Солнышкин у динозавра

Конечно, здесь каждый вечер начинались такие воспоминания, такие истории и анекдоты, что от борта весёлого парохода отваливались обхохотавшиеся медузы, рыбы, дельфины.

Конечно же, здесь обсуждались самые серьёзные научные проблемы. Отчего так быстро окочурились динозавры, не обкормил ли их Борщик прокисшим борщом, и почему опоздал им на помощь доктор Челкашкин. Конечно, все их споры мог бы разрешить шагавший когда-то по жаркой Антарктиде гигантозавр, но он предпочёл молчать, чтобы не рассыпаться от хохота.

В общем, внутри динозавра с вечера волновалось весёлое море чудес. Но главное всё- таки начиналось немного позже, когда над огромными костяными лапами ящера покачивались рёбра и в такт им раскачивался старый морской гамак, а матрос Федькин, объявив: «Песни старого пирата», затягивал:

«А что такое качка? Уже четыре дня на палубе горячка, в каюте толкотня». Потом быстренько запевал: «На далёком севере эскимосы бегали», и все подхватывали так, что не только медузы и кальмары, но и бывалые акулы отлетали от бортов, переглядываясь: они там что, чокнулись?

И конечно, миллионы лет назад древний хищный ящер и предположить не мог, что в его чреве далёкие потомки устроят такую весёлую и дружную жизнь.

В нынешнее время тем более никто бы не поверил, что в брюхе динозавра могли появиться самые жизнерадостные песни.

А песни появлялись. Потому что у Федькина незаметно прорезался такой голос, что даже Моряков однажды воскликнул:

—Да этого человека ждёт великое будущее!

Но Федькин в великие не собирался. Он даже не думал стать когда-нибудь лауреатом будущей премии, а просто пел про море, про мужество, про друзей. Пел звёздам, пел ветру, пел морю. И на его концерты набивался полный трюм слушателей.

Федькин подождал, пока Солнышкин усадил Матрёшкину на раскладушку, где уже, похрустывая изюмом, сидела Сладкоежкина, пододвинул ногу поближе к Челкашкину, который, не теряя времени, делал перевязку, и, наконец, дождавшись кока, бравый пират подмигнул ему и весело выложил только что сочинённую специально для него песню:

Всё обдумывая завтрак,

Опершись на правый бок,

В добром брюхе динозавра

Отдыхает добрый кок.

Перед штормом или штурмом,

Не сопя и не пыхтя,

Рядом с коком юный штурман

Спит, как малое дитя.

Экипаж, конечно, видел,

Как прекрасен их удел —

Ящер кока не обидел,

Ящер штурмана не съел .

Он им дал по чебуреку,

Принял в гости из кают.

Добрый ящер человеку

В тёплом брюхе дал приют.

Дальше было про то, что «можно дружно верить в завтра, вспоминать в пути родню, мчаться в брюхе динозавра и придумывать меню», и про то, как можно честно вместе жить, если в брюхе динозавра, даже в брюхе динозавра всем заботливо дружить. Но это уже пели все вместе! Даже будущий космонавт Перчиков. Даже Моряков.

И Борщику стало так приятно, что, присев на свою раскладушку, стоявшую под хвостом гигантского ящера, он расчувствовался, оттаял и вздремнул. Не то чтобы совсем уснул, а просто стал аккомпанировать прекрасному баритону Федькина нежным прихрапыванием.

Ему виделась жаркая Антарктида, по которой среди пальм и папоротников прогуливались какие-то симпатичные динозавры.

Они покачивались и пели голосами Федьки- на, Морякова, Матрёшкиной про него, про Борщика, и он им аккомпанировал, пока какой-то молодой динозавр голосом Сол- нышкина не сказал:

— Вы подумайте, его уважает будущий великий певец, про него поют, а он завалился и похрапывает, как бегемотик! Видали?!

Борщик испугался, Борщик юркнул от него в брюхо динозавра. По брюху динозавра он бежал от динозавра. Брюхо урчало, плюхало, бренчало на гитаре! Кок уже слышал позади себя грохот и хохот!

Но вот впереди показался какой-то выход, Борщик бросился к нему, с криком подпрыгнул и врезался головой в трюм. Судно дрогнуло, дёрнулось — и, проснувшись в рубке, вздремнувший от счастья Пионерчиков закричал:

— А-а-а!

— Увидел! Наверное, увидел живого! — решили все и заспешили наверх. Но, выбравшись, услышали, что Пионерчиков изо всех сил кричит:

— Ура! Та-ри-о-ра!

Все бросились к носу, где Верный всё ещё рычал, поскрёбывая лапами палубу, и увидели возникающий впереди такой знакомый остров.

Теперь все, буквально все смотрели на Солнышкина, которому оставалось нырнуть, раскрыть раковину и выложить на стол жемчужину в сотню тысяч долларов!

И только потирающий вторую на судне за сутки огромную корабельную шишку Борщик всхлипнул:

— Какая Тариора?! Впереди — айсберг. Мы с вашими парусами вернулись в Антарктиду!

Солнышкин и Перчиков смотрели вперёд. Там желтели бананы, пылали орхидеи, там среди птиц качали кокосовыми верхушками пальмы.

Но впереди действительно поднимался громадный знакомый айсберг, в котором просматривались ниши от двух фигур. А на берегу бегали такие знакомые команде фигуры, что только ой-ой-ой! Палуба замолкла.

— Но этого не может быть! — поразился Моряков.

— Не может! — чётко подтвердил Челкашкин. — Не может! Ничего подобного науке пока не известно!

Но всё это было. И не только это!

Две знакомые всем фигуры вдруг начали почему-то заносить друг над другом огромные дубины. Дело пахло вооружённым конфликтом, и не терпевший кровопролития Моряков скомандовал:

— Бот на воду!

ПРОТИВ ВСЕХ ЗАКОНОВ НАУКИ!

Через несколько минут бот, в котором сидели Верный, Перчиков, удивлявшийся отсутствию представителей племени, Солнышкин, Челкашкин, Моряков и Матрёшкина с сумкой бинтов, обогнув айсберг, врезался в песок.

Команда вылетела на берег, и навстречу своим старым спутникам выбежали, протягивая руки, загорелый, отощавший Хапкинс и румяный распузырившийся артельщик.

— Солнышкин! Перчиков! — радостно сверкнул своим золотом Стёпка и бросился их обнимать, искренне радуясь тому, что команда цела и невредима. — Живы! А мыто думали, что вы уже тю-тю!

Верный зарычал, а Челкашкин удивился:

— А что значит тю-тю?

— Ну, того! — показал артельщик большим пальцем вниз. — Ушли на дно.