Сотник

Свирепого вида нукер замер, вытаращил на меня глаза. Когда мой кинжал уперся ему под подбородок, он и вовсе превратился в соляной столп, напрочь позабыв о висящем на боку шамшире. Я приложил пальцем к губам, легким движением головы показал на калитку.

— Не говори никому. Не надо, — не удержался от шутки, уж больно момент выдался подходящим.

Нукер накиба меня понял по-своему. Он отмер и суетливо завозился с засовом. Через мгновение в калитку проникла штурмовая группа с обнаженными клинками и рассыпалась по владению. Мы с Дюжей, прям шерочка с машерочкой, двинулись в главный двор. Несколько бойцов поспешили вслед за нами.

Здесь, под одним из двух айванов, расположилась внушительная компания чаёвничавших знатных хивинцев в окружении хорошеньких мальчиков, державших в руках чиллумы и готовых по первому знаку подать гостям эти странные трубки. Персидские масляные фонари разбрасывали уютные полутени. Азиатское великолепие во всей красе выглядело бы подобно восточным сказкам, если бы наше появление не вызвало нездоровую суету среди кайфующих гостей. Покатились опрокинутые дрогнувшей рукой пиалы, полетели на землю высокие шапки, обнажая бритые налысо головы, раздались панические возгласы. «Вот тебе и крюк на тюк, Меланья Карповна!» — сказал бы сейчас Платов, я от него уже понахватался образных донских словечек (1).

Хозяин дома, Юсуф-Ага, проявил редкое негостеприимство. Вместо того, чтобы предложить нам чаю или трубки с табаком, он вскочил на ноги и разразился гневной речью. Вдруг в его глазах заплескался ужас, слова сменились хрипом. Не удивление, не возмущение, не гнев, нет — подлинная паническая реакция. Я проследил, на кого он смотрел. К моему удивлению, он уставился на моего Павла, как кролик на удава, на самого среди нас замухрышистого, после того как его поваляли люди Дюжи на берегу городского канала. Вспомнил, как урус-сардары требовали его голову взамен доступа к подземному ходу?

— Павло! А с чего это сей важный дядя так неровно к тебе дышит?

— А он про кол вспомнил, вашбродь. Я, когда у хана служил, многих его дружков туда определил по приказу Аваз-инака. Последним был куш-беги, правитель севера.

Хмм! Свой палач — а это тема! Можно сказать, новое для меня слово в методах оперативного давления на подследственного…

— Мы посланники бухарского хана! — подключились новые актеры в богатых чалмах к непростой мизансцене во дворе второго лица в государстве. — У нас с собой важные известия к парванчи Ак-Падишаха от нашего эмира! (2)

Ну вот! Пошли вопли о дипломатической неприкосновенности! Дюжа, к примеру, ситуацию мгновенно просчитал и явно остался ею недоволен. Посланников, если они реально подтвердят свои полномочия, на дыбу не потащишь. По крайней мере, пока походный атаман не прикажет.

Я толкнул его в бок.

— Полковник, пора искать заказчика хитрой пули!

Моему предложению вторили крики челяди накиба, понесшиеся со всех сторон, даже из гарема. Слабенький после ранения и захлопнувший рот Юсуф-Ага опустился на циновку — в его доме начинался второй акт Марлезонского балета под названием «А кто тут у нас заговорщики? Огласите весь список, пожалуйста!»

* * *

Мамаш-хан сидел на знакомом моему седалищу жестком ханском кресле и негодовал. Не монаршая суровая доля его тяготила, не дискомфорт собственного зада, привыкшего к мягким кошмам и совсем иному размещению афедрона — с этим неудобством он примирился сразу, подтвердив истинность поговорки про ноблес оближ. Его ярость питала стоявшая напротив него толпа на коленях — все те, за редким исключением, кто за треть месяца успели его не только возвысить, но и предать.

