Сороковые... Роковые
Шрифт:
Герберт насторожился, а Варя возмущенно взмахнула руками, попав ему по носу:
– Ужас, что вы все такие зашуганые? Во всем подвох ищете, что ваши, что наши - тотальная слежка, доносы, анонимки - стукачи, блин. Я тебя спросила не с целью шпионажа, вот доведешь своей подозрительностью - будешь спать один, или с девочками в веселом доме.
– Найн, Варья, прости, привыкать подозрително, много яре.
– -Ужас, сам себе-то хоть веришь?
– Я, я - тебье тоже верить!
– Я спросила про Пашку вот
– мази, таблетки, уколы, дальше - больше. Я тебе дам несколько таблеток антибиотиков - так они станут называться, пусть твой Пашка поэкспериментирует, что-то да выявит, что-то да собразит. Если живы останетесь - начинайте производить лекарства. Пашка как ученый-разработчик, а ты как аналитик. Изучай рынок сбыта, спрос и все такое прочее, там долго рассказывать, но не прогадаете, точно!
Герби обнял Варью:
– Я подумать - потом. Я не знайт как, но как это... слух геен - идти, на две неделя в Раднево прибудет истребителни баталён, за партизанен. Много острожност - Гринья унд Васильёк не приходит!
– Ох, Герби, спасибо, я за мальчишек очень каждый раз волнуюсь!
ГЛАВА 12. Гринька сидел дома не высовывая носа по нескольким причинам. Сначала три дня жутко завывал ветер и сильно мело, казалось, что во всем мире только они трое и остались у живых и у своёй хате... Темнело, наверное, с полудня, за окном не было видно ничего, они сидели, не зажигая каганец, ребятишки тесно прижавшись к такой уже родной-привычной Евхимовне, Ядзя - рядышком, и вели бесконечные разговоры, благо Гринька, перенявший от Никодима много чаго полезного, за несколько дней до бурана натаскал у сенцы много сучьев, коряг и всяких обрезков-обрубков, топить печь было чем. Говорили обо всем: о погоде, об учебе, горевали, что нет с ними Стеши, и конечно же, львиная доля разговоров начиналась с Гринькиной фразы:
– От, як прийдуть наши...
– Гриня, все равно будет сначала трудно, война-то ведь не закончится после освобождения Березовки и даже Брянска.
– Як так?
– Ну, Гриня, смотри, там, за нами: Орел, Курск, Белгород, Харьков, Запорожье, Крым, Украина вся, Белоруссия - нашим до их гадского Берлина ещё через пол-Европы шагать и шагать, надо гадов выморить, вон как тараканов, а то опять полезут.
– Эх, - сокрушался Гринька, - а я уж думал...
– Географию надо знать, ты совсем на уроках ничего не слухаешь.
– Слухаю я, да чаго-то вылетаеть усё, это вон Василь усё зная, от и вправду прохвессором станеть, если говорить зачнеть. Ну, да дядька Самуил прийдеть - поможеть.
– Ох, Гринь, только бы живы были наши, только бы живы!
Пани Ядзя рассказывала истории, усякие пьесы, як по радиво читала - мальчишки слушали, замерев. Когда утихло за окном, Ефимовна утром ужаснулась:
– Гляньте-ка, замело нас по самые окна, не вылезем теперь на улицу.
Дверь входная и впрямь не поддавалась под напором двух пожилых женщин и малосильных пацанят, упарились и стали ждать, надеясь на то, что в школе хватятся Ефимовны и отгребут снег от дверей. Так и вышло, после обеда их откопали дед Ефим и дядь Егорша. Уставшие, взмокшие они посидели, попили витаминного чаю, и поведали про новости.
– В имении Краузе лютует Фридрих: пленные, прибив одного конвоира, того самого, что Стешку хотел ссильничать, второго - постарше, огрели по голове и связали, а механика и молодого садовника, над которым так тресся старший Краузе, увели с собой.
– Наверняка порешили где-нито, на Ивана-то многие косились - и не из пленных хто, нашенские завидовали, что ён у Краузе на особом положении был!
– подвел итог дед Ефим.
– Жизнь человеческая одной копейки теперь не стоит!
– вздохнула Ефимовна.
Стукнула дверь в сенях - ввалились Шлепень с Яремой.
– Чаго расселися, давайтя вона Лисовых откапывайтя!
– с порога заорал Ярема.
Деды не шелохнулись.
– Я чаго вялел!
– От, молокосос, я ж яго два года як, крапивою уваживал, кагда он у сад залез, а шчас ореть...Ты на кого, паршивец, глотку рвешь, а? Ты за что позоришь свою матку и бабу, а? Узял винтовку и думаешь, усё могёшь? От я до Фридриха дойду, расскажу, як ты службу нясёшь у Агашкиной Кланьки!
– Хто поверить?
– Поверють, я завсягда правду гаворю, Карл Иваныч зная!
Шлепень подтолкнул Ярему к выходу:
– Хади уже, хозяин хренов. Нет бы як нормальные люди сказал, допрыгаесси ты!
– Чаго мне бояться? Партизанов нету, а свои мяне усе боятся!!
– Дурррак! Пошли!
– Деды, вы этта... як у себя прийдите, Марью спомогните откопать - ей до Краузе надо, тама ничаго не осталося, подъели усё за три дня.
– От, учись, шшанок, як надо с людьми гаворить!
Шлепень вытолкнул Ярему, а сам на минутку задержавшись, спросил:
– Стешка не появилась?
– Ежли б появилась, куды бы мы яё спрятали, под лавку не войдеть, - ответил Гринька.
Три дня откапывали занесенную Березовку, потом на кое-как расчищенном небольшом пятачке перед комендатурой всех жителей Березовки долго и нудно пугали и стращали Фридрих и 'рыбий глаз'- Зоммер.
Все стояли повесив головы. Одно радовало, пленные не контактировали с местными, и для Березовки это было просто счастьем. Обошлось без расстрелов и арестов, но Фридрих остервенело пролаял, что все работники имения теперь будут под особым контролем, "за малейший нарушений орднунг - ершиссен!"
Вот и сидел Гриня дома как приклеенный - в Раднево идти в их худой обувке было невозможно, по едва расчищенной дороге почти непрерывно ползли немецкие машины. На обочине пережидать их движение не было возможности - едва сделав шаг в сторону от дороги, можно было провалиться в снег по пояс.
Местные полицаи и приехавшие откуда-то из Бряньска или, может, Орла, какие-то немцы с собаками, попытались определить, куда могли уйти пленные, но снег надежно укрыл их следы.