Сотник

Это чувство еще больше окрепло, когда, миновав перевал, мы увидели вдали синюю ленту Аму-Дарьи, а за ней прятавшиеся в тени темно-серые предгорья. За и над ними, подобно небрежно сложенным грудам золотых монет, ярко горели на фоне голубого неба красно-желтые горные пики, образующие неровную линию, уходящую вдаль. Гиндукуш. Мы достигли порога Афганистана.

(1) Накшбандийский тарикат (братство) — суфийское религиозное течение, родившееся в Бухаре, получившее широкое распространение среди мусульман Среднего Востока и добравшееся до Северного Кавказа. На его основе, в частности, возник мюридизм Шамиля, хотя эти учения противоречили друг другу.

Глава 12

Сквозь подошвы ичигов проник холод от металла стремян, я зябко повел плечами. Такого быть не могло: возможно, зимой, когда «Железные ворота» укутают снега — тогда да, но не сейчас, в конце лета… «Это у вас нервное, товарищ сотник», — укорил я себя в непростительных эмоциях и тронул коня. Начался спуск, нужно было следить за дорогой, а не отвлекаться на разную ерунду.

Нам предстоял последний визит на бухарской территории — к беку Ширабада, в двух днях пути от места нашей ночевки в горах. Дорога петляла через горную лощину, мы миновали еще одно, не менее грандиозное, чем «Железные ворота», ущелье, два перевала, кишлак с парой чинар исполинского роста — одному дереву по преданию насчитывалось более тысячи лет! Прямо Неопалимая Купина, которая, согласно Библии, росла на горе Синай. Теплые ручьи за кишлаком, бегущие вдоль очаровательных зеленых берегов, манили нас как змеи-искусители, обещая смыть пыль пустыни и воспоминания о ней — я поддался соблазну и объявил о дневке. Рано утром мы оставили этот райский уголок и к обеду достигли садов Ширабада.

Бек, сухой жилистый старик с добрыми печальными глазами, обитал на высокой скале, которую никогда не покидал.

— Всякий властитель по закону должен жить в крепости, — так объяснил мне свое затворничество в раскаленных каменных стенах этот формалист и служака до кончиков пальцев.

Его отношение к своим обязанностям, а скорее всего, нескрываемое желание поскорее от нас отделаться, оказалось нам на руку. Он без лишних проволочек организовал очередную переправу отряда через Аму-Дарью, широкую, полноводную в это время года, несущую в себе песок и ил с далеких гор. Ее воды казались тяжелыми, как жирная эмульсия, и неспокойными, словно древний, беспокойный зверь.

Так называемые «паромы», предоставленные беком, вызвали у меня лишь смесь недоумения и ужаса. Это были не корабли и даже не лодки в привычном понимании, а скорее огромные, плоские корыта, сделанные из грубых досок, сбитые наспех, без палубы, весел, мачт и даже без руля. Они были залиты до колена мутной водой, и казалось, держались на плаву исключительно по воле Аллаха и местных святых. Лошади, чуя неладное, отказывались заходить на эти плавучие гробы, шарахались, фыркали, рвали поводья. Пришлось отправлять их вплавь, что было рискованно, учитывая сильное течение, но другого выхода не было. Лишь верблюды, эти удивительные корабли пустыни, казалось, были совершенно безразличны к происходящему. Для них любая вода была лишь досадной помехой, которую следовало преодолеть с присущим им флегматизмом.

Переправа заняла долгие часы. Тягловой силой служили местные лошади — привязанные за хвосты и гривы впереди «паромов», они медленно, с огромным трудом, но безропотно тянули эти неповоротливые плоты через широкую реку. Течение было сильным, и порой казалось, что оно просто унесет нас вниз по реке, к черту на кулички.

Болотистая малярийная местность на афганском берегу, куда мы наконец-то высадились, была не менее удручающей. Воздух здесь был влажным и тяжелым, наполненным запахом гнилой травы и застоявшейся воды, кишащим мириадами насекомых. От него веяло нездоровьем, и я чувствовал, как эта сырость проникает в кости. Я сразу начал скучать по пустыне.

С нами переправилась сотня бухарских гвардейцев. Остальные небольшими группами постепенно рассосались, исполняя обязанность курьеров. Почетный эскорт сопроводил нас в Мазар-и-Шариф.

— Прапорщик, — серьезно предупредил я Рерберга, наряженного под хивинца, — не вздумайте доставать на людях свои письменные принадлежности и тем более что-то зарисовывать. Афганцы крайне подозрительны. Если они примут вас за шпиона, нам несдобровать.

Обер-офицер ничуть не расстроился.

— Я первый русский, чья нога оказалась на афганской земле!