Хива не Бухара, здесь система государственного управления была попроще, многие должности были наследственными или опирались на традицию, на семейные связи. Например, Юсуф-Ага был родом из Ходжейли, священного города, ибо накиб выбирался только из сеидов, то есть из потомков Магомета. А такие важные для ханства должности, как мехтер, правитель юга, или девон-беги, сборщик налогов, были отданы на откуп выходцам из племени конграт, то есть близким родственникам покойного Аваз-инака. Русское нашествие больнее всего ударило именно по ним — по сеидам Ходжейли, чьи дома были разграблены казаками, и по конгратам, чье привилегированное положение было связано с уничтоженным во время городского мятежа семейством потомков Мухаммада Амин-бия, узурпировавших власть в ханстве. Именно эти обиженки стали костяком заговора, вскрытым всего за одну ночь с той же легкостью, с какой опытный хирург убирает небольшой фурункул.

Застигнутые в доме Юсуф-Аги гости запели как мальчики-бача, стоило Павлу по моему указанию начать устанавливать кол прямо посредине внутреннего двора дома накиба. Люди Дюжи разбежались по городу, и вскоре арестованные начали прибывать в большом числе — аталыки, везиры, есаулбаши, верхушка духовенства. На что они только надеялись, решившись на столь безрассудное предприятие? Почему не стали дожидаться, пока мы покинем Хиву — они такой вариант даже не предвидели? План их заговора был прост: уничтожить Мамаша и продвинуть в ханы кого-нибудь из своих, а после тихой сапой все вернуть на круги своя, откупаясь от урусов малой долей и постаравшись их спровадить восвояси.

— Вероломство у них в крови, обман не постыден, корыстолюбие безмерно, и ничего нет священного. На Коране клялись! Как с ними дальше управляться? — грустно подытожил Дюжа результаты своего расследования.

«Если бы этого заговора не было, — подумал я, — его нужно было бы выдумать. Перед нашим уходом из Хивы такая чистка будет очень кстати!»

Прибыл разбуженный Платов, оценил масштаб бедствия, тут же сообразив, что произведенные аресты создадут вакуум власти, который непонятно кем заполнять. Распорядился отделить духовенство от светских чиновников и уединился с верхушкой улемов в одной из комнат дома Юсуф-Аги. Результат его ночных бдений я мог сейчас наблюдать в куринишханы — на плитах перед ханским троном валялись преимущественно военные и гражданские чины. Всех их ждали мучительная смерть и конфискация имущества, высылка семей в горы на рудники и полное забвение рода конграт, а нашего войскового казначея — несколько дней напряженной работы по описи и распределению отнятого добра. Только у одного девон-беги, сборщика налогов, обнаружилось ценностей на почти миллион бухарских танга (2).

Пока Мамаш-хан, нещадно потея под пятью халатами, творил свое немудрящее правосудие с единственно возможным приговором — на кол, на кол, на кол, — Платов продолжал обрабатывать хивинских улемов. Они не отличались ученостью, как бухарские, но и не были заносчивы и надменны. Многие из них от всей души стремились, насколько возможно, просветить своих соотечественников и смягчить грубость их воинственного нрава. В общем, наш атаман решил сформировать новое правительство из тех, кто раньше стоял на низшей ступеньке государственного аппарата — из ахундов, профессоров и учителей начальных школ. Никто не брался предсказать, и я в том числе, выйдет ли из этого какой-то толк или нас ждет новый заговор. Только уже похитрее первого.

К полудню все закончилось, государственный переворот состоялся, но вовсе не тот, на который рассчитывали заговорщики. Как по мне, воздух в Хиве стал заметно чище — в переносном смысле, конечно, ибо на улицах как пованивало, так и продолжало смердить.

— Мамаш-хан, — улучил я минуту для совета своему бывшему проводнику, — ты бы назначил какого-нибудь визира следить за городской чистотой.

— Мой лучший друг, вашбродь, — ответствовал мне хан, хитро щуря по привычке глаза, — ценю твой совет, как от ата. Вонять плохо, умирать мне совсем худо. Зачем урус-сардар себе забрал?