Солнце любви

Чтобы не поддаться гневу, Петр Романович напомнил себе: мальчишка пижонит, играет (в продолжении, так сказать, цитаты), завороженный музыкой романа — прогремевшей эффектной грозой над Москвой, — где, по крутой диалектике германского классика, «зло совершает благо».

– Ну, смотри, Воланд тебе даст прикурить!

– А Бог твой? Загонит в ад за ерунду.

– Он простил на кресте даже убийцу. В твои годы меня мучили те же проблемы.

– А теперь ничего не мучает?

– Понимаешь, — продолжал Петр Романович с несвойственным ему терпением и откровенностью, — в своем прощальном письме из лагеря брат попросил каждый день молиться за него. Я начал по обязанности, потом втянулся.

– И вымолил его «воскрешение» и смерть, — бросил Поль небрежно. — Впечатляющий результат.

– Который свидетельствует, что истинного общения с небом я не достиг.

– Что является критерием истинного общения?

– Святые засвидетельствовали: слезы.

– Что-что?

– Непроизвольные слезы во время молитвы — это знак: Бог тебя зрит.

– Даже скупой мужской слезинки за девять лет не пролил?

Петр Романович в третий раз воздержался от гневного взрыва.

– Поль, тебе было всего восемь, но может быть, ты помнишь хоть что- нибудь из тех событий?

– Еще бы! Меня же следователь допрашивал. Все помню — до припадка. Потом, конечно — амба!

– Ты действительно видел Павла за кустами во дворе?

– Честное октябрятское!.. Ну, видел, видел.

– Верю. Кардинальный вопрос: когда?

– Я искал своего незабвенного зайца.

– Твое безостановочное нытье я помню. про какую-то барабульку, бестолковку.

– Однако и у тебя память! Балаболка — прозвище игрушки. Забавно, что та блудница (определение из твоего лексикона) убита вашим зайчиком.

– Сомневаюсь. — И в который раз за сегодняшний день Петр Романович пересказал диалог по телефону с братом — диалог, который с каждым разом проявлял все более сокровенный смысл: орудие убийства — мертвая голова в крови на тротуаре в переулке.

– Отдает глюками, — заметил Поль, но чувствовалось, он потрясен. — У тебя есть объяснение?

– Пока нету.

Кузен заговорил размеренно, отстраненно, будто бродил в воспоминаниях детского темного и очень страшного леса:

– Все сидели за столом, когда мне вздумалось поискать Балаболку в кухне на подоконнике.

– И я сидел? Точно?

– Вспоминай. Дед, по праву первородства, произносил речь с солдафонской своей прямотой: супружеский долг до конца не выполнен, папа с мамой не родили внучку.

– Как ты можешь помнить такие подробности?

– А я обиделся — внучка им нужна! — и отправился на поиски.

– Да, я сидел за столом. И сдалась тебе эта проклятая Балаболка!

Поль вдруг захохотал.

– Нет, умереть можно, как все странно, забавно! Сдалась. Дед забыл привезти игрушку на дачу. словом, сплошные обиды. Смотрю — во дворе за кустами крадется Павлик. Конечно, я не догадывался о значении моих показаний, было приятно вдруг оказаться в центре внимания. И только я вам доложил о Павлике, как почувствовал приближение «черной собаки» — так в детстве я называл этот «провал в вечность». Больше ничего не помню.

– Ты кричал: «Уходите все! Я хочу с папой!»

– Я всегда ощущал его как самую надежную опору. Ну, «священная болезнь» замечательно описана у классика, для меня же все припадки соединились в один давний кошмар.

Как очнулся — что, где, когда? — не помню. Я уже на кухне и повторяю незнакомому, но заинтересованному дядьке про то самое видение перед «провалом» — Павлик в кустах.

– Ты как будто угадал, что нужно следователю. Мистика.

– Да, нечто необычное в этом есть, ведь с тех пор эпилептический бес меня покинул.

– Клин клином вышибают. — Петр Романович помолчал. — Ума не приложу, как согласовать твое свидетельство с моей версией.

– У тебя уже есть версия? Любопытно.

– Ну, не версия — логическое предположение: не мог же Павел присутствовать при убийстве своей невесты, а потом убийцу покрывать. Он должен был уйти раньше, до того, как я привел ее к нам домой.

– То есть не Павел убил? Сильный ход, философ, я с тобой.

– Сколько раз я просил не называть меня философом!

– Богословом?

– Не кривляйся. И учти: это не игра в шахматы.

– Надо думать. Речь идет о твоей шкуре. Когда ты привел эту бесценную Жемчужину [1] к себе, то видел розы?

1

Маргарита — с греч. жемчужина

– Подсознательно я запомнил золотистое пятно — отражение роз в зеркале.

– И впоследствии решил, что брат прятался где-то в квартире?

– Да. По первоначальным же показаниям Павла, он поставил букет в воду и отправился на бульвар выследить Маргариту. Потом — в Завидеево.

– Почему подсудимый изменил показания?

– Вероятно, под давлением «органов», а также из отчаяния, отвращения к жизни после гибели невесты — приблизительно такой диагноз поставили мы с адвокатом.

– Итак, что мы имеем? — подвел итог адвокат начинающий. — Мотив налицо. Признание. Розы. Мое «видение в кустах», разрушающее алиби. Что еще?

– Отпечатки пальцев подсудимого на бронзовой статуэтке зайца.

– И тут заяц! Следы крови?

– Он их якобы стер.

– Кровь стер, а отпечатки оставил? Неувязка.

– Твой отец обращал внимание следователя на это кви-прокво, но у адвоката руки были связаны чистосердечным признанием.

– А у нас не связаны.

– Теперь — нет. Подземельный и Павел погибли от рук истинного убийцы, для меня это аксиома. Но как согласовать твое «видение» с его показаниями.

– Да колебался, раздумывал в растрепанных чувствах, идти ли на этот чертов бульвар, не хотел, чтоб родня его засекла, соседи.

– Не годится. Из кустов во дворе он бы видел, как приехали вы и явилась Маргарита. Надобность в слежке за ней отпадает.

– Пожалуйста — еще вариант. Он всех нас видел, но не рискнул поднять публичный скандал, опозорить ее при всех и т. д.

– Павел был человек сильный и решительный.

– Ты тоже не слабак, а вчера из клуба колобком выкатился. Приятно убедиться, что твоя возлюбленная — шлюха? Боялся истины, откладывал объяснение, потому и сбежал на дачу.

– Психологически звучит убедительно.