Советская поэзия. Том второй
Шрифт:
‹1974›
МАТЕРИ
Чем дальше ухожу от даты нелепой гибели твоей, тем больше, в чем-то виноватый, жду добрых от тебя вестей, — то в чьем-то постороннем взгляде, то в чьей-то фразе обо мне… Не оставляй же, бога ради, меня с бедой наедине. ‹1975›
* * *
Задумайтесь: это ведь счастье, что вы живете. Задумайтесь: это ведь счастье, что вы творите. Оно, конечно, может быть полным, если вы честны. ‹1976›
* * *
Время от времени нужно душу свою очищать так, как чердак иль подполье мы очищаем от хлама: выкинуть ветошь страстей, медную рухлядь гордыни и
‹1976›
ИБРАГИМ ЮСУПОВ{159}
(Род. в 1929 г.)
С каракалпакского
МУХАЛЛЕС
От снега искорки летят, где ты, любимая, пройдешь, Разносит ветер аромат, где ты, любимая, пройдешь, Была пустыня- будет сад, где ты, любимая, пройдешь, И трели соловья звучат, где ты, любимая, пройдешь, Там дол, шагам внимая, рад, где ты, любимая, пройдешь. Поток Амударьи бурлив — летит отважным скакуном. Ты, ветры за собой сманив, стоишь на берегу речном. В глубокий омут, под обрыв, приплыл дремать ленивый сом, Но, как джигит, в воде ретив при приближении твоем. Там чувств порыв и сил прилив, где ты, любимая, пройдешь. Твой легкий шаг, твой жгучий взор растопят снег, оплавят лед, С журчаньем устремятся с гор весенние потоки вод. Тут — буйной зелени ковер, там — ивы отдадут свой мед, Пернатый хор вокруг озер на птичий соберется слет. Там сокол сменит свой убор, где ты, любимая, пройдешь. «Увидишь — расскажи о ней!» — зарю упрашивает ночь. «Касаться щек ее не смей!» — роса пылинку гонит прочь. И все быстрей, и все вольней, восторги удержать невмочь, Стрекозы, бабочки кружат — цветистый хоровод, точь-в-точь! Там пчелы загудят сильней, где ты, любимая, пройдешь. Весна моей мечты, приди, о ясноликая моя! Ты вечно у меня в груди, жизнь без тебя не мыслю я. Бутоны к жизни пробуди, тепло и свет вокруг струя. Цветами взор наш услади, каракалпакская земля. Там всяк весенней ласки жди, где ты, любимая, пройдешь! АРБА СЛАВЫ
Коль свяжешься в пути с арбою славы, То так и знай: беды не миновать! И канет в пустоту твой голос слабый, Когда, застряв, на помощь будешь звать. Пусть обод украшает позолота И весь навес из серебра на ней, Твоя дорога — черная работа, Тебе б арбу хоть проще, да прочней. Здесь слева — горный кряж, обрывы — справа… Колени ободрав о камни круч, Узнаешь сразу, сколько весит слава, Приняв на плечи тяжесть темных туч. А те, кому отваги недостало Достичь вершины волей и трудом, Увидят ли, как трудно дышит слава, Хватая воздух пересохшим ртом? Передохнув на горном перевале, Почувствуешь прилив внезапных сил, Хотя готов был к этому едва ли И у судьбы пощады не просил. И больше ноги не болят натужно… Ты победил. Окончена борьба. И там, где транспорта совсем не нужно, Тебя ждет славы странная арба. И непомерно узкою тропою Помчит тебя она в волшебный сон, Которым над восторженной толпою На краткий миг ты будешь вознесен. Но пользы в ней — не больше, чем в игрушке, А это не игра — твоя судьба. …Когда в дорогу отправлялся Пушкин, Его ждала обычная арба. АЛЬГИМАНТАС БАЛТАКИС{160}
(Род. в 1930 г.)
