Современная жрица Изиды

Да, врядъ ли мудрецы Тибета принимали участіе въ литературной дятельности «madame» — по крайней мр они не могли подсказать ей иной разъ самыхъ простыхъ вещей. Вотъ маленькій образчикъ этого — письмо изъ Эльберфельда, въ начал осени 1884 года. [14]

«Всеволодъ Сергичъ, милый, найдите мн, Бога ради по-русски переводъ термина g'en'eration spontan'ee-ну какъ это по-русски „мгновенное зарожденіе“ что-ли? Чортъ бы побралъ ученыхъ, которые выдумываютъ слова, а въ диксіонерахъ ихъ нтъ. Прошу васъ, найдите и сейчасъ же, не медля дайте знать, мн нужно для моей Катковской статьи, которая, наконецъ, кончается. Спасите, родной… ваша Е. Блаватская».

14

Приводя письма Блаватской, я сохраняю нетронутымъ ея правописаніе и т. д.

Чего было бы проще поднять руку, позвонить серебрянымъ колокольчикомъ, вызвать изъ Тибета всезнающаго махатму или его «челу» — и спросить!.. Но о сочиненіяхъ «madame» рчь впереди…

Я время отъ времени переписывался съ Еленой Петровной и въ моихъ письмахъ, выражая лично ей невольное расположеніе и участіе, тмъ не мене стремился къ своей цли, сказавъ себ: «не уйду, пока не узнаю, что такое она и ея феномены». Я, конечно, не разсчитывалъ, что она сразу, да еще и письменно, совсмъ проговорится и себя выдастъ; но я уже настолько зналъ ее, чтобы разсчитывать на ея постоянныя, «маленькія» проговариванья, которыя, въ общей сложности, составятъ нчто большое и осязательное.

Будучи въ высшей степени порывистой, несдержанной и, въ иныя минуты, до крайности наивной, — Блаватская могла «до конца» отуманить только людей, еще боле наивныхъ, чмъ она, еще боле несообразительныхъ. Главная же ея сила и условіе ея успховъ заключались въ необычайномъ ея цинизм и презрніи къ людямъ, которое она скрывала весьма удачно, но которое все же иной разъ прорывалось неудержимо. «Чмъ проще, глупе и грубе „феноменъ“, — признавалась она мн впослдствіи, — тмъ онъ врне удается. Громадное большинство людей, считающихъ себя и считающихся умными, глупы непроходимо. Еслибы знали вы какіе львы и орлы, во всхъ странахъ свта, подъ мою свистульку превращались въ ословъ и, сто#ило мн засвистть, послушно хлопали мн въ тактъ огромными ушами!..»

Но въ то время до этихъ признаній было еще далеко; «madame» продолжала морочить меня своимъ «хозяиномъ», увряя, что я состою подъ особымъ его покровительствомъ. О феноменахъ же писала, все еще находясь подъ впечатлніемъ парижскихъ неудачъ: «Ничего я не могу сдлать по части феноменовъ, отъ нихъ мн и такъ тошно. И не говорите про нихъ»…

Она все корила меня «подозрительностью». Сообщилъ я ей о сеансахъ магнетизера Робера и его ясновидящаго субъекта, Эдуарда, который, вмст со своимъ наставникомъ, притворялся и фокусничалъ несомннно. А она мн въ отвтъ: «государь мой, Всеволодъ Сергичъ. Вы ужаснйшій и неисправимый — не скептикъ, а „подозритель“. Ну, что вамъ сдлалъ этотъ Eduard, почему вы думаете, что онъ притворяется? А впрочемъ — мн-то что? подозрвайте всхъ на здоровье. Вамъ же хуже…» Это подчеркнутое всхъ было очень ясно. Или вотъ — еще ясне: «скверно на свт жить, подозрвая всхъ и каждаго. Совершенно уврена, что передъ людомъ говорить про меня подозрительно не станете. Я-то, по крайней мр, подозрительницей никогда не была; и кого люблю, такъ люблю въ сурьезъ — а такихъ весьма мало…»

Я утверждаю, и въ конц концовъ изъ дальнйшаго разсказа и ея писемъ будетъ ясно, что, намтивъ человка, желая его затуманить и сдлать своимъ послушнымъ орудіемъ, она дйствовала сердечностью и задушевностью. Она убждала его въ своей преданности, горячей любви и дружб — и затмъ, именемъ этихъ чувствъ, упрашивала его сдлать для нея то или другое. Все сводилось на почву личныхъ отношеній, чувства. Съ женщинами подобная тактика творила чудеса.

Изъ Лондона, въ конц лта, Блаватская перехала въ нмецкій городъ Эльберфельдъ и писала мн оттуда: «Я здсь, безъ ногъ, но съ Олкотомъ, Могини и нсколькими нмецкими теософами… Здсь прелестный городокъ и прелестное семейство теософовъ M-r и M-me Gebhard, и его три сына и невстка, и племянниковъ съ племянницами всего 9 человкъ. Домъ огромный, богатый… Она — ученица Eliphas Levi и съ ума сходитъ по оккультизму. Прізжайте на нсколько дней…»

Въ это время чрезмрныя занятія мои дали себя знать. Я вдругъ почувствовалъ большое утомленіе и слабость. Пришлось обратиться къ доктору, и онъ, конечно, потребовалъ временнаго прекращенія всякихъ работъ, полнаго покоя и развлеченій. Парижскія развлеченія для меня не существовали, и я ршился провтриться и развлечься, създивъ въ Эльберфельдъ къ Блаватской. Еслибы я сообразилъ, что экскурсія въ область мнимыхъ чудесъ можетъ только еще больше разстроить нервы и еслибы предчувствіе шепнуло мн, какому неожиданному испытанію придется мн подвергнуться — я бы не похалъ несмотря на все мое желаніе увидть «madame» и побороться съ нею.

