Солнце любви

– Кто предложил перенести свадьбу?

– Это было наше совместное решение. Петр, я не понимаю смысла твоих вопросов.

«И слава Богу! — подумал Петр Романович. — Впрочем, рано или поздно поймешь.» — и выразился туманно:

– Пытаюсь нащупать причины и следствия, иногда самое незначительное обстоятельство может натолкнуть. В чем же венчался Игорь?

– Что?

– У него не имелось приличного костюма.

– Иван Ильич подарил из своих запасов.

– Коричневый костюм с «искрой»?

Тоня смотрела на собеседника во все глаза, с каким-то тайным испугом.

– В чем дело, Петр?

– Коричневый с «искрой»?

– Да.

– Это костюм нашего отца, в нем я нашел мертвого Павла.

Она схватилась обеими руками за лицо и молчала.

– Не очень-то твой муж и тебе доверяет. Где он?

– В Москве. Послушай! Это доказывает только то, что он виделся с другом.

– Еще в четверг, — перебил Петр Романович. — Вечером брат явился ко мне в этом костюме, а я, пьяный идиот, принял его за призрак отца. И напоил меня медик. Во сколько Игорь должен приехать?

– Наверное, поздно. Он собирался еще на квартиру за постельным бельем..

– Вот что. — Петр Романович раздумывал. — Вот что. Сделай для меня великое одолжение: не рассказывай мужу о нашем разговоре, пока я с ним не увижусь.

– Петр, мне почему-то страшно.

– Тонечка, мне тоже. Но я тебя очень прошу.

– Я согласна. Речь идет о твоей жизни.

– И о вашей.

Они расстались. О монахе «сыщик» в горячке следствия позабыл.

20

На романтическом «березовом» полустанке одиноко стоял полковник с лукошком малины. «Ты что это, меня выслеживаешь?» — «Не вас, Ипполит Матвеевич». — «А чего не зашел?» Петр только рукой махнул: в такой запарке, мол. Поехали вместе.

– Выкладывай новости!

Петр выложил реалистический, так сказать, срез событий, не вдаваясь в подробности и подозрения; он и вообще-то был человек недоверчивый, а последние события и вовсе настраивали против всех и каждого. Не против старика, разумеется. который, однако, и заварил эту чертову кашу много лет назад!

– Приношу соболезнования, — сказал полковник деревянно. — Помочь ничем не могу.

– Ипполит Матвеевич, когда у Поля начался припадок.

– Не начинай сначала. Я сидел в прихожей — и баста.

– Да, да. Ангелевич сразу ушел, а Игорь задержался, так?

– Этот мальчишка посмел выговаривать мне, что будто бы не он, а я заварил кашу. Будто не он помчался другу про невесту доносить.

– И долго вы с ним пререкались?

– Пререкаться я не привык. Кратко послал его подальше — и разговор окончен.

– И он сразу ушел к себе? Ну, например, дверь на площадке хлопнула.

– Не слыхал, я прислушивался к воплям ребенка.

– А Ольга раньше них ушла?

– После. Вот про нее помню, как каблучки вниз по ступенькам процокали.

– А где она потеряла гребень?

– Что?

– Испанский гребень, ну, подарок. В переулке у нее в волосах был один.

– Так я нашел — в прихожей обронила. Слушай, я тебя предупреждал: мою дочь в эти кровавые разборки не впутывать! Посуди сам, Петруш, может ли женщина такой нежной конституции до смерти забить здоровенную, как лошадь, девицу и двух мужиков?

– Она занимается теннисом, — машинально вымолвил Петр и образумился. — Нет, меня поражает направление ваших мыслей. Кому придет в голову подозревать Ольгу! — Он помолчал, давая Ипполиту Матвеевичу время остыть. — Кстати, она слышала шаги наверху в подъезде, когда спускалась встречать «скорую».

– Ну, мало ли кто из соседей. Я не слышал.

– А она помнит.

– Шаги убийцы? — перебил Ипполит Матвеевич с дрожью в голове; даже задубелого военного проняло — что уж говорить про созерцателя- философа: кошмар девятилетней давности — кошмар жизни его! — вернулся и сводит с ума.

Ипполит Матвеевич нарушил гипнотическую паузу:

– Убийца прошел к себе, в свою квартиру? — и бросил быстрый, исподлобья, взгляд на собеседника. — Я не слышал, ну понятно, он тихонько действовал, осторожненько.

– Наш убийца свободно проходит сквозь стены и двери, — вспомнил Петр усмешку следователя, чтоб разрядить нервное напряжение, — и оставляет окровавленное орудие убийство в Копьевском переулке.

Разрядка не получилась, за всеми этими несообразностями стояла смерть.

– Мертвую голову? — встрепенулся Ипполит Матвеевич. В чем, в чем, а в орудиях я толк знаю. Он пошутил, поиздевался над тобой.

– Ну, знаете!

– Или с ума сошел. Увидел на комоде того бронзового зайчика.

– Статуэтку я так и не забрал из «органов». Тут не зайчик действует, а зверь пострашнее.

– Да объясни же!

– Объясню, когда сам пойму. Кстати, о зайчиках. Внук ведь тогда обиделся, что вы ему Балаболку на дачу не привезли?

– Балаболку? — дед вспоминал. — Да, про какие-то игрушки шла речь.

– Значит, перед убийством Маргариты вы ездили в Москву?

– Значит, ездил. Разве теперь вспомнишь.

– И день не помните?

– Ну, через столько лет. Чего ты об этом допытываешься?

– Может, вы Маргариту видели.

– Я?!

– С кем-нибудь, — благоразумно добавил Петр (вспомнилось: «Ему было пятьдесят шесть, в полном соку.»).

– Неужели б я тогда скрыл? — Полковник побагровел. — Ты меня подозреваешь? — не возмущенно спросил, а скорбно.

– Нет, Ипполит Матвеевич, в разнообразнейших линиях я пытаюсь восстановить узор событий.

– Узор следующий: эту шлюху я впервые увидел в день убийства во дворе в трусах и мальчишеской кепке.

– В шортах и бейсболке.

– Один черт. Потом — уже мертвую в моих чайных розах.

– Больше не крали?

– Нет, каждое утро проверяю.

– А почему вы решили, что розы ребенок срезал?

– Скорее, подросток. Точно не скажу, в кустах не разглядел, но невысокий как будто, шустрый, перемахнул через штакетник.