Солнце любви

– Стриптиз? — уточнила Лана небрежно.

– Не понимаю, зачем математик- аналитик занимается таким грязным бизнесом.

– Хочет иметь большие деньги, очень большие, — она улыбнулась, — все рассчитывает, как будто в шахматы играет. Помнишь, на шахматах они с дядей твоим сошлись.

– Да черт с ними, с шахматами! Неужели не жаль на старости лет душу губить?

– Валера законченный сумасшедший атеист, и коли другого интереса в жизни нет.

– А почему нет? В чем загадка?

– Ты везде ищешь загадки и «вечные вопросы». Так что Подземельный?

– Он спросил, не устроила ли Лана свою судьбу.

– Я свободна. Медик догадывался о нас с тобой, еще тогда догадался. Обязательно при встрече подмигивал и однажды пропел так игриво: «Любовь нечаянно нагрянет.»

– И мне спел! От кого же он узнал?

– Возможно, подслушивал в то единственное наше свидание.

– Нездоровая любознательность его в конце концов и сгубила!

Молодой Петр был ошеломлен, польщен и увлечен (в таком порядке- беспорядке чередовались чувства). Тень тревоги (вот-вот заявится невеста брата. или «грозный муж») придавала опасную прелесть ощущениям, обладанию женщиной любящей — и он отвечал тем же и условился о свидании назавтра.

Свидание не состоялось.

Неожиданный приезд родных. Появление Ангелевича, его взгляд — мрачно-презрительный. До сих пор Петр Романович не знал, заподозрил ли что-нибудь уже тогда «грозный муж», но вмиг отрезвел, и вчерашний восторг испарился: нет, тайные игры, пошлые уловки не для него. Он пошел к себе, переоделся и уже в дверях услышал телефонный звонок. «Когда? Когда ты освободишься?» — «Никогда! — с юношеским максимализмом отрезал любовник. — Ты не свободна, и вчерашний вечер не повторится.» — «А если я освобожусь?» — «Он тебя любит, он с ума сойдет, я не могу вам мешать,» — бормотал Петр неубедительно, она уловила вожделение в его голосе. — «Встретимся на Тверском в девять». — «На Тверском? Где?» — «Возле памятника». — «Постараюсь не придти». Она засмеялась, он с горечью задумался о женском легкомыслии и о мужской слабости.

Вот, в сущности, и все. Обрушившиеся события — убийство, арест брата, смерть отца — придали, в его глазах, «интрижке» некий карающий смысл (словно был приведен в действие таинственный механизм, затикали часики, и все взорвалось, убив, поранив, разделив участников) и отрезвили от «опасных связей». А спустя месяц Лана позвонила, чтобы сообщить: она переезжает на «девичью» свою квартиру — и продиктовала телефон. И десяти лет не прошло, как он ей позвонил.

– До сих пор не знаю, из-за чего ты рассталась с мужем.

– Почему это вдруг тебя заинтересовало?

Петр усмехнулся.

– Борюсь за свою шкуру.

– Но если мы с Валерой не имеем отношения.

– Прямого — нет. И все же вы участники происшедшего.

– Она перебила мягко:

– Ты знаешь, из-за чего.

– Извини, я не настолько самодоволен, чтоб поверить, будто пленил тебя на всю жизнь.

Она молча, задумчиво улыбалась, и Петр, четвертый день живущей в горячке, ощутил желание забыться в женском участии; однако усилием воли сдержал жалкий чувственный порыв.

– Тогда расскажи, как вы расстались.

– Валера догадался о моих чувствах, и я не стала отрицать.

– Поподробнее. Как, когда это произошло?

– Как в водевиле. Когда я вышла от тебя.

– В четверг накануне убийства?

– Ну да. то столкнулась с ним на площадке. Представляешь?

– На моей площадке?

– В том-то и дело. Он приходил к адвокату, но не застал того дома. От неожиданности я испугалась и соврала, будто поднялась к тебе за Платоном, но ты не нашел нужный том.

– Господи, за Платоном! Конечно, он в такой вздор не поверил.

– Валера умный циник, но тогда не подал вида. А на другой день. Я отказалась идти на ваш семейный праздник.

– Почему?

– Мне не доставило бы удовольствия видеть рядом мужа и возлюбленного. Вдруг — он возвращается, рано, сам не свой. «Петр — твой любовник?» Наверное, и ты себя чем-то выдал.

– Я не смел взглянуть на него. За столом полковник начал разоблачение: «На женщинах легкого поведения не женятся!» — «Еще как женятся!» — процедил твой муж. И мы так друг на друга взглянули.

– Ну вот. А наше с ним объяснение прервалось стуком в дверь. Подземельный кричит: «Убийство у Острогорских!» Все у меня в голове смешалось.

– Но вы расстались не сразу, по- моему. Ты позвонила, дала телефон.

– И десяти лет не прошло, как мы с тобой увиделись. — Лана нежно усмехнулась.

– Прости, у меня тоже все смешалось. Я постарался забыть. и тебя забыть. Кто был инициатором разрыва?

– Это имеет для тебя значение?

– Пока не знаю.

В ожидании ее прихода он заглянул в энциклопедию: инкубационный период сифилиса — месяц, после чего у мужчин появляются уже зримые симптомы — шанкр, язва. Но говорить ей об этом пока не собирался.

– Через месяц, — она словно подслушала, — Валера сказал, что больше так не может продолжаться.

– Как?

– Ну, как я могу быть его женой, если не люблю. Я уехала. Потом он проявил великодушие, разрешил вернуться, но мне нравится жить одной.

– А вот за тот месяц у вас были близкие отношения?

Она рассмеялась несколько саркастически.

– Через столько лет тебя волнуют.

– Были?

– Я с ним не спала, если ты это имеешь в виду.

Петр кивнул. Он имел в виду: сосед расстался с женой, друг Павла перенес свадьбу, дядя слег с сердцем, дед навсегда покинул «развратный Вавилон», а медик, который мог, в случае чего, тайно выручить, почти месяц отдыхал в Ялте.

– Не хочу врать, — сказала Лана, — что за эти годы у меня никого не было. Но ты позвал и я пришла.

– Ты очень нравишься мужчинам, я знаю по себе.

– Мне этого мало, Петр.

– Согласен. Но ты же сама сказала: все смешалось. Все заслонила смерть. Девять лет я живу под спудом прошлого, как под тяжкой плитой. Это я только тебе говорю.

– Нет, что ты! — она испугалась. — Более нормального и уравновешенного человека я не встречала.

– Это видимость. Я не сумасшедший, конечно, но и не свободен. Я должен освободиться от этой тайны, понимаешь?

После молчания Лана поинтересовалась:

– Только мне. почему?

– Потому что только тебе я доверяю.

И речи не было о «чувствах страсти нежной», но искра пробежала, что внешне выразилось во взаимном движении — разом встали, встретились, обнялись. и услышали:

– Ой, ты занят!

В балконном проеме — стриптизерка в детской какой-то трогательной пижамке. Петр онемел от гнева.

– Это она принесла сюда розы?

– Кто это? — спросила «она», и он обрел чувство речи: