Сотник

— Попробуй! Маленькая рукоять твоего тальвара придает жесткость твоему запястью, усиливая рез и силу удара. Им ты легко разрубишь ленту, но не новым кинжалом. Зато с гвоздем он справится без проблем.

С лентой я даже связываться не стал — зачем мне в бою рубить шелковые платки? Вернул ее мастеру, положил гвоздь на колоду, примирился и сильным ударом рассек мягкое железо. Кинжал легко прошел проверку, удар не оставил ни малейшей выщербленки на лезвии.

— Дай мне, уберу появившееся пятнышко, чтобы выглядел как новый, и свой поясной ремень — поставлю колечко на ножны, чтобы носить было удобно, — протянул руку мастер.

Пока он заканчивал работу, прошелся по его мастерской. Около примитивного горна обнаружил нечто странное: на привычной холстине лежали пулелейка, кусочки свинца, несколько готовых пуль и — совершенно непонятно зачем — толченое стекло в старой треснувшей пиале из Китая с выпуклыми узорами в форме цветов.

— Мастер, ты и пулями занимаешься?

Оружейник неожиданно смутился.

— Попросили. Не мог отказать.

— А зачем стекло?

— О, в нем-то вся тонкость. Я помещаю его внутрь пули! (3)

Я уже было хотел задать вопрос «зачем?», но тут же сообразил и сам. Ведь передо мной ни много ни мало спецбоеприпас — средневековый аналог пули «дум-дум». Такой «гостинчик» наделает страшные раны, попади он в человеческое тело.

Воображение включилось. Я тут же представил себе своих бойцов, штурмующих, к примеру, укрепление с бойницами. Удар пули в ее створ, разлетающиеся мелкие осколки, вопли врагов, чьи глаза серьезно пострадали… Непременно, просто архиважно сделать мастеру заказ на несколько сотен, а то и тысячу таких пуль нужного калибра…

Мысли мои вдруг приняли неожиданный оборот. А для кого, собственно, предназначена эта разрывная пуля, которую вижу перед собой? У нас вроде мир теперь в ханстве хивинском, уж не зреет ли в городе заговор, не успел Мамаш-хан подписать с нами договор о вассалитете? И кто или что тогда его цель? Это требовалось непременно установить.

(1) Ясырька — захваченная казаком в полон басурманка.

(2) Винград — прилив в казенной части орудия, часто отливался в виде виноградной грозди или шара для удобства управления орудием.

(3) С таким боеприпасом русские врачи столкнулись именно в Хиве во время ее штурма в 1873 г.

Глава 3

Царское Село, 11 июня 1801 года.

Лето в Петербурге и его окрестностях в одна тысяча восемьсот первом году выдалось переменчивым, точно капризный нрав молодого императора. То жара, то быстрые грозы. Случился даже град. Сырость периодически пробирала до костей, влага с Финского залива оседала на окнах Большого дворца Царского села, стирая с них очертания пейзажа парка. Внутренние покои, однако, дышали теплом, пропитанным ароматом свежего воска, которым натирали паркет и, едва уловимым, запахом фиалок — любимых цветов государыни.

В одном из кабинетов, отделанном строго, без лишней позолоты, что подходило отцу, покойному Павлу Петровичу, но с явным стремлением к простоте и функциональности, сидел молодой император Александр. Его лицо, обычно такое бледное, с застывшей на нем маской спокойствия, сейчас было сосредоточено и даже немного напряжено. Он слушал докладчика — военного министра Вязмитинова. Сергей Кузьмич был человеком новым на этом посту, которому только предстояло вдохнуть жизнь в министерство, созданное вместо Военной коллегии.

Вязмитинов стоял прямо, держа в руке несколько бумаг, его взгляд был прикован к лицу императора, словно он искал там подсказку, как лучше преподнести дурные вести. В кабинете было тихо, лишь негромко тикали настольные часы.

— Ваше Императорское Величество… поступили новые сообщения от генерал-губернатора Оренбурга, Бахметьева, — начал Вязмитинов, его голос был ровным, официальным, но в нем чувствовалась легкая, едва заметная дрожь. — Они… весьма тревожны.

Александр поднял голову, его голубые глаза, всегда казавшиеся такими спокойными, сделались настороженными.

— Говорите, Сергей Кузьмич. Что там? Есть вести от Орлова?

С момента отправки корпуса генерал-лейтенанта Орлова в этот… странный, необъяснимый поход, прошло уже несколько месяцев. Приказ об его остановке и возвращении был отправлен сразу после восшествия на престол Александра. Курьеры, самые быстрые и надежные, должны были нагнать войско еще в Оренбурге или сразу за Волгой. И с тех пор — ни слова. Ни от курьеров, ни от самого Орлова. Отсутствие вестей стало тяготить.

— Вот в том-то и дело, Ваше Императорское Величество… Вестей от самого генерала от кавалерии по-прежнему нет. Последнее донесение датировано серединой марта… когда корпус только, миновав Волгу, добрался до слободы Мечетной, — Вязмитинов сделал паузу, словно собираясь с силами. — А главный начальник Оренбургского края сообщает… по словам яицких казаков, вернувшихся с кордонной линии, и некоторых торговых людей из Гурьева городка… армия Орлова не вернулась на Дон, а наоборот, переправилась через Урал.

Лицо Александра оставалось спокойным, но в его глазах промелькнуло нечто, похожее на непонимание.

— Не вернулась? Но куда же она… двинулась?

— Насколько известно… — Вязмитинов перевел взгляд на бумаги, словно читая приговор. — Они… ушли в степь. В глубь киргиз-кайсацких земель. По направлению… к Хиве.

Тишина в кабинете сделалась давящей. Александр сидел совершенно неподвижно, его лицо застыло, словно высеченное из мрамора. Только глаза… они широко распахнулись, и в них отразился не просто шок, а… гнев.

— В Хиву?! — Голос Александра был низким, шипящим голосом. Вязмитинов инстинктивно отступил на полшага. — В Хиву?! Я приказывал им вернуться! Приказывал развернуть войска! Курьеры должны были их нагнать! Должны были донести мою волю! Почему?! Почему они пошли в Хиву?!

Он вскочил с кресла так резко, что оно со стуком упало, ударившись о стол. В кабинет заглянули гвардейцы и камер-лакей, император махнул рукой, лица тут же пропали. Александр… сейчас был похож на сжатую пружину, готовую распрямиться с сокрушительной силой.

— Я требую объяснений! Что это за своеволие?! — Голос его постепенно набирал силу, становясь громче, резче. — Кто смел ослушаться моего приказа?! Армия… двадцать тысяч человек… ушла в степь… к Хиве?! С которой у нас мир! Это… это измена!

Последнее слово он почти выкрикнул, ударив кулаком по столу. От удара подскочила чернильница, едва не опрокинувшись. Вязмитинов стоял, как громом пораженный. Он не ожидал такой реакции. Гнев императора Павла был привычен, порой даже предсказуем. Но этот… этот был страшнее. Первый раз министр видел таким Александра — обычно мягкого, милого, желающего всем нравиться, о котором все говорили только одно: «шарман!»