Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1968-1969)

Притихшее было раздражение шевельнулось в душе Нурмурада.

— Напрасно стараешься, милая. Тебя что, специально подослали ко мне?

— Не подсылали. Я сама пришла.

— Тебе больше других нужно, да? Ну, отец с матерью — ладно, старики, у них свой взгляд на вещи. А ты-то? Тебе своих болячек мало? Скажи, пожалуйста, хоть раз я попрекнул тебя, когда ты в отцовский дом возвратилась? Думаешь, мне приятно видеть, как ты изводишься в своей неустроенности? Не знаю, что сделал бы, чтобы помочь тебе.

— Так помоги!

— Чем помочь?

— Оставь Айджемал.

— Опять двадцать пять! — с досадой воскликнул Нурмурад. — При чем тут она — и твоя неустроенность, скажи, пожалуйста!

— Ты не будешь с нею счастлив.

— Ну конечно, в этом вопросе кто-то из нас разбирается лучше, кто-то хуже. Лучше — безусловно ты.

— Да я. Ты ведь все равно не сможешь на ней жениться.

— Это еще почему?

— Знаю. Тебя привлекает ее красота, ее опытность в любви, но разве это главное в семейной жизни? Позабавишься — и уйдешь, а она опять одна останется, горе мыкать.

— Хватит, — жестко сказал Нурмурад. — Все-то вы знаете, обо всех заботитесь, только я один такой эгоист и ничего не вижу, кроме своей выгоды. Иди-ка ты лучше спать, мне вставать рано.

Карагыз вздохнула, встала, мелькнув в распахнувшемся халате белыми круглыми коленями, подошла к окну. В черном стекле возникло ее четкое отражение. Она всмотрелась.

— Тебе не кажется, Мурад, что я старею?

— Все мы не молодеем, — ответил он и увидел, что она смотрит не на свое отражение, а на его. Смотрит настойчиво, и тяжело и жалобно одновременно. И понял, что она скажет сейчас что-то такое, о чем лучше бы не знать, и ему стало так же зябко, неуютно, страшновато, как давеча за ужином, когда еще не было произнесено ни одного слова. И опять захотелось что-то сделать, чтобы хоть задержать на время то, что будет сказано.

— Откуда ты взяла, что стареешь! — с излишней торопливостью и излишней горячностью заговорил он. — Наоборот, ты с каждым днем свежее становишься, моложе, красивее. Особенно когда у тебя настроение хорошее и доброе. А когда ты делаешь строгий вид, то напоминаешь пиковую даму. Честное слово, не вру!

Нурмурад не походил сам на себя. Он откровенно льстил и подлизывался! Понимал, что льстит, но остановиться не смел — ему казалось, что так он отводит нависшую над ним беду. Карагыз дрогнула в улыбке уголками тонких блекнущих губ.

— Пиковая, говоришь? А что ты скажешь, братик, если эта пиковая дама сделает попытку заново устроить свою жизнь? Как ты на это посмотришь?

— Хорошо посмотрю. Твое счастье мне не чуждо. Вполне серьезно говоришь?

— Вполне. Мне сделали предложение.

— Кто?

— Так… один человек.

— Хороший?

— Для меня — да. Мнение других мне не интересно.

— Значит все же есть другие мнения?

— А кто из нас однозначен?

— Пожалуй. Значит, надо готовиться к свадьбе?

— Сперва — к своей.

Сердце Нурмурада кольнуло: вот он, камень за пазухой у сестрицы!

— Разыгрываешь? — В его голосе были ожидание и просьба: ну скажи, что ты пошутила, скажи, что выдумала, чтобы позлить!

— Нет, братик, нет, — тихо и грустно сказала Карагыз, — правду говорю тебе.

— Ничего не понимаю! Откуда ты это взяла?

— Помнишь нашего родича из Кара-Кала?

— Серхена-ага?

— Да. А дочку его, Хурму, помнишь?