Я не стал его расстраивать. Мало того, что фамилия у него подкачала, так еще, как я знал, четверть века назад через Афганистан в Индию, правда, значительно восточнее, проехал некий коллежский асессор Ефремов, выбираясь из рабского плена. Он опубликовал записки о своих приключениях, отрывок из них с загадочным видом зачитал мне Волков перед нашим отъездом: «бухарцы примечают, что уж быть им в русском владении — когда не было русских, то не видели снегу и холоду». Не знаю, как бухарцы, а я бы сейчас от снега не отказался, в этом влажном краю раскаленный летний зной ощущался куда более острее, чем в пройденной нами пустыне (1).

Пустыня ждать себя долго не заставила. Ей нашлось место и в афганском Туркестане. Я решил двигаться ночью, чтобы избежать мучительного зноя. В кромешной темноте под негромкое звяканье сбруи, глухой топот копыт, изредка прерываемый резким ржанием испугавшегося коня мы ехали то медленно, когда попадали на рыхлый песок, то быстро, когда выбирались на твердый грунт. Всем приходилось бороться с усталостью и сном, в который вгоняли заунывные напевы наших бухарских сопровождающих.

Утро началось с кровавого рассвета — предвестника хорошей погоды — и с зелени впереди прямо по курсу. Кишлак Майдан! Там нас уже ждали. От кундузского хана прибыли встречающие, сам смотрящий за Мазар-и-Шарифом — бек Абдул Хош-Диль-хан. Для нас приготовили палатки, чтобы мы могли отдохнуть. Квадратные, с коническим верхом, они состояли как бы из двух частей, расстояние между внутренней стеной и внешней составляло полтора аршина. Конус опирался на столб, стены растягивали веревки, полы покрыты коврами, а к лагерю подведен небольшой наскоро вырытый арык. Бек явно старался нам угодить, но в его глазах читалась тревога:

— В городе неспокойно. Кто-то распускает слухи о прибытии кафиров. Нужно соблюдать крайнюю осторожность, в случае осложнений я попытаюсь вас защитить, — предупредил он меня.

Опасность! Полагаться на его охрану? Я скептически посмотрел на ружья сарбазов-кундузцев. Давно нечищеные, с разболтанными кремневыми замками, с прикладами в виде круглой палки или рогульки, как у «Шмайссера», только в примитивном исполнении из коряги — из них вообще можно стрелять?

Бек больше полагался на хитрость. Наверное, с целью ввести горожан в заблуждение, он повел кавалькаду в обход города по сжатым полям, и мы попали в Мазар-и-Шариф со стороны древнего Балха. Нас разместили в небольшом форте в черте города, если таковым можно назвать большой кишлак с круглыми мазанками туркменов и плоскими глинобитные строениями узбеков, составлявших большинство населения. Тем не менее, Мазар-и-Шариф считался очень важным городом в мусульманском мире. Здесь была обнаружена якобы могила четвертого праведного пророка Али, и множество паломников прибывали сюда, чтобы поклониться святому.

Сразу по прибытии я в сопровождении Мусы, Ступина и нескольких урус-сардаров пошел совершать намаз в самую крупную местную мечеть. Благо за последние месяцы насмотрелся на молитву мусульман и представлял себе всю процедуру. Это было частью нашей маскировки, частью легенды посольства, которая должна была быть безупречной. Мой арабский, конечно, не был идеален, но его было достаточно, чтобы создать видимость набожности и искренности, которая могла обмануть афганцев. Мой внутренний, рациональный ум полковника из будущего иронично улыбался над этим фарсом, но я знал, что в этих землях вера значила больше, чем любые слова и документы. Нас могли объявить урусами, но это не являлось проблемой. Куда больший грех в глазах местных — это оказаться неверным. Знаешь «Аллаху алим» и «Аллаху акбар»? Ты свой. Так что немного обмана нам не избежать.

Я рассчитывал, закупившись продовольствием и вьючными лошадьми, убраться отсюда на следующий день, но непредвиденное событие разрушило мои планы — в отряде началась лихорадка. Когда вернулся в отведенное нам укрепление, меня встретил обеспокоенный Рерберг.

— Уже больше десятка человек жалуются на сильный жар. Я плохо понимаю, как люди выдержат конную поездку, а еще боюсь, что это только начало. Миазмы амударьинских болот нас доконали.

Не вступая в дискуссию с этим носителем медицинских заблуждений галантного века, отправился проверить больных, незаметно скрещивая пальцы. Мне оставалось лишь молиться всем богам, что мы не столкнулись с малярией. Если людей покусали малярийные комары, то к нам придет в гости северный пушистый зверек — экспедиция будет сорвана, не успев толком начаться.