Совок 13

— Слушай, а ты кто такой? — преградила мне путь пышнотелая курильщица халявного Мальборо, когда я, расплатившись через зарешеченную «кормушку», уже вознамерился покинуть кассовый закуток. — Признавайся, откуда у тебя такие деньжищи? И как тебе удалось Матвея Осиповича убедить?

Отшучиваться мне было лень, но и правды о происхождении своих золотовалютных запасов тоже говорить не хотелось. По причине некоторой специфичности этой правды. И её радикальных противоречий с советским уголовным законодательством. А еще меньше я был настроен пересказывать наш разговор с тамариным директором.

— Наследство! — не вдаваясь в лишние подробности, неопределённо пожал я плечами, отгоняя неприятные воспоминания о тех, чьё бабло мне довелось унаследовать, — И к тому же в отличие от тебя я не курю! — неодобрительно кивнул я на выглядывающую из её кармана красно-белую пачку. — Ты, душа моя, бросала бы дымить! Глядишь и сама тоже разбогатеешь…

— Ага, болтай больше! — не поверила мне Тамара, — Небось предки где-нибудь при посольстве в какой-то Африке пристроились? Или они у тебя на северах пашут?

— Увы, красавица, нет у меня никаких предков! Совсем нет! — вздохнул я грустно, — И давно уже нет. С малых лет сиротствую я!

Окинув взглядом задорные формы живого препятствия, я сразу же ощутил недвусмысленные позывы лейтенантского организма. Вполне естественные, но не совсем приличные. Подавив в себе внезапно появившиеся нерабочие настроения, я деликатно обошел выпирающие из синего халата выпуклости. Здраво просчитав, что еще одну привлекательную, но всё же обременительную обузу, Боливар не вывезет. Просто напросто ни по временным, ни по нервным затратам не сдюжит. Особливо, если еще учесть, что не за далёкими горами маячит моя почетная, но оттого не менее позорная капитуляция. В кругах малодушных и ранее уже сдавшихся подкаблучников стыдливо прозываемая семейной жизнью.

— Ты когда товар принимать будешь, то кроме инструкции по сборке, обязательно опись у завскладом потребуй! — не пропуская, слегка придавила меня бедром Тамара, — Там в комплекте кроме мебели еще набор льняных скатертей и столовых салфеток должен быть! В отдельной упаковке.

Добрая женщина так и не дождавшись от меня действенной благодарности за столь дельный совет, с лёгким вздохом разочарованности отступила в сторону. А мне стало стыдно за прежде мне неприсущее и, не побоюсь этого слова, преступное бездействие. И дрогнув сердцем, я шагнул вперёд, и ласково погладил Тамару. Сначала по-братски по округлому её плечу, а потом уже и по груди. Но уже с менее платоническим настроением в трепещущем паху и пылающем сердце.

— Эх, душа моя, да кабы не был я импотентом со второго полугодия шестого класса!! Ты не поверишь! Подсекал за десятиклассницами в раздевалке, а они, кобылы здоровые, по дурной запальчивости мне все яйца отпинали! Теперь не то что женщину порадовать, а даже подрочить не могу! Больно и удовольствия никакого… — в самую последнюю секунду своего аморального падения взяв себя в руки, с трагичным надрывом пробормотал я дешевую дезертирскую отмазку.

— Да ладно?!! — глаза Тамары сделались размером с куриное яйцо, — Ведь брешешь же? — с надеждой заглянула она мне в лицо.

— Если бы! — горемычно пожал я плечами и стоически выдержал её пытливый взгляд. — Но я к этому уже привык. А раньше да, раньше я таился и скрывал. И еще стеснялся очень… Ладно, Том, пойду я, пожалуй!

И с великим трудом оторвал взгляд от волнительно вздымающегося бюста под синей материей её халата. После чего, стиснув зубы и сжимая во вспотевшей ладони выписанный кассиром чек, рванул к истомившимся Гриненкам. Нетерпеливо ожидающим своего уже практически сбывшегося счастья. Меня, то есть. Но, если быть объективным и до конца честным, то ждали они не меня, а выписанный кассиршей и оплаченный мною чек. С синим штампом о полном расчете за их супердефицитный гарнитур…

А меня тем временем обуревали самые низменные желания. Ни разу и ни коим образом не совместимые с трагической импотенцией и с нравственными устоями офицера советской милиции. Равно, как и с высокой моралью члена ВЛКСМ.

Оставив в магазине Марину решать вопрос с доставкой покупки, мы со Стасом поспешили в Октябрьский РОВД. Мебель мебелью, а на пустом месте выхватить от руководства дисциплинарное взыскание нам обоим совсем не блазнилось.

— Как ты думаешь, надо будет мне Тютюнника на новоселье приглашать? — вдруг перестав беспричинно улыбаться, нахмурился Станислав, — Если честно, то мне его звать не хочется, — он ненадолго задумался, — Но с другой стороны, если не пригласить, то этот козёл на меня еще больше озлобится! И тогда уже совсем мне никакого житья не будет! Придётся куда-нибудь переводиться в другой райотдел. Блин, только бы взяли, он же мне в личное дело столько говна нальёт!

Этой неразрешимой дилеммой мой друг озаботился настолько, что развернулся ко мне и принялся ждать совета.

А я в это время ломал голову над своими проблемами, выскребающими мой мозг в последние дни. Их у меня у самого накопилось выше верхнего потолка. И часть из них я планировал радикально решить, уйдя из опостылевшего следствия. Но это пока не так, чтобы совсем уж шибко горит. Вот сегодняшнее родительское собрание в школе у Лизаветы горит! И кровь из носу, а посетить его я обязан. Потому как клятвенно пообещал Пане и Лизе своё там присутствие. Насколько я понял из их речей, моя племянница отмудохала какого-то одноклассника. И её теперь за это администрация школы подвергает остракизму. Твою бога мать, мне бы глобальные проблемы этих куриц! Хотя с другой стороны, они те трудности действительно воспринимают, как драму. Или даже, как трагедию.

— Ну чего ты молчишь? Серёга, ты же у нас самый умный, давай уже, советуй! — прервал мои мысли нетерпеливый Гриненко, — Звать мне хохла или не звать?

— Не знаю! — поморщился я, прислушиваясь к работе двигателя, тщетно пытаясь вспомнить, когда менял в нём масло. И менял ли я его вообще в сонькиной машине, — Хозяин — барин. В данном случае, барин, это ты, вот сам и решай. Хочешь, зови, а, если не хочешь его рожу в своём доме видеть, так не зови! Я так думаю, что тебе и на службе его морда уже порядком надоела. Чтобы об неё еще и дома глаза царапать! Это тебе мой первый аргумент! Как по мне, так уж лучше пусть он на тебя обидится за то, что ты его не пригласил. Потому что когда Тютюнник заявится к тебе на Садовую и своими глазами увидит твои генеральские хоромы…

Тут я многозначительно умолк, акцентируя внимание старлея на очевидном и на мой взгляд, очень болезненном раздражителе, — Да еще хоромы, обставленные дорогими буржуйскими мебелями! Тут уж ты мне поверь, обидится он на тебя гораздо сильнее! Как, если бы ты на день советской милиции совершил великий грех. Прямо на глазах у всего личного состава отминетил не только его жену и любовницу, но заодно и любимую тёщу!

Станислав впечатлился приведённой мной гиперболой настолько, что непроизвольно вздрогнул и бросил в мою сторону быстрый и какой-то странный взгляд. Что ни говори, а у большинства оперов преобладает ассоциативное мышление. И рисовать в своей голове разнообразные картинки они умеют неплохо. Видимо и Гриненко был на это заточен. Или же дело обстоит проще и он когда-то имел возможность лицезреть тёщу майора Тютюнника. И как объект страстей она его не привлекает. В любом случае, будет правильно приложить все усилия и уберечь его от грядущих антагонизмов в отделении Октябрьского УР.

— Дружище, ты просто поверь мне на слово и не сомневайся, что до печеночных колик обидится твой начальник. Смертельно обидится, как только переступит порог твоей новой хаты! Или даже до кровавого поноса обидится! И это тебе мой второй аргумент! Короче, Стас, я бы на твоём месте в ближайшие год-два затаился. И вообще никого из нашего РОВД домой к себе не звал! Ни на новоселье, ни на именины, ни на Новый год. Да, я не спорю, мужики у вас в розыске неплохие и с большинством из них на ствол и на нож пойти можно. Не забздят и не подставят! Но ты попомни мои слова, не простят они тебе твоей новой хаты! Точно тебе говорю, Стас, не простят!