Сотник

Отвел посланца далекого Севера в уже выбранный для атамана флигель, местные слуги спешно приводили его в порядок. Сдал им на руки расслабившегося Пономарева, подсознательно чувствовавшего себя в моем обществе дискомфортно.

Мне же оставалось одно: изводя себя мрачными мыслями, ходить кругами вокруг дворца и казарм гвардейцев, из которых мои молодцы выбросили все чужое барахло, решив, что место для квартирования им вполне подходит. Мне определили домик дважды покойных караул-беги — я не суеверен, меня тоже все устроило: нормальное, большое помещение со спальней, столовой… И пруд рядом, прохладой от него веет. В доме уже хлопотал Муса, добиваясь милого моему сердцу достойного минимализма, и даже пытался меня зазывать, чтобы оценил его усилия.

Я лишь мотал головой, двигаясь по кругу как заведенный. Ждал Платова, и это ожидание было сродни пытке.

Наконец, атаман приехал, уставший после тяжелейшего дня. Хмуро выслушал мой доклад. Не сказав ни слова, он скрылся в своем флигеле, плотно прикрыв за собой дверь.

* * *

Прошел день, другой… третий подходил к концу — Платов и царский посланник как сквозь землю провалились, во флигеле заперлись. Измученный дурными предчувствиями, не смея отлучиться из летней резиденции эмира хоть на час, я маялся дурью, цепляясь к своим казакам, всем, кому нужен был Платов, давал от ворот поворот, а потом плюнул на все и предался неге. Дождался ночи и отправился купаться на пруд голышом. Муса расстелил мне на берегу трофейный ковер, на который я и завалился после водных процедур, укутавшись в подаренный эмиром халат — нашел-таки ему применение.

Кайф! Жара немного отступила, звезды над головой, павлины не орут…

Все было бы отлично, но задергали придворные бездельники, пытавшиеся меня прогнать. Сперва заявился малый урак, следивший за честностью и благочинием слуг, потом прибежал «великий евнух», мухрамбаши, и оба пытались мне втолковать, что я оскверняю своим прикосновением кафира благословенный источник омовения гарема, что мое поведение недостойно гостя.

— Муса, спроси этих оболтусов, они водку пьют? Или вино? Что они мне тут заливают про мусульманские приличия? — лениво поинтересовался я, не повернув в их сторону даже головы — лежал лицом к небу, заложив руки за голову, любуясь созвездием Ориона.

Узбеки возмущенно что-то залопотали в ответ, явно отрицательное.

— Все вы врете! Пьют ваши, да еще как! Мне диванбеги рассказал. Уйдите прочь, надоели! Гостя, понимаешь, нашли…

«Великий евнух» вздумал возражать.

— Если ты думаешь, кастрат, что у тебя нечего больше отрезать, то ошибся. Вот я сейчас встану и как докажу…

Придворных как ветром сдуло.

Грубо? Представляю, какой визг подняли бы начитанные барышни из любого века, мнящие себя столпами общественного мнения, если бы прознали про мои проделки. Как вам не стыдно, как вам не стыдно… Как так можно, мы же цивилизованные люди?! Взять бы такую дамочку, отвести на Регистан и ткнуть носом в вонючую кучу отрубленных голов. «Вы не понимаете, это другое», — так мне ответят? Больше сказать ведь нечего. Тьфу…

У берега снова раздались крики. Ну не минуты покоя! Чувствуя, что начал закипать, приподнялся на локте и всмотрелся в темноту. Кому там неймется?

Вопли приближались. Почему-то в этих неразборчивых, пьяных интонациях мне послышалось что-то знакомое. Неужто кто-то из моих напился? Ну я им сейчас пропишу! Пятикилометровым маршем в полной выкладке не отделаются…

Кто-то с шумом хлопнулся в воду.

Я вскочил и бросился в направлении падения тела, накручивая в себе злость. Подбежал и…

В пруду стоял мокрый и пьяный в дымину Платов. С него, не снявшего генеральский мундир, ручьям стекала вода. Если бы не удерживавший его, чуть более трезвый фельдкурьер, атаман завалился бы на бок.

Они что, три дня бухали как не в себя?! Запашком так и несет…

— Петруууша, — протянул Матвей Иванович. — Гляди, Володенька, на геройского парня маво…

— Господин генерал, вам помочь? — осторожно осведомился я.

Атаман сконцентрировал на мне разбегающиеся глаза.

— По-о-очему не по форме одет, сотник? Уж я тебе батогов…

— Купался, ваше превосходительство, — оправдался я.

— А коня тыыыы искупал? — подбавил грозы в голос Платов, покачиваясь, нелепо всплёскивая водой болтающимися, как плети, руками.

— Матвей, ты чего к парню пристал? Освежились? Пойдем еще по чарке двинем, — вмешался фельдкурьер Володя.

— По чарке — это я завсегда!

Я спрыгнул в воду и помог выбраться на берег подгулявшей парочке. Пока царский гонец пытался выжать из своей одежды лишнюю воду, отряхнул, как мог, атамана и, наклонившись к нему поближе, тихо спросил:

— Матвей Иванович, ну как…

— Позже, Петро, позже… На этом же месте, через два часа, — шепнул мне в ответ генерал неожиданно трезвым голосом.

* * *

Потревоженные лягушки эмирского пруда гневно заквакали — кто-то приближался.

Платов! Он все-таки пришел, собранный, сбросивший с себя, как змеиную кожу, пьяный вид, а вместо него появилась озабоченность, тревога во взгляде и какая-то тоска — не то похмельная, не то более глубокая, как от душевного раздрая.

Я подготовился. Муса притащил на берег пруда стулья, низкий столик, расставил на нем водку и холодный айран в кувшине — отличное средство от похмелья. Атаман оценил. Даже не глянув на водку, вцепился в кувшин и выпил залпом чуть не половину.

— Хорошо!

Он стряхнул с редких усов белые капли, вернул сосуд на место и уселся на стул, уставившись на отблески луны на озерной глади.

Я присел рядом. Атаман тут же заговорил, подняв глаза к небу, но совсем не о том, чего я ожидал.

— В бытность мою в ссылке в Костроме, познакомился я с молодым ссыльным офицером, Алешкой Ермоловым. По сердцу мне он пришелся, мы с ним все время проводили вместе. Однажды ночью мы смотрели на звезды — вот как сейчас с тобой. И я сказал: "Вот эта звезда находится над поворотом Волги к югу, эта — над Кавказом, куда мы бы с тобой бежали, если бы у меня не было столько детей!' (1)

— У вас их много, Матвей Иванович?

— Хватает. От первого брака сын Иван, он уже полковник, несмотря на молодые годы. От второго — три сына и три дочери, а еще двое приемных. И все нынче в заложниках!

Атаман тяжело вздохнул и снова принялся смотреть на отражение луны на водной глади.

— Ждут меня в Петербурге. Не с гостинцами, не с наградами — с железом. Всё я у Володьки вызнал в подробностях. Мы с ним давно знакомы. Он меня из ссылки в столицу вез и раньше ко мне приезжал, в персидскую армию. Жадный он, аж жуть…

Я тоже выпил айрана, посмотрел на звезды.

— Но как же так?! Ведь победителей не судят! Неужели Его Величество не оценит богатств, кои мы захватили и в казну сдадим? А Хива с Бухарой? Ведь это же царский подарок империи! Не будут больше нехристи русских людей воровать, жузы киргизские присмиреют, торговля начнет процветать! Наладим судоходство по Аму-Дарье, Кокандскому ханству кузькину мать покажем…