Солнышкин у динозавра

Борщик стал выносить из бота новую партию припасов. Вынес солонину, вынес жареные котлеты, макароны. Потом, кряхтя, взял в руки ящик, из которого пустил вверх крепкие стрелки весёлый молодой лучок.

Но не успел он сделать и шага, как к нему бросился Стёпка, выхватил ящик из рук, закружился и, пританцовывая, закричал:

— Лук, лук! Настоящий зелёный лук!

Он притащил его в кафе, бросился на колени и стал нежно гладить остренькие зелёные верхушки. На глазах у артельщика навернулись слёзы.

— Ну и что, что лук? — спросила Сладкоежкина.

Но артельщик только пролепетал:

— Лук, лучок... — и вдруг зарыдал: — Как «ЧТО»?

На берегу тропического острова посреди огромного океана впервые зеленела не высокая пальма, не бамбуковая стрела, а родной свежий лучок. И над ним на коленях сидел толстый человек, впервые за десять лет увидевший такие любимые с детства стебельки. Он приговаривал: «Лучок, лучок! Лук!» — и слёзы быстро катились по щекам артельщика.

— Стёпа! — крикнул добрый Борщик. — Ну перестань, не плачь! Хочешь, дам котлету? — И тут же сам зашмыгал носом, потому что видеть не мог, как плачут мужчины. — Так дать?

Он вытащил из кастрюли две самые большие котлеты и одну отдал Стёпке, другую — Хапкинсу. Стёпка, все ещё всхлипывая и поливая котлету слезами, стал жевать, а Хапкинс, сладко понюхав, воздержался и спросил:

— Мистер Борщик, а сколько я должен?

— За что? — обиделся Борщик.

— За котлету, — сказал Хапкинс и пояснил: — Я мистеру Стёпке должен уже за это пять миллионов долларов.

— Что? — опешил Борщик, да и Солнышкин тоже. Физиономии у них так и вытянулись в линеечку. — За что?

— За сардельки.

— Он что, сардельками торговал? И почём?

— Сто тысяч...

— За штуку? — взвизгнул Борщик и охнул Солнышкин.

— Нет. За кусочек от штуки. — И Хапкинс показал худыми пальцами кружочек толщиной с пятак.

Бывалые моряки охнули:

— Во дела!

Кто-то крякнул, кто-то ухнул, кто-то присвистнул.

— Хе-хе, — сказал Стёпка, вставая и приближаясь к Мишкину, чтобы кое-что объяснить. Но Мишкин, только что жалевший артельщика, возмутился:

— Отодвинь свое хекало! Нанюхался Хапкинса!

— Хапуга! — почти крикнул Солнышкин.

Даже Моряков смущённо повёл головой...

— Я рассчитывался своими сардельками! — оправдываясь, подчеркнул Стёпка.

А Борщик закачал головой. Он хорошо помнил, как десять лет назад в Антарктиде у него не хватило на обед целого десятка сарделек!

Народу вокруг всё прибавлялось и прибавлялось.

— Ты слышал? — спрашивал Солнышкин у подошедшего Перчикова. — Стёпка у Хапкинса зажулил десять миллионов! На необитаемом острове!

— Бизнес! — вздохнул Хапкинс. Ведь это он сам преподал урок такому хваткому ученику.

—Да-а. А мы устраиваем представление из- за нескольких тысяч, — вздохнул Солнышкин и вдруг повернулся к артельщику: — А ну-ка, гони миллион!

— За что? — испугался Стёпка.

— За котлету! — грозно, по-пиратски выпалил Солнышкин.

Стёпка под общий хохот прикрыл карман рукой, хотя Солнышкин лично из таких денег не взял бы и ломаного гроша.

— Что ты, Солнышкин?! — выкатил глаза ошарашенный Борщик.

Но Солнышкин рассмеялся:

— Не дрейфь, Борщик, шучу! Шучу! Ведь мы и собрались здесь, чтобы хорошо пошутить. А заработать — заработаем. Правда?

Борщик согласно взмахнул ладонями. А Солнышкин, взяв корзины, направился к пальмовой роще рубить кокосовые орехи. Для команды, для гостей и для Матрёшки- ной, которая и плыла-то, чтобы хоть раз покачать на ладони красивый кокосовый орех.

Рядом зашагал Перчиков, пошёл Хапкинс, и, что интересно, виновато вздыхая, сбоку потопал сконфуженный Стёпка.

НЕТ, ЭТО ИНТЕРЕСНО, ИНТЕРЕСНО!

— Аренда! Миллионы! Моряк называется! — возмущался Солнышкин, переступая через ленивых черепах. — Вытрясти у человека в трудную минуту всё состояние...

— Бизнес! — вздыхал Хапкинс, хрупая по горячему песку.

— Ия говорю, бизнес! — оправдывался Стёпка.

У Солнышкина никогда не было никаких миллионов, но такого бизнеса — бизнеса хапуги и спекулянта — он не понимал!

Именно это он и собирался выложить ещё раз артельщику, но тут Стёпка повернул регулятор болтавшегося на шее транзистора, добытого тоже известным путём, и вдруг оттуда донёсся отрывок из какой-то передачи:

«Бизнес — дело полезное и необходимое. Бизнесу нужно учиться...»

Солнышкин удивлённо обернулся. Знакомый женский голос звучал из Океанска. И ведь совсем недавно этот голос говорил совсем другое! Солнышкин усмехнулся:

— Ничего себе фокусы!

У ног плескались волны, кричали чайки и попугаи, Стёпка вздыхал. А транзистор тараторил:

«Главное сейчас не государственные, а ваши личные интересы. Вы — богаты, богато всё государство...»

— Вот видишь! — крикнул Стёпка. — Не один я так думаю, все — куда не поверни!

Он повернул колёсико, и вдруг другой голос сказал:

«Очень тяжело больна маленькая Маша Парускова. Чтобы отправить её на лечение, нужно сто тысяч долларов, которых у её родителей нет. Всех, кто в состоянии помочь, просим: сообщите нам в Океанск. Маше Парусковой».

— Ну, это неинтересно... — начал было артельщик, но Солнышкин был несогласен!

— Нет! Это интересно! — возразил он. — Это интересно. Вот у артельщика миллион есть, а у Маши Парусковой нет! Интересно!

И, остановившись возле качавшей гроздью орехов высокой пальмы, Солнышкин поплевал на ладони, примерился и по-ту- земному полез вверх.

И карабкался вверх он не из-за личных интересов, а для всей команды! И пальмы качались вокруг для всех, и птицы шумели, и океан сверкал, золотился и синел не для себя, а для всех команд и всех кораблей на земле!

Правда, кое-какой личный интерес в том, что Солнышкин забирался выше и выше, тоже присутствовал. Уж очень хотелось с такой высоты посмотреть на бегущие вдали волны, на этот пылающий цветами остров и на улыбающуюся ему с берега Матрёшкину.

Но и этой радостью, и ветром, и волнами Солнышкину хотелось поделиться со всеми.