Въ знойный августовскій день, 24-го по новому стилю, я выхалъ изъ Парижа. Чувствуя себя очень дурно, я положилъ отдохнуть на полпути, въ Брюссел. Къ тому же я никогда еще не бывалъ въ Бельгіи и не видалъ Брюсселя. Остановился я въ Grand-H^otel', ночью очень плохо спалъ, утромъ вышелъ пройтись по городу и на лстниц столкнулся съ г-жей А. Къ моему изумленію она встртила меня безъ кисло-сладкой ужимки и даже весьма привтливо. Намъ обоимъ было скучно, и мы просто обрадовались другъ другу. Оказалось, что она въ Брюссел по какимъ-то своимъ дламъ, должна създить въ Кёльнъ, потомъ еще куда-то.

— А вы зачмъ здсь?

— Я ду въ Эльберфельдъ къ Блаватской — она больна и зоветъ меня.

— Ну, такъ и я поду съ вами.

— Отлично. Когда же мы демъ?

— Завтра въ девять, часовъ утра, — это самый подходящій поздъ, потому что иначе намъ придется пріхать въ Эльберфельдъ вечеромъ, часамъ къ десяти, не раньше.

Ршивъ это, мы провели весь день вмст, а вечеромъ г-жа А. разсказала мн столь много поразительнаго, удивительнаго и таинственнаго, что я пришелъ въ свою комнату съ совершенно затуманенной головою и, хоть и былъ уже очень поздній часъ, не могъ заснуть. Я хорошо зналъ, что, несмотря на вс усилія вчерашней правоврной науки отрицать сверхчувственное, оно существуетъ и время отъ времени проявляетъ себя въ людской жизни, но я такъ же очень хорошо зналъ, что проявленія эти рдки, и что иначе быть не можетъ. А тутъ вдругъ сверхчувственное, въ самыхъ разнообразныхъ и подчасъ совершенно нелпыхъ видахъ, буквально затопляетъ жизнь здоровой, крпкой, энергичной и вдобавокъ поглощенной матерьяльными длами и заботами особы! Вся ночь прошла почти безъ сна; въ седьмомъ часу я одлся и веллъ подать себ чаю. Около восьми подаютъ мн записку г-жи А. Пишетъ, что и она не спала, такъ какъ кругомъ нея шла какая-то невидимая борьба, что у нея разболлась голова и что хать нельзя, ибо вс ея ключи пропали. Иду къ ней. Стоитъ среди чемодановъ и сакъ-вояжей. Увряетъ меня:

— Вс ключи, вс до одного пропали, а ночью были тутъ, на глазахъ!

— Пошлите за слесаремъ.

— Ужь я послала.

Явился слесарь, отперъ чемоданъ, а въ чемодан связка ключей и въ связк ключъ и отъ этого же чемодана.

— Вотъ видите что со мной cлучается! — торжественно воскликнула г-жа А.

— Вижу.

Такъ какъ на девяти часовой поздъ мы опоздали, то и согласились сдлать прогулку по городу и хать въ часъ. Но тутъ я внезапно почувствовалъ необыкновенную слабость и меня стало клонить ко сну. Я извинился передъ г-жей А., пошелъ къ себ и бросился на кровать. Однако, я не заснулъ, а лежалъ съ закрытыми глазами — и вотъ передо мной, одинъ за другимъ, стали проходить, совершенно ясно и отчетливо, разные неизвстные мн пейзажи. Это было для меня такъ ново и красиво, что я лежалъ не шевелясь, боясь нарушить и уничтожить очарованіе. Наконецъ понемногу все затуманилось, слилось — и я ужь ничего не видлъ.

Я открылъ глаза. Моей сонливости и слабости какъ не бывало. Я вернулся къ г-ж А. и не могъ удержаться, чтобы не разсказать ей бывшаго со мною, причемъ очень подробно, со всми особенностями, описалъ виднные мною пейзажи.

Мы сидли въ купэ мчавшаго насъ позда и бесдовали. Вдругъ г-жа А., взглянувъ въ окно, крикнула:

— Смотрите! одинъ изъ вашихъ пейзажей!

Мн стало даже жутко. Сомнній не могло быть, какъ не было для меня сомннія и въ томъ, что я никогда не здилъ по этой дорог, не бывалъ въ этой стран. Пока не стемнло — я снова, въ дйствительности, переглядлъ все то, что видлъ утромъ, лежа на кровати съ закрытыми глазами.

Пріхали мы въ Эльберфельдъ, остановились въ гостинниц Victoria и, ршивъ, что еще не очень поздно, отправились къ Блаватской, въ домъ коммерсанта Гебгарда, чуть ли не самый лучшій домъ въ Эльберфельд.

X

Мы застали нашу бдную «madame» совсмъ распухшей отъ водянки, почти недвижимой въ огромномъ кресл, окруженную Олкоттомъ, Могини, Китли, двумя англичанками изъ Лондона, мистрисъ и миссъ Арундэль, американкой Голлуэй и Гебгардомъ съ женою и сыномъ. Другіе Гебгарды, а также «племянники и племянницы», о которыхъ мн писала Блаватская, куда-то ухали изъ Эльберфельда.