Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни
Шрифт:
Спустя какое-то время он вновь крикнул: сначала позвал хозяйку, а после Удо, девчонку-служанку лет двенадцати, очень худую, с пронзительным голоском. Обычно она присматривала за лодкой, когда взрослые отлучались в город, бегала за покупками и готовила. Ей частенько доставались затрещины, и тогда она плакала, но скоро снова начинала напевать. Сейчас не отвечала и Удо. Он окликнул еще раз, опять безрезультатно. Однако поскольку внутри слышалось чье-то дыхание, лодка явно не была пуста. Смотритель, наклонившись, заглянул внутрь и, обращаясь в темноту каюты, спросил, есть ли кто там.
Ответа не было.
Смотритель рассердился и громко повторил:
— Кто тут?
Ему ответил незнакомый голос, принадлежавший молодому мужчине. Боязливо и робко незнакомец сказал:
—
— На берег?
— Да. Они…
Похоже, парень подумал, что такие короткие ответы могут оскорбить посетителя, и решил загладить свою вину. Он выбрался из мрака каюты, осторожно откинул полог и робко посмотрел на пришедшего.
Сначала его взгляд уперся в высокие и блестящие, будто натертые маслом хурмы, сапоги из свиной кожи, затем показался пояс с кошелем из мягкой оленьей кожи красновато-коричневого цвета, потом скрещенные руки с синими прожилками вен; на пальце красовался невероятных размеров золотой перстень. И наконец, он увидел квадратной формы лицо, словно собранное из множества кусочков мандариновой корки. Парень решил, что перед ним важный клиент, и заговорил, стараясь походить на горожанина:
— Господин, проходите внутрь, извольте присесть. Женщины скоро вернутся.
По говору и по накрахмаленной одежде смотритель без труда признал в нем деревенского парня. Поскольку женщин на лодке не оказалось, смотритель собрался было уходить, но этот парень неожиданно его заинтересовал.
— Ты откуда будешь? — спросил смотритель мягко, по-отечески, чтобы не спугнуть парня. — Не припомню, чтоб видел тебя раньше.
Тот подумал, что тоже раньше не встречался с этим гостем, и сказал:
— Да я вчера только пришел.
— Там наверху, на полях — еще не начали пшеницу убирать?
— Пшеницу? У нас перед водяной мельницей пшеница, ха, а наши свиньи, ха-ха, у нас там…
Тут парень сообразил, что отвечает важному городскому господину невежливо, что нужно знать свое место и не поминать «нашу мельницу», «наших свиней» и прочие приземленные вещи… и язык у него прилип к гортани.
Молодой человек робко посмотрел на гостя и улыбнулся, в надежде, что тот поймет его и простит.
Смотритель понял. Ему стало ясно, что парень — родственник кого-то с лодки. Он спросил:
— Куда пошла Лао Ци? Не знаешь, когда она вернется?
На этот раз молодой человек осторожнее подбирал слова, но ответ его был прежним:
— Я только вчера пришел.
И уточнил:
— Вчера вечером.
В конце концов он рассказал, что Лао Ци с хозяйкой и Удо отправились возжигать благовония в храм на берегу, поручив ему присмотреть за лодкой. Объясняя, почему ему это доверили, парень сказал, что он муж Лао Ци.
Поскольку Лао Ци звала смотрителя «названым отцом», то, выходит, «отец» сейчас знакомился с «зятем». Так что он не заставил себя просить; они прошли в каюту.
Там стояла небольшая кровать, на которой были аккуратно сложены в стопку постельные принадлежности из вышитого шелка и красного набивного ситца. Смотритель, согласно приличиям, присел на самый краешек. Свет проникал сюда через проем; хотя снаружи казалось, что здесь темно, внутри было достаточно света.
В поисках сигарет и огня для важного гостя молодой человек по неосторожности опрокинул кувшин с каштанами, и они раскатились по полу каюты, сверкая, как черное золото. Парень кинулся их собирать и отправлять обратно в кувшин, гадая, уместно ли предлагать такое угощение. А тот, ничуть не смущаясь, поднял с пола каштан, раскусил и съел, отметив, что высушенные на свежем воздухе каштаны и впрямь хороши.
— Очень вкусно! А тебе не нравятся? — спросил смотритель, увидев, что сам парень не взял ни одного.
— Очень нравятся. У меня за домом каштановое дерево, они оттуда. Их в прошлом году много уродилось. Видели бы вы, как они выскакивали из своих колючих домиков! Да как же они могут мне не нравиться? — Парень счастливо улыбался, будто рассказывал про собственного сына.
