Сотник

Как только с беспорядками около форта было покончено, я приказал седлать коней, больных привязывать к лошадям и срочно уезжать. Даже глава бухарских гвардейцев не смог меня остановить. А у как местные соберутся с новыми силами? Нет уж… Пусть Платов разбирается дальше.

* * *

Двигались быстро, не заезжая в города. Могли бы и быстрее, но нас сдерживали верблюды, которые везли наших женщин. Несчастный Хош-Диль-хан помогал нам, чем мог, и не переставая плакал:

— Они пришли за мной ночью. Мои люди разбежались. Я говорил им: все ваше добро и вы сами погибнете, если последуете желанию глупой толпы и безрассудных голов. Но кто бы меня слушал?

Мне нечего ему было ответить. Меньше всего мне хотелось вникать в местные расклады. Оказалось, что напрасно. Перед началом подъема в горы, на самой границы ханства в городке Таш-Курган, прозванного воротами Гиндукуша, нас поджидал сам хан. С извинениями, а не с претензиями.

— Мне нет оправдания, юзбаши атамана Платова. Я не выполнил обещанного эмиру Бухары, — бил себя в грудь, сидя за щедро накрытым столом с множеством разновидностей кебабов и маринадов, этот испуганный властитель северного Афганистана, Нарыт Куват-хан.

В его глазах металась тревога, богатый халат, фасонистая борода, попытки выглядеть солидно не могли скрыть, что он явно боялся. Просчитать его страхи было несложно: когда на подходе тумен ужасных урусов, сокрушивших уже два не самых последних государства Средней Азии, невольно начнешь психовать, если рыльце в пушку. А еще когда узнаешь, что сотня казаков вырезала чуть ли не половину Мазари-Шарифа.

— Я провел расследование. Увы, вина лежит на моем подданном по имени Медриам-Ага.

На это имя я сделал стойку как охотничья гончая, отставив в сторону стакан с лимонной водой.

— Меня интересует этот человек. Расскажи все, что о нем знаешь.

— О нем известно немногое, но мне понятно, на кого он работает.

— И кто же наш враг? Кокандцы?

— Нет, — покачал головой Куват-хан. — Кокандцы вам точно не друзья, но зайти так далеко они бы не посмели. Медриам-Ага связан с людьми, работающими в Кабуле на инглезов.

Бинго! Мне все сразу стало понятно. Это Ост-Индская компания — только они могли провернуть такие трюки, как организация покушения на Платова в Бухаре и религиозные беспорядки в Мазар-Шарифе. Вечно эти островитяне действуют золотом, ядом и кинжалом! У небезызвестной МИ-6 были достойные предки.

Мне срочно требовалось уведомить о таком чрезвычайном обстоятельстве Платова и Дюжу. Я засел за очередное послание, радуясь, что мы догадались установить более-менее надежную связь, пусть и одностороннюю.

* * *

Немного передохнув в Таш-Кургане, получив от хана в подарок свежих вьючных лошадей и продовольствие, мы снова тронулись в путь. Поход продолжался, хотя казаки продолжали заболевать. Меня крайне беспокоили наши девушки, сидевшие на верблюдах под чадрами — особенно, Марьяна, покрутившаяся среди больных, — но они, слава богу, пока не жаловались на жар.

Люди слабели на глазах, но я не мог позволить себе остановиться. Приказ был ясен: двигаться вперед. Я повел отряд дальше, сцепив зубы, понимая, что каждый шаг вперед дается нам ценой огромных усилий и даже смертей — умерло двое казаков из гребенцов.

Когда мы начали подъем в горы, большинство заболевших, к моему облегчению, начали быстро поправляться. Чем выше мы поднимались, тем свежее и прохладнее становился воздух. Сырость болот осталась позади, и холод, который по ночам пронизывал до костей, казался целительным после липкого зноя равнин. В ход пошли забытые бурки, которые мы берегли для высокогорья. Я сразу же сел писать новое письмо Платову. В нем я подробно описывал симптомы лихорадки, отмечая, что это, по всей видимости, ни что иное, как обычная болотная хворь, и давал рекомендации, как минимизировать последствия подобных заболеваний. Просил, чтобы он уделил особое внимание чистоте воды, прожарке пищи и поддержанию личной гигиены в полках. Возможно, мои слова спасут несколько жизней, если он прислушается к ним.

Дальнейший путь через горы был изнурительным, но по-своему завораживающим. Мы преодолевали перевалы, с которых открывались захватывающие дух виды на возделанные долины, стесненные отвесными скалами, и миниатюрные луга, на прозрачные, как бриллиант, ручьи, сменяющиеся водопадами, на кишлаки с редкими караван-сараями, укрывшиеся в тени садов, и лощины, глубокие настолько, что туда не проникал солнечный свет. Навьюченные верблюды, хотя и были выносливыми, не везде могли пройти по узким, каменистым тропам или через проходы в скалах, настолько тесным, что два всадника не могли проехать бок о бок, и нам приходилось искать обходные пути, порой затрачивая на это немалое время. Местное население встречало нас доброжелательно, но всегда держалось настороже. Их лица выражали смесь любопытства и опаски, словно они не совсем понимали, кто мы и зачем пришли в их уединенные края. Они предлагали нам воду, еду, но их глаза всегда следили за каждым нашим движением.

Рерберг, не смотря на все трудности, усердно вел съемку местности. С массой предосторожностей, спрятавшись за бурками, он по памяти восстанавливал пройденный за день маршрут, фиксируя каждый поворот тропы, каждый горный пик, каждый источник воды. Его послания, содержащие ценные сведения о рельефе, о населении, каждые два-три дня забирали люди эмира. Они отъезжали по двое-трое, чтобы максимально быстро доставить эти сведения Платову. Я знал, что эти карты станут бесценным подспорьем для основного Войска, которое пойдет по нашим следам. А может и для генерального штаба, что будет создан в будущем при военном министерстве.

Кое-где нам приходилось идти прямо по руслу речушек. В весеннее время, когда тает снег, эти русла превращались в бурлящие, непроходимые потоки, сметающие все на своем пути. Но сейчас приближалась осень, и вода спала, обнажая каменистое дно. Это было отличное время для похода. Не жарко, вода есть и она не заражена…

Я часто думал о пушках. В это время года они смогут пройти — артиллерия не телеги, ее при желании много где можно протащить. А это важно: единороги станут нам в Индии большим подспорьем.

Мы поднимались все выше и выше, и наконец, приблизились к особо трудному перевалу. Его охраняли каменные башни, грубо сложенные из камня, мрачные и молчаливые, словно древние стражи. Перед тем, как их увидели, мы распрощались с последними бухарцами. Дальше они идти отказались, да и осталось их всего десяток.

— Здесь живет племя, люди которого называют себя «суровые», — сообщил мне перед отъездом гвардеец эмира. — Они живут одним разбоем или платой за проход через их перевалы. Мы боимся. Дальше не пойдем.

Я понял, что мы добрались до точки, встречи с которой подсознательно и ждал, и боялся. «Суровые» на одном из диалектов дари звучит как «саланг». Ну здравствуй, забытый друг-враг! Я вернулся.

(1) Наш герой ошибся с унтер-офицером Ф. Ефремовым, который выбрался из Бухарии через Кокандское ханство, китайские владения, Кашгар и земли сикхов, минуя Афганистан, но был недалек от истины в отношении русских путешественников вообще. В XVII в. до Кабула дважды добирались русские дипломатические миссии.