Сонеты 69, 70, 120 Уильям Шекспир, — лит. перевод Свами Ранинанда

Впрочем, образы «клеветы» строки 2 сонета 70 нашли своё более выразительное отражение в пьесе Уильяма Шекспира «Мера за меру». Поэтому любезно прилагаю для ознакомительных целей и сравнения фрагмент пьесы Шекспира «Мера за меру» Акт III, Сцена II.

— Confer!

________________

________________

Original text by William Shakespeare «Measure for Measure» Act III, Scene II, line 197—200

This text is distributed for nonprofit and educational use only.

ACT III. SCENE II. The street before the prison.

Enter, on one side, DUKE disguised as before; on the other, ELBOW, and Officers with POMPEY.

DUKE

No might nor greatness in mortality

Can censure scape; back-wounding calumny

The whitest virtue strikes. What kind so strong

Can take the gall up in the slanderous tongue?

But who comes here?

Enter ESCALUS, PROVOST, and Officers with MISTRESS OVERDONE.

William Shakespeare «Measure for Measure» Act III, Scene II, line 197—200.

АКТ III. СЦЕНА II. Улица перед тюрьмой.

Входит с одной стороны ГЕРЦОГ, с другой, ЭЛБОУ переодетый, как прежде; и офицеры вместе с ПОМПЕЕМ.

ГЕРЦОГ

Ни могущества, ни величия нет у смертного,

Посмевшего осуждать окружающих; клеветой, ранящей в спину,

Поражая белоснежную добродетель. Чей вид настолько силён,

Что посмел набраться наглости в клеветническом языке?

Но кто там сюда идёт?

Входят ЭСКАЛУС, НАЧАЛЬНИК тюрьмы и офицеры в сопровождении ГОСПОЖИ ПЕРЕСТАРАВШЕЙСЯ.

Уильям Шекспир «Мера за Меру» Акт III, Сцена II, 197—200.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 25.03.2025).

Однако, давайте возвратимся к семантическому анализу сонета 70. Неоспариваемую добродетель юного графа Саутгемптона невозможно было недооценить, ибо но являясь меценатом и верификатором внёс неоценимый вклад поэзию и драматургию своей эпохи. Но насколько могла быть разнуздана оголтелая клевета, распространившись об его гомо эротической связи с поэтом и драматургом, братом во Христе — верующим христианином. Несомненно, тут была замешана «чёрная» зависть.

«That thou art blam'd shall not be thy defect,

For slander's mark was ever yet the fair,

The ornament of beauty is suspect,

A Crow that flies in heaven's sweetest air» (70, 1-4).

«Что тебе вменили в вину не должно быть твоим пороком,

Ибо клеветы знак извечно бывал ещё — прекраснее,

Чем украшение красоты, вызывающее подозрение (потом),

Как ворон, пролетающий в сладчайшем райском эфире» (70, 1-4).

Пожалуй строки 14 сонета 70, следует прочитать вместе в единой строке многосложного предложения: «That thou art blam'd shall not be thy defect, for slander's mark was ever yet the fair, the ornament of beauty is suspect, a Crow that flies in heaven's sweetest air», «Что тебе вменили в вину не должно быть твоим пороком, ибо клеветы знак извечно бывал ещё — прекраснее, чем украшение красоты, вызывающее подозрение (потом), как ворон, пролетающий в сладчайшем райском эфире».

Конечная цезура была мной заполнена наречием в скобках «потом», означающим «затем», которое разрешило проблему рифмы строки.

При рассмотрении подстрочника строке 4 сонета 70, образ «Crow», «Ворона» при сопоставлении с «heaven's sweetest air» со «сладчайшим райским эфиром» составили «антитезу», построенную на «двух несовместимых вещей».

В тоже время, образ «Crow», «Ворона» является словом-символом, согласно тексту Quarto 1609 года, со ссылкой к образам Святого Писания. Вне всякого сомнения, ворон, как олицетворение «зла» не мог ни коим образом летать в «сладчайшем эфире Рая». Характерно, что категория «сочетание несочетаемого» помимо всего прочего прямо указывала на применение поэтом и драматургом в строке 4 сонета 70 литературного приёма «оксюморон».

Таким образом, выделив антагонистическое понимание добра и зла, что очередной раз послужило подтверждением мировоззренческой позиции автора, как приверженца христианской конфессии в контексте сонете. Сама строка 4 сонета 70: «Как ворон, пролетающий в сладчайшем райском эфире» представляет собой метафорический «оксюморон», ввиду того, что автор мастерски использовал её, как сравнительную метафору.

Краткая справка.

Оксюморон, оксиморон, а также оксюморон, оксиморон (др.-греч. «острый», «глупый») — образное сочетание противоречащих друг другу понятий; остроумное сопоставление противоречивых понятий, парадокс; стилистическая фигура или стилистическая ошибка — сочетание слов с противоположным значением (то есть сочетание несочетаемого). Для оксюморона характерно намеренное использование противоречия для создания стилистического эффекта. С психологической точки зрения оксюморон представляет собой способ разрешения необъяснимой ситуации. В случае ненамеренного использования оксюморон является стилистической ошибкой. Языковой базой для построения оксюморона служит антонимия. Согласно Ю. В. Массальской оксюмороны можно классифицировать с точки зрения грамматики и семантики. С точки зрения грамматики выделяют: однословные оксюмороны (полубогиня); разночастные оксюмороны (горячий снег); равночастные оксюмороны (эпицентр праздника). Семантически оксюмороны разделяются на: денотативные и коннотативные (честный политик); узуальные и окказиональные (сухое вино); антономичные и не антономичные (бедный богач, безупречная ошибка); естественные и искусственные (страшно красив, гуманная гильотина).

Впрочем, стоит упомянуть, что поэт применил аллегорический образ «The crow and dove», «Ворона и голубя» в строке 12 сонета 113, таким образом, с помощью «аллюзии» перенаправил к библейской притче об «Всемирном Потопе». Испокон веков, образ «ворона» служил олицетворением зла и порока. Тогда, как образ «голубя» олицетворял «добро», «добродетель» и «мир и благодать», исходящие от Святого духа. В более поздней христианской традиции образ «голубя» преобразовался в олицетворение — нисходящего с небес «Святого духа».

Второе четверостишие, также представляет собой одно многосложное предложение, вместившееся в четыре стихотворные строки. Заключительные строки четверостишия содержат искреннюю иронию.

«So thou be good, slander doth but approve,

Thy worth the greater, being woo'd of time,

For Canker vice the sweetest buds doth love,

And thou present'st a pure unstained prime» (70, 5-8).

«Так ты будь добр, совершай злословие, но согласовывая,

Будучи обхаживаемым временем, где твоя значимость великая,

Для червоточины греха, снимая сладчайшие бутоны любви,

И чистое незапятнанное первоначало собой представишь ты» (70, 5-8).

В строках 5-6, повествующий поэт обратился от первого лица к юноше с настоятельной просьбой: «So thou be good, slander doth but approve, thy worth the greater, being woo'd of time», «Так ты будь добр, совершай злословие, но согласовывая, будучи обхаживаемым временем, где твоя значимость великая».

Фраза в конце строки 6, «…будучи обхаживаемым временем, где твоя значимость великая» характеризует социальную «востребованность» юного графа Саутгемптона, как в среде литераторов, поэтов и драматургов, так и среди юных дам. Оборот «being woo'd of time», «будучи обхаживаемым временем», определённо придаёт образу «Времени» черты персонифицированного субъекта, «бога Времени», получившего олицетворение одновременно в старом седовласом Хроносе и юном Кайросе, согласно сонету 126