Солнышкин у динозавра

Он крепко обхватил ногами и левой рукой ствол, а правой поднёс к глазам прихваченный с судна бинокль.

И вдруг впереди, среди волн, Солнышкин увидел громадный, белоснежный, празднично расцвеченный лайнер. На мостике стоял капитан, на палубах толпились пассажиры, а на борту было написано нечто такое, что Солнышкин быстро повернулся и, передавая бинокль сидевшему на соседней верхушке Хапкинсу, сказал:

— Мистер Хапкинс, посмотрите на борт.

Хапкинс поднёс бинокль к глазам, побледнел и начал тихо съезжать вниз.

На борту франтовато покачивавшегося, как подгулявший миллионер, теплохода так и полыхало золотом его собственное имя — «Джон Хапкинс».

Понятно, артельщика тоже съедало любопытство, что это они там углядели, и он ходил кругами и хехекал:

— Хе-хе, и что ещё можно интересного увидеть в пустом океане.

— Посмотри! Бинокль у Хапкинса! — произнёс сверху Солнышкин, а сам взялся за рубку орехов. И пока Солнышкин бросал их вниз, глаза артельщика волчком вращались из стороны в сторону и что-то соображали: один Джон Хапкинс попался ему на собственную удочку, а другой — и какой! — катит, сверкая иллюминаторами, прямо навстречу.

«Хе-хе! — аппетитно подумал артельщик, еле сдерживая разыгравшийся аппетит. — Неплохо бы оседлать палубу такого теплохода. Совсем неплохо! Да и есть на какие денежки!»

И, подхватив под мышки пару орехов, он буркнул:

— Ну ладно! Я потрёхал. — И, энергично размышляя, что бы такое провернуть, заторопился к высившемуся у берега динозавру.

БИЗНЕС ЕСТЬ БИЗНЕС!

Солнышкин нарубил уже целую гору орехов и дал сигнал, чтобы Мишкин и Петькин топали забирать, а сам съехал вниз и сразу попал в руки весёлого Перчикова. Радист вдруг стал совсем похожим на того, каким изобразили его островитяне.

Он посмотрел на штурмана и сообщил:

— Представляешь, кажется, сейчас есть возможность расколоть артельщика миллионов на пять!

— Нечего мне больше делать! — рассердился Солнышкин, но, что-то вспомнив, остановился: — Как?

— Очень весело! — отозвался Перчиков и, что-то пошептав Солнышкину в ухо, взял за¬

полненную орехами корзину, и друзья согласно пошли берегом океана.

Не дойдя нескольких метров до того места, где задержался встретивший Петькина артельщик, Солнышкин опустил свою корзину и, вытащив из кармана какую-то бумагу, бросил её в воду.

Перчиков тут же бросился за ней в волны и, достав её, схватил Солнышкина за тельняшку!

Стёпка даже приоткрыл от удивления свои золотые! Такого ещё не бывало! Чтобы Солнышкин дрался с Перчиковым из-за какой-то паршивой бумаги? Это было что-то новенькое.

Но то, что он услышал, заставило его открыть рот ещё шире — и его, и Петькина, с которым он только что договаривался насчёт сарделек из артелки. То, что артельщик услышал, заставило его забыть обо всём...

— Ты что, с ума сошёл? — кричал Перчиков.

— С чего бы это вдруг?

— Да эта марка не имеет сейчас цены! Их успели выпустить всего несколько тысяч штук, половину сожгли, а половину сразу расхватали! — кричал Перчиков.

— Ия купил сотню — рассылать письма! — выпалил Солнышкин.

— Так ты миллионер! За каждую такую марку год назад богатенькие коллекционеры давали по сто тысяч!

— Рубликов?

— Да нет, зелёненьких! А сейчас уже, возможно, дают по двести! — воткнулся Перчиков своим носиком в нос Солнышкина.

У артельщика заколыхалось сердце и отвисла челюсть. Это вам не сардельки!

И это, по сути дела, было не только выдумкой.

Старый марочный коллекционер, Перчиков регулярно слушал передачи для коллекционеров: у него самого был десяток альбомов с марками всего мира — из Индии и Америки, Мадагаскара и Новой Зеландии... Чего в них только не было: и зебры, и кенгуру, и надутые паруса на каравеллах Колумба, и дирижабли над Северным полюсом. И уж конечно, все космонавты — даже те, от которых он только что получил известную радиограмму.

А недавно он услышал сообщение об одной марочке, которая вдруг обрела такую цену, что её спрятали в швейцарский банк!

— Вот сейчас опять будет передача об этой марке! — выпалил Перчиков, посмотрев на свои водонепроницаемые космические часы. — Жаль, что негде послушать!

Стёпка быстро завертел колёсико транзистора и уловил последние слова диктора:

«...марку оценили в двести пятьдесят тысяч долларов и для спецхранения поместили в швейцарский банк...»

Стёпка закусил губу.

А Перчиков в пяти шагах азартно продолжал:

— Судно на подходе. Если им предложить по сто тысяч — расхватают!

— Ну нет, я подожду, — возразил Солнышкин. — Пусть подорожает до трёхсот!

— Дело твоё. Хочешь — продавай, хочешь — не продавай.

Петькин от волнения сглотнул слюну. Стёпка напрягся.

У Петькина чеков с подписью Хапкинса не было, а у артельщика они были, и, потихоньку подъюлив к друзьям, он как бы нехотя спросил:

— Что это вы скандалите, чем-то торговать собираетесь?

— А тебе чего? — спросил Перчиков.

— А я, может быть, неплохой покупатель.

— Сказать? — спросил Перчиков.

— Дело твоё, — так же безразлично произнёс Солнышкин.

— Марки! Очень ценные марки, — прошептал Перчиков. — Но ведь тебе они ни к чему.

— Ну, по доллару за штуку, может, возьму! — сказал Стёпка.

— Что?! — возмутился Перчиков. — А ну- ка, вали! Марки бывают дороже любых драгоценностей!

И в этом случае он сказал правду, если речь шла о настоящих коллекционерах.

— Ну уж и пошутить нельзя, — улыбнулся Стёпка.

—А нам шутить некогда! Хочешь, покупай!

— А если по-свойски? Сколько?

— Сто тысяч.

— А по пятьдесят? — спросил быстро Стёпка.

— Ну, если по-свойски... Только марки у меня на судне!

Артельщик испугался, как бы покупку не перехватили, и выпалил:

— Ладно! Я заранее даю чек. Сто марок за вами! — И он вытащил из кармана чек, на котором под словами «Пять миллионов долларов» стояла подпись мистера Хапкинса.