— Какие крупные. Нечасто такие увидишь.
— Я своими руками отбирал.
— Сам?
— Да, Лао Ци такие любит. Вот я их и приберег.
—
А обезьяний каштан у вас там встречается?— Обезьяний каштан? Не слышал о таком.
Смотритель рассказал деревенскому парню об обезьянах, живших в горах. Когда их ругали и дразнили, они швырялись в обидчиков каштанами размером с кулак. Поэтому всякий, кто хотел каштанов, шел в горы и нарочно дразнил обезьян.
Рассказом об обезьянах смотритель расположил к себе стеснительного парня. Тот стал сыпать сведениями о каштанах. Рассказал о месте под названием Лиао, Каштановая лощина, и о том, какими прочными и удобными получаются рукоятки для плуга, сделанные из каштанового дерева… Парню требовалось выговориться, а раньше не получалось. Вчера, когда он приехал, всю ночь напролет кутили и курили опиум гости; он, ютясь на корме, пытался поболтать с Удо, но та спала как убитая. Молодой человек хотел обсудить деревенские дела с женой сегодня утром, но женщины заявили, что им нужно в город, на мост Цилицяо, возжигать благовония, и велели ему стеречь лодку. Ему казалось, что он просидел в этой лодке уже целую вечность, но никто не возвращался. Он сидел на корме и смотрел на реку; хотя все было для него в диковинку, это его лишь больше удручало. Он задремал, и ему приснилось, что паводок добирается до его деревни. Сколько же карпов попало бы в запруду — вообразить невозможно! Он нанизывал рыбу за жабры на ивовые прутья и оставлял сушиться на солнце. Пытался подсчитать их, но не успел: на лодку вдруг пожаловал гость, и вся рыба ускользнула обратно в воду.
Собеседник хорошо слушал, поэтому парень вывалил на смотрителя все, что берег для жены, раз уж выпала возможность поговорить.
Он поведал смотрителю о деревне, вспомнил о непослушном поросенке, которого прозвал Малыш, о каменном жернове, который недавно обточил и подогнал каменщик, что напомнило ему байку о каменщиках. После речь зашла о маленьком серпе, который потерялся, да так, что смотрителю нипочем было не догадаться:
— Вот скажите, не чудеса ли? Везде его искал, клянусь. Под кроватью, на притолоке над дверью, в сарае. Куда он пропал? Да он будто сам убежал куда-то. Из-за этого я обругал Лао Ци, а та сразу в слезы. Но серп так и не нашелся. А потом, ну точно проделки черта, — да он же, оказывается, спрятался в бамбуковой корзине для риса, что на балке висела. Шесть месяцев в пустой корзине — оголодал, должно быть! Покрылся там весь пятнами ржавчины, будто прыщами, маленький хитрец. Я гадал: как он смог залететь в корзину полгода назад? Она там только для красоты и висела. И вспомнил: я же стругал им клин, да порезался до крови. Вспылил, ну и отшвырнул прочь… Полдня его шлифовал в воде. Теперь он по-прежнему острый, такой, что режет плоть как бумагу. С ним надо осторожнее, а то можно до крови порезаться. Я еще не рассказал об этом Лао Ци. Вот она точно не забыла, как плакала и убивалась тогда. Нашелся он, ха-ха, в самом деле нашелся.
— Хорошо, что нашелся.
— Да, я так рад. Я ж все время думал, что это Лао Ци его уронила в ручей, а сознаться постыдилась. Теперь-то ясно, что она меня не обманывала. Обидел ее почем зря, тогда ведь я сказал: «Что значит найти не можешь? Вот как поколочу тебя!» Да я-то волю рукам тогда не дал, нет. Но напугал ее сильно. Она аж полночи проплакала.
— А ты им траву косишь?
— Как? Нет, что вы, он для другого. Это же маленький серпик для тонкой работы, а вы говорите — траву косить. Вот кожуру с батата счистить или флейту вырезать, это да. Такой маленький, стоил всего три сотни медяков, а выкован на славу. Каждый просто обязан иметь при себе маленький ножичек, правда?
— Конечно, конечно. У каждого такой должен быть, согласен, — отвечал смотритель.
Сочтя, что и правда встретил понимающего собеседника, молодой человек продолжил выкладывать все, что было на душе и за душой, даже поделился надеждами обзавестись ребеночком в будущем году, и прочими мыслями, о которых стоило бы вести разговоры с женой в постели. Парень говорил и говорил, уже не стесняясь приправлять речь крепкими словечками, пока, наконец, смотритель не поднялся, чтобы уйти. Молодой человек понял, что он даже не спросил имени гостя.