С литовского
* * *
Я ухожу, как корабли уходят От берегов туманных и глухих. И первый хмель во мне уже не бродит, Дорога не связала нас двоих. Я понимаю: тот туманный берег Недолог был и ненадежен был… А я в тот берег ненадежный верил, Я руки твои белые любил. Из плена красоты твоей осенней Не выбраться, как из силка грачу. Я и сейчас не верую в спасенье И тайно по глазам твоим грущу. А мне б умчать тебя, как ветер, к свету, Под свежую соленую волну… Еще я долго буду помнить это, Еще не раз себя я прокляну. А на губах твоих опять усмешка. Чужая ты. Ты где-то там, вдали. И, как корабль, у берега помешкав, Я удаляюсь от твоей земли. БЫКИ МОСТА
Взвалив на плечи мост, Гранитные быки Шагают поперек Взбесившейся реки. От напряжения Спины сгибаются, Но движение Не прекращается. Река из берегов Весенним днем выходит, И льдины бьют быков. Быки же не уходят! Стоят могучие, Непобедимые. Пускай забытые — Необходимые. ОКНА
Окна солнце пьют взахлеб, Как глаза, лучи вбирают. А когда настанет ночь, Сами весело сияют. Словно радостная весть Окон яркие квадраты. Свет, что пили целый день, Отдают после заката. Так сменяется волна В час прилива и отлива: Волны моря — из залива, Волны света — из окна. ВОЛШЕБНАЯ ТРАВА
Как сборщик целебных растений, Согнувшись,
кругами хожу. Ту самую травку. Из сказки. Редчайшую травку ищу. Луга здесь обширны. Не просто Траву отыскать средь травы. Немало отбил я поклонов. Да зря. Все не та и не та. А рядышком — баба с мешками Готовится к долгой зиме. Все просто и, ясно. Не глядя, Руками обеими рвет. И, может быть, ей попадется Моя ненароком. В мешок. И, может быть, в качестве корма Достанется травка козе. Но втрое страшней, если нету И вовсе такой на лугу. Той самой. Волшебной. Из сказки. Редчайшей на свете травы. ПАМЯТЬ
Ты, может быть, чему-то был началом, Что кончится беспамятно с тобой. Мотив колес затих в ночи печальной, Задушенный оглохшей тишиной. Осядет пыль. Следы телеги шаткой Весна затянет новою травой, Но в запахе дурманящем и сладком Воскреснет привкус горечи былой. И в долгожданном ласковом молчанье Вдруг голоса ушедших зазвучат, С собою принося воспоминанья Находок, узнаваний и утрат. Скрываются в долинах расставаний Начала всех истоптанных дорог. Сомнения, победы и исканья Покрыли сердце клинописью строк. И кровоточат буквы. Бесполезно Забвенья ждать от памяти больной — Нет скальпеля нить прошлого обрезать, Звенящую надорванной струной. Вот музыка стареющего сердца, Сигналы возраста, которых не сменить, — Пусть новою мечтой не загореться, Но старую не время хоронить. Порой вздохнешь: как быстро жизнь промчалась Но сдержишь скорбь надеждою святой: Ты, может быть, чему-то был началом, Что не умрет беспамятно с тобой. ВЛАДИМИР ГОРДЕЙЧЕВ{161}
(Род. в 1930 г.)
НАШЕ ВРЕМЯ
Не могу отмалчиваться в спорах, если за словами узнаю циников, ирония которых распаляет ненависть мою. И когда над пылом патриотов тешатся иные остряки, я встаю навстречу их остротам, твердо обозначив желваки. Принимаю бой! Со мною вместе встаньте здесь, сыны одной семьи, рыцари немедленного действия, верные товарищи мои! Встаньте вы, слепяще белозубы, с вами я мужал и вырастал, станции Касторной жизнелюбы, чьи ладони грубы, как металл! Вас зову, — в мерцании коптилок, реве гроз и топоте сапог, — с кем потом судьба меня сводила на вокзалах тысячи дорог. Мы из тех, кто шел босой за плугом, помогая старшим в десять лет, кто в депо грузил тяжелый уголь, чтоб пойти с любимой на балет, кто, в себя до дерзости поверив, в двадцать лет пластует целину и в зрелости обдуманно намерен повести ракету на Луну. Принимаем имя одержимых! Нам дремать по-рыбьи не дано, — кровью, ударяющей по жилам, сердце в наши будни влюблено. Пусть во всем, что сделано моими, твердыми ладонями, живет душу озаряющее имя, знамя поколенья, — патриот! ‹1955›
АНАТОЛИЙ ЖИГУЛИН{162}
(Род. в 1930 г.)
БЕРЕЗА
Звенел топор, потом пила. Потом — последнее усилье. Береза медленно пошла, Нас осыпая снежной пылью. Спилили дерево не зря, — Над полотном, у края леса, Тугие ветры декабря Могли свалить его на рельсы. Его спилили поутру. Оно за насыпью лежало И тихо-тихо на ветру, Звеня сосульками, дрожало… Зиме сто лет еще мести, Гудеть в тайге, ломая сосны, А нам сто раз еще пройти Участок свой По шпалам мерзлым. И, как глухой сибирский лес, Как дальний окрик паровоза, Нам стал привычен темный срез — Большая мертвая береза. Пришла весна. И, после вьюг С ремонтом проходя в апреле, Мы все остановились вдруг, Глазам испуганно не веря: Береза старая жила. Упрямо почки распускались. На ветках мертвого ствола Сережки желтые качались!.. Нам кто-то после объяснил, Что бродит сок в древесной тверди, Что иногда хватает сил Ожить цветами После смерти… Еще синел в низинах лед И ныли пальцы от мороза, А мы смотрели, Как цветет Давно погибшая береза. ‹1963›
УТИНЫЕ ДВОРИКИ
Утиные Дворики — это деревня. Одиннадцать мокрых соломенных крыш. Утиные Дворики — это деревья, Полынная горечь и желтый камыш. Холодный сентябрь сорок пятого года. Победа гремит по великой Руси. Намокла ботва на пустых огородах. Увяз «студебеккер» в тяжелой грязи. Утиные Дворики… Именем странным Навек очарована тихая весь. Утиные Дворики… Там, за курганом, Еще и Гусиные, кажется, есть… Малыш хворостиной играет у хаты. Утиные Дворики… Вдовья беда… Всё мимо И мимо проходят солдаты. Сюда не вернется никто никогда… Корявые вербы качают руками. Шуршит под копной одинокая мышь. И медленно тают в белесом тумане Одиннадцать мокрых Соломенных крыш.
Поделиться с друзьями: