Современная жрица Изиды

— Вы сами можете отвтить на этотъ вопросъ — вы должны были видть мое къ нему отношеніе.

— Но видите ли вы мое отношеніе къ нему и вообще ко всему, что производитъ Елена?

— Говоря откровенно — пока еще не вижу.

— Вотъ то-то и есть! Знайте же, что между мною и ею нтъ ровно ничего общаго. Я ее люблю, я привыкла любить ее съ дтства, и бываютъ минуты, когда мн ее очень жалко — какъ тамъ ни говорите — вдь она глубоко несчастная женщина. Ну вотъ, вслдствіе этой жалости, мн и приходится иногда на многое закрывать глаза, хотя оно и возмущаетъ меня глубоко. Но я ее люблю, мн ее жаль — и я не могу не быть къ ней снисходительна. Теперь вотъ мы не видлись много лтъ, она пишетъ, проситъ меня пріхать повидаться, у меня нтъ средствъ для такой поздки, но она высылаетъ мн нужныя для этого деньги — и вотъ я пріхала. Я очень рада видть ее, быть съ нею, но, несмотря на это, между нами все рознь и рознь, ничего нтъ общаго. Она вотъ постоянно заставляетъ меня писать объ ея обществ, обо всхъ этихъ феноменахъ, — ну что я тутъ подлаю?! Что только возможно, я готова для нея сдлать, но наконецъ она требуетъ невозможнаго… я многимъ готова для нея пожертвовать, но даже для нея не въ состояніи пожертвовать совстью.

— Какъ совстью? да разв она отъ васъ требуетъ чего-либо подобнаго?

— Вотъ то-то и есть, что требуетъ, давно, ужь много лтъ она отъ меня этого требуетъ. Ей, понимаете ли, то, что она требуетъ, кажется пустяками, а для меня, — еслибы я согласилась на ея желаніе — это было бы преступленіемъ… понимаете — преступленіемъ! Она меня понять не можетъ, мы совершенно разно смотримъ на вещи — вдь я христіанка, а она… кто она? мы съ вами этого не знаемъ, да можетъ быть и сама она путемъ не знаетъ. Она пристаетъ ко мн такъ, что мн просто некуда отъ нея дваться. «Значитъ, говоритъ, ты меня не любишь, если не хочешь для меня даже этого сдлать, ну что теб стоитъ?» Понимаете ли, это просто какая-то дтская наивность! И, представьте, X. вдь за одно съ нею меня мучаетъ…

— «Вотъ, говоритъ, одна только я и люблю Елену, а ты ее не любишь, потому что не хочешь помочь ей». Вдь это что жъ такое! X. дйствительно не знаетъ границъ своей жалости къ Елен, но разв это настоящая любовь? Разв можно идти на ложь и преступленіе для того, чтобы доказать свою любовь!? Эта любовь, въ конц концовъ, будетъ для нихъ обихъ только гибелью — и ничего больше. Вотъ *** (она назвала имя недавно умершаго ихъ родственника, — человка довольно извстнаго) — онъ былъ большого ума и настоящій, искренній христіанинъ, — умирая, на смертномъ одр, онъ меня умолялъ не поддаваться просьбамъ Елены и объяснить ей, что еслибы ея желаніе исполнилось, еслибы я согласилась сдлать то, о чемъ она меня постоянно проситъ, это, прежде всего, ей самой было бы гибелью…

— Да въ чемъ же дло? — сказалъ я, — вдь вы говорите все намеками.

— Я иначе не могу говорить.

— Но вдь изъ вашихъ намековъ я долженъ заключить нчто ужасное. Вы говорите: «преступленіе», «погибель»…

— Такъ оно и есть. Поймите сами, о чемъ я говорю — это не трудно. Не заставляйте меня высказаться больше, я сказала совершенно достаточно, чтобы предупредить васъ. Берегитесь — можно запутаться! Елена именно такая женщина — она иногда поступаетъ совершенно наивно, просто глупо; но въ то же время уметъ напустить такого дыму… Еслибы знали вы, какихъ людей она запутывала въ свои сти!

— Однако, вы сказали такъ много, что лучше прямо договорить.

— Нтъ, я ничего не скажу больше! — воскликнула г-жа Y. — Я слишкомъ много сказала, и въ томъ, что я сказала, ужь совсмъ мало іі, на которыхъ я не поставила точекъ, сами поставьте — `a bon entendeur-salut!

— Такъ значитъ — вс эти феномены махатмъ, вся эта дятельность, — только обманъ, обманъ и обманъ! — воскликнулъ я.

— Я молчу! — торжественно произнесла г-жа Y. и дйствительно не хотла больше прибавить ни слова.

Черезъ нсколько мсяцевъ, изъ Россіи, она мн писала, вспоминая этотъ разговоръ нашъ и письменно повторяя снова все, мною здсь сказанное. Письмо это у меня хранится [9] .

Вынужденный статьями г-жи Желиховской, которая лучше чмъ кто-либо знаетъ, кого я называю буквой Y., говорить о теософическомъ обществ и его создательниц, я не могу пренебрегать такимъ важнымъ обстоятельствомъ, не могу и не долженъ. Въ цпи доказательствъ теософическихъ обмановъ признаніе г-жи Y., не только словесное, но и письменное, является весьма важнымъ звеномъ.

9

У меня много всякихъ, иной разъ далеко небезъинтересныхъ, писемъ какъ г-жи Y., такъ и другихъ «причастныхъ длу» лицъ. Но, само собою разумется, что письма, неимющія отношенія къ теософическому обществу и Блаватской, письма личнаго, интимнаго характера совершенно неприкосновенны въ моемъ портфел. Я не упомянулъ бы даже и о моемъ разговор съ г-жей Y. и о ея письм, еслибы этого настоятельно не требовало возстановленіе «настоящей правды» о Блаватской и теософическомъ обществ, столь жестоко нарушаемой статьями г-жи Желиховской. Къ тому же всякій согласится, что въ словахъ г-жи Y., подтвержденныхъ ею письменно, не только нтъ ничего, компрометтантнаго для этой особы, а напротивъ, — они длаютъ честь ея тогдашнему отношенію къ длу.

Я былъ глубоко благодаренъ г-ж Y. за это признаніе, дйствительно произведшее на меня очень сильное впечатлніе и заставившее меня еще строже, еще холодне, относиться къ тому, что было передъ моими глазами. Ослабить мой интересъ къ теософическому обществу и къ самой Блаватской это признаніе не могло — вдь ужь я самъ былъ насторож, вдь я самъ ужь сказалъ себ, что во всякомъ случа не вс феномены Елены Петровны истинны.

Я весьма склоненъ былъ присоединиться къ мннію г-жи Y., что Блаватская — медіумъ, что большинство ея феноменовъ медіумическаго происхожденія. Я уже имлъ случай близко разглядть многихъ медіумовъ и отлично зналъ, что каждый изъ нихъ непремнно производитъ иногда явленія обманныя, но что это еще нисколько не доказываетъ, что вс производимыя имъ явленія — обманны. Вышло что-нибудь необычное само собою — прекрасно, не выходитъ — и вотъ какая-то непреодолимая сила заставляетъ медіума «помочь» явленію, сфокусничать. Я давно уже убдился, что таково общее правило не только профессіональныхъ медіумовъ, но и всякихъ. Чудесное — это такая бездна, которая неудержимо втягиваетъ въ себя, и вс цвты, въ ней растущіе, какъ ядовитые, такъ и безвредные, обладаютъ одинаково опьяняющимъ ароматомъ.

Я ужь и безъ г-жи Y. очень ясно видлъ, что не могу найти у Блаватской и въ ея обществ того, за чмъ первоначально къ ней являлся, но уйти отъ нея пока не было никакой причины — напротивъ, были дв весьма серьезныя причины для того, чтобы не только остаться, но и по возможности сблизиться съ нею и съ ея обществомъ. Что касается этой новой теософіи и ея литературы — вдь я не зналъ еще ровно ничего, значитъ, нужно было хорошенько познакомиться съ этой литературой, съ этимъ ученіемъ и уяснить себ, что въ немъ заключается новаго и что заимствовано изъ источниковъ, уже мн извстныхъ.

Меня, напримръ, крайне занималъ, вмст съ кружкомъ парижскихъ теософовъ, вопросъ о «карм» и о «нирван» въ объясненіи Олкотта, Могини и Блаватской. Да и не одно это. Интереснаго было чрезвычайно много.

Что же касается самой Блаватской, посл бесды съ г-жей Y., я окончательно далъ себ слово — во что бы то ни стало разглядть эту женщину.

Хотя въ Европ и не было еще настоящаго теософическаго движенія, но оно могло развиться не сегодня — завтра (какъ это и случилось). Теперь вокругъ Блаватской собрано нсколько человкъ, черезъ годъ — другой за ней пожалуй пойдутъ тысячи, какъ уже пошли въ Америк и въ Индіи. Что же она такое — эта основательница если не новаго, то во всякомъ случа обновленнаго ученія, которое она пропагандируетъ своими феноменами; что въ этихъ феноменахъ истинно и что ложно, и есть ли въ нихъ хоть что-нибудь истинное?

Меня она, по счастью, во всякомъ случа, не собьетъ съ толку, но вдь даже въ тогдашнемъ маленькомъ кружк парижскихъ теософовъ я видлъ нсколько лицъ, искренно увлекающихся, готовыхъ, очертя голову, кинуться въ бездну, куда заглянуть приглашаетъ ихъ Елена Петровна, поднимая руку, звеня своими невидимыми серебряными колокольчиками и продлывая свои феномены. Вдь если вс эти феномены, вс какъ есть, — одинъ только обманъ — что же такое эта Елена Петровна? Въ такомъ случа это ужасная и опасная воровка душъ!

И она, очевидно, хочетъ всми мрами постараться раскинуть свою паутину какъ можно дальше, она мечтаетъ распространить ее и на Россію. Для этого она и проситъ г-жу Y., проситъ уже давно, нсколько лтъ, помочь ей и совершить преступленіе. Для этого она такъ ухватилась и за меня — конечно, въ подобномъ дл, ей нуженъ человкъ, который много пишетъ и котораго читаютъ.

Затмъ у меня была еще одна мысль, или, врне, еще одно чувство: мн, какъ и г-ж Y., было жалко эту Елену Петровну, эту талантливую женщину, у которой, несмотря на все, я ужь подмтилъ и почуялъ не совсмъ еще погибшую душу. Какъ знать, быть можетъ есть еще возможность, тмъ или инымъ способомъ, остановить ее и спасти какъ для нея самой, такъ и для тхъ, кого она погубить можетъ своею ложью, своимъ обманомъ. Да и вмст со всмъ этимъ разв сама она не была интереснйшимъ феноменомъ, — съ ея умомъ и талантливостью, съ ея смшной простотой и наивностью, съ ея фальшью и искренностью? Разглядть, изучить такой феноменъ, такой живой «человческій документъ» — тянуло. Надо было только знать, что голова не закружится, что ядовитый цвтокъ бездны не опьянитъ;- но въ этомъ смысл я за себя не имлъ пока основаній бояться.