— Зачем я должен помнить всякую соплячку!

— В общем, это неважно. Не соплячка она уже, а взрослая девушка…

— Мне-то что?

— Отец с матерью решили сватать ее для тебя.

— Они бы сначала меня спросили! — вспыхнул Нурмурад, готовый немедленно бежать к отцу и выяснять, что за комедию затеяли там за его спиной. — Они думали, прежде чем решать за меня?!

— Не надо так громко, Мурад, разбудишь весь дом… Думали, конечно.

— А я не согласен — вот и весь разговор! Так и передай им!

— Сам передашь, — сказала Карагыз негромко и, подышав на стекло принялась рисовать на нем узоры, как до этого на одеяле Нурмурада.

Нурмурад долго бурчал, возмущался коварством родителей, которые в разговоре ни словом не обмолвились о самом главном. Но с ним такой номер не пройдет! Он, слава богу, вырос из коротких штанишек! Одно дело, когда тебя трестовское руководство носом в недоделки тычет, и совсем иное, если кто-то пытается силком повесить на твою шею сопливую Хурму. Я тебя, отец, конечно, почитаю и уважаю, твое слово для меня всегда свято было, может потому, что редко пользовался ты правом старшего. Но здесь уж, извини, не могу, при всем желании не могу пойти навстречу тебе. А Медету Аллаярову морду набью, если еще об Айджемал хоть слово скажет! Не посмотрю, что возрастом в отцы годится!

И снова увидел Нурмурад в черном зеркале оконного стекла глаза Карагыз. Они смотрели в упор, они еще что-то таили в себе.

— Ну? — севшим голосом прошептал он, и робость мурашками пробежала по спине. — Ну? Что у тебя еще?

Она отозвалась не сразу:

— Ты знаком с… Алмазом?

— С кем?

— С бывшим мужем Айджемал.

— Нет. Но достаточно наслышан о нем.

— И как ты относишься к этим слухам?

Нурмурад неопределенно пожал плечами:

— Как я должен относиться? Вряд ли можно хорошо думать о человеке, который оставляет жену с маленьким ребенком. А с другой стороны, я должен быть признателен ему за то, что он ушел, иначе мы с Айджемал никогда бы…

Нурмурад вдруг запнулся, и зябкое нехорошее ощущение в который уж раз за сегодняшний вечер тронуло сердце, холодком потекло по телу. Он быстро подошел к сестре, взял ее за плечи, развернул лицом к себе. Она смотрела прямо, глаз не прятала.

— Почему ты спросила о нем?

— Я собираюсь за него замуж…

VI. НУРМУРАД

Воскресный день был солнечным и многолюдным. Нурмурад брел по городу куда глаза глядят, он злился и недоумевал, чему это радуются люди, куда они торопятся. Ему торопиться было некуда, и шел он медленно, словно вьюк верблюжий нёс. А может, и в самом деле тяжким грузом было обещание, данное отцу с матерью? Неделя прошла, а у него такое ощущение, словно его обокрали, словно мир поблек и все потеряло свой смысл, стало неинтересным и ненужным. Он сам ладонью закрыл свое солнце, но ведь солнце-то ладонью не закрыть!..

Нурмурад не был суеверен, подшучивал над приметами и предчувствиями, хотя и читал в журналах, что наука делает попытки проникнуть в область подсознательного, иррационального, интуитивного. Однако сейчас он меньше всего был склонен сомневаться в интуиции и, вспоминая недавнее прошлое, почему-то все чаще и чаще возвращался мыслями в «марсианский сон»: инопланетянка в его объятиях обернулась туркменской девушкой — не в руку ли сон?

Он посидел немного на уличной скамейке, но ему стало казаться, что прохожие смотрят ча него сочувственно и осуждающе, так как знают о его малодушии, о минутной слабости, которая, как небольшой камень, покатилась с горы и потащила за собой грохочущую лавину.