Сороковые... Роковые

– Варюха, обожрался ихних колбасок и пивка попил...офигенно!

– Пузо твое, смотрю, тоже офигенно прибавилось.

– Молчи, соседка, буду теперь худеть. Бегать не могу, может, в качалку похожу.

– "Эх, соседушка, знал бы ты, в какой Октобер я попала..." - вздохнула про себя Варя.

А потом подумав, решилась, ведь даже если не поверит, все равно, вывод только один - у меня крыша уехала.

– Герби, я не из дурдома, а то, что скажу - истинная правда.

– Вас есть дурдом?

– Сумасшедшие там живут.

Варя поднялась, сходила в свою комнату, покопалась там и положила перед немцем малиновую книжечку. Герби взял её в руки и удивленно уставился на вытисненные золотой краской слова и герб.
– Вас ист дас?

– Ананас! Смотри сам!

Герби прочитал:

– Российская Федератион, а герб... Варум герб не сьерп и молот, а?

– Потому! Смотри дальше!

Он открыл и замер, медленно-медленно, по буквам прочитал раз, другой, пролистал, поизучал все записи, чуть ли не обнюхал каждую страницу.

– Их ферштее нихт, - растерянно произнес он.

– Ты же аналитик, вот и делай выводы.

– Дас канн нихт зайн!
– опять по-немецки сказал Герби.

– Ну, нихт, значит, нихт!!
– Варя потянулась за паспортом.

Он осторожно отвел её руку.

– Мне надо време понят. Тебя пока нет, и ты есть?
– Да, именно так, я через шестнадцать лет появлюсь на свет, мамке моей всего четырнадцать, и с отцом моим они ещё не скоро встретятся, через восемь лет.

– Дас ист фантастиш!! И тебе сейчас лет??

– Пятьдесят четыре, у меня сыну чуть меньше, чем тебе двадцать пять лет, Пугачева, блин, с Галкиным, я теперь.

– Майн Готт!

– Вот и я про то же! Я тебя, сынок, в два раза почти старше, тебе двадцать восемь, Руди сказал. Имеем двадцать шесть лет разницы. Так что старуха я для тебя, можешь успокоиться, совращать не буду.

А фон Виллов удивил, произнеся с Гринькиной интонацией:

– Вот уж хвигушки! Не отпущу!! В аусвайс один год рождений. А я видеть другой лицо, фюнфунддрайсих!

– Хороший возраст, тридцать пять... был когда-то!
– вздохнула Варя.

– Варья, я много думать потом, пока,нет терпений, - и Герби полез обниматься.

– Это как понимать?

– Я есть любопитни манн!!
– Герби как-то очень ловко справился с Вариной 'кохтой', как она называла эту рвань, и замер, увидев кружевной лифчик: - Вундершён!

– Герби, ты что творишь, а Руди войдет?

– Найн, Руди есть охранять!
– он просто вытащил её из-за стола, мгновенно подхватив на руки, пошел в комнату, бормоча при этом:

– Так долго день тянутся, много ждать!

– Ох, ребенок-жеребенок, ну зачем тебе это? Будет ещё у тебя и молодая фрау, и любовь, может не надо размениваться?
– пыталась остановить его бешеный напор Варя.

– Найн любов, найн другой фрау - Варья майне анзиге.

– Это что значит?

– Айн Варья и никто болше! Я ест серезный манн, вери мне, Варья!

– Когда мозги к нижней голове убегают, мы все у вас - единственные!!
– ещё успела буркнуть Варя, но фон Виллов, этот ледяной и высокомерный немец куда-то испарился, вместо него остался изумленный, какой-то оголодавший мужик, искренне восхищавшийся Варей и старающийся изо всей мочи ей понравиться. Как он смотрел на неё, как на какую-то редчайшую вещь, как нежно и бережно дотрагивался до неё, как трогательно благодарил после того, как отдышались оба. И поняла Варя каким-то обострившимся чутьем, что вот этот сухарь видел в жизни мало тепла и ласки, что и подтвердил вскоре его верный Руди.

Едва Варя ушла к себе в комнату, в сенях громко затопали и, коротко стукнув дверь, вошли Руди и какой-то немец ещё. Уже застегнутый на все пуговицы и крючки, фон Виллов коротко спросил о чем-то немца, тот прооорал что-то про депешу, и фон Виллов, одевшись, ушел.

А Руди тихонько постучал в дверь комнатки:

– Варья, я ест загте болшой данке за Герби.

Он с пятого на десятое пояснил Варе, что "малтшик рос совсем один, фатер унд мутти ист тодт", коротко сказал про фройляйн Элоизу, что она шлампе, а когда Варя переспросила, сказал по русски 'проститутен', и что он, Руди, просто счастлив, что Герби встретил и разглядел Варю.

А Кляйнмихель, глядя на раскрасневшегося Герби, поинтересовался:

– Что это Вы, герр майор, раскраснелись?

– Температура поднялась, а сейчас, после Вашего порошка, спадает.

А про себя подумал:

– Врешь ты, Герби, как сивый мерин. Кстати, надо спросить, сивый - это какой?

Панас с ребятками, все прикинув и послушав советов опытного Ивана-старшего, сделали все как по нотам. Как же радовались все, когда примерно на середине шедшего на большой скорости эшелона, вдруг вздыбилась земля, и вагоны, подпрыгнув, полезли друг на друга. А потом был такой небольшой ад для фашистов, взрывались боеприпасы, бегали, кричали и палили вслепую по лесу очумелые немцы. Повсюду был огонь, одна платформа с танками на большой скорости вылетела под откос, и они завалились набок. Потом рванули боеприпасы у самого крайнего танка, который упал близко от горящего вагона, фейерверк случился славный.

– Это вам, суки, за мою бабулю, за всех погибших!!
– посильнее зарываясь в опавшие листья, шептал Игорь.

Матвей молча глотал слезы, вспомнив, какими бессильными они были тогда, в сорок первом, при отступлении. Иван-маленький сжимал кулаки, а Панас радовался, что все получилось удачно, никого не зацепило, никого не потеряли, все живы.

Скомандовал по-тихому отползать, пятились как раки прилично, как говорил Игорек, лучше перебдеть...

На базу свою вернулись окрыленные, долго возбужденно обсуждали первую диверсию. Игорь, отслуживший два года в ракетных стратегических тужил:

– Эх, сюда бы один Тополь-М, хотя не, там термоядерная боеголовка. Но от одного вида пересрали бы точно.

Игорь долго рассказывал ребятам про современную технику, про ракетные установки, бабушкой которых стала знаменитая "Катюша". Вот, казалось бы, рама, установленная на грузовике, а после такого залпа ничего не оставалось.