Современный грузинский рассказ

— Мычит она как-то тревожно, нездорова, что ли, — говорит с балкона очнувшаяся от дремоты мать, — как бы с ней беды не случилось.

— Ступайте-ка спать, с чего это вдруг все совами обернулись? — говорит Важа и, обращаясь к племяннику, прибавляет более строгим голосом: — Марш в постель. Умываться и спать.

Гогия встал, зачерпнул пригоршней бензин из ведра, потер руки, высушил ветошью, пошел мимо коровы к крану, промычал дорогой, передразнивая ее, помылся и вошел в дом.

— Слышишь, мама? — Важа взглянул на балкон. Мать успела снова задремать.

— Веро дождусь. Пока не вернется, не лягу! — стояла на своем старушка.

— Я-то здесь. Чего беспокоишься? Или кто ее заденет — меня не боится. Ступай, говорю, спать, — Важа не стал дожидаться ответа, лег на землю, по эту, невидимую с балкона сторону машины и взглянул на корову. Смотрел он на нее довольно долго, потом приподнялся и улегся на вытащенное из кабины сиденье.

Луна растворила в себе бледный свет электролампы.

Усталые шаги на лестнице нарушили тишину ночи.

Важа приподнялся.

— Ты, Веро? — Вполголоса окликнул он сестру и присел на сиденье.

— Ой, а я тебя и не заметила! — удивилась Веро и проворно сбежала вниз по ступенькам. — С чем возишься?

— Да с машиной. Немного осталось…

— Уже начало первого. Отложил бы на утро.

— Нельзя никак. Спешит хозяин. Спозаранку, говорит, чтобы готова была.

— Заместитель наш вроде какое-то дело тебе подыскал, да директор в командировке…

— Никуда не денется, вернется. А Гогия у тебя хороший парень, — сказал вдруг Важа, — голова варит, да и руки умелые… Насилу его спать отослал…

— Сказал тоже! Ты для него — бог! Как ты вернулся, в нем вроде силы прибавилось… Ладно, вставай, Важа, спать пора, — ласково сказала Верб и медленно поднялась на балкон.

Важа, однако, продолжал сидеть и поднялся только тогда, когда все утихло в доме. Он водворил сиденье на место, погасил во дворе свет и спустился в подвал. Здесь он зажег небольшую лампу, взял с полки два ножа, один узкий и длинный, другой покороче, но широкий, отточил их на точильном камне, провел остриями по запястью. Ножи были отлично наточены. Важа положил их обратно на захламленную полку, рядом с кувалдой, и вернулся во двор. Постояв с минуту во дворе, он вышел на проселок, огляделся по сторонам.

Сельская улица, освещенная неоновыми лампами, была безлюдна.

Важа вошел во двор, запер калитку и, приблизившись к корове, уставился на ее вислый живот и не в меру разбухшее вымя. Корова беспокойно топталась на месте и приглушенно мычала, то и дело обнюхивая землю или забор, словно искала что-то.

Важа подвел скотину к дверям подвала и куском каменной соли заманил внутрь. Корова с трудом протиснулась в широкую двустворчатую дверь, постояла в темноте и внезапно подалась вперед, стукнувшись мордой о полку на противоположной стене. Что-то с грохотом упало на земляной пол и разбилось. Важа, обжигая пальцы, вывинтил из патрона небольшую лампу, сменил ее на другую, в пятьсот ватт.

Яркий свет залил подвал. Корова бесцеремонно обнюхала все вокруг, еще раз замычала и повернулась всем телом к Важе.

В правой руке Важа держал молот…

Корова снова протяжно замычала, тряхнула отвислым животом и, пока Важа поднял молот, опустилась на землю. Опустилась внезапно, как подкошенная, замычала и, скривив шею, потянулась мордой к тому самому месту, откуда уже появилась новая жизнь — красное, пестроголовое существо двигалось копытцами вперед.

Важа бросил молот на землю, взял с полки пустой дерюжий мешок, постелил грядущему существу. Быстро засучив рукава, отыскал еще один мешок и ухватил им теленка за ноги.

Фыркая и чихая, приноравливаясь к новой среде, переходило из одного мира в другой пестрое, красивое, с нежными копытцами существо. Важа вытянул задние ноги теленка и опустил на прохладную землю. Некоторое время он сидел неподвижно, потом прислонился к стене подвала, заполненного телами коровы, теленка и его самого. Корова тихо замычала и несколько раз лизнула новорожденного.

После минутного отдыха Важа поднялся, подтащил мешок с теленком поближе к вымени матери, достал тут же из ящика горсть соли и посыпал мокрое тело теленка. Мать с живостью принялась лизать свое чадо.

Важа распахнул двери, и приятный ночной майский ветерок наполнил душный, без окон, подвал.

Со вторым криком петухов Важа поднял голову. Все это время он продолжал сидеть, прислонившись к стене. Вылизанный, пестрый, красивый, большой теленок лоснился в залитом светом сыром подвале.

Важа медленно поднял глаза и увидел на пороге шофера грузовика. Тот смотрел на корову. Сперва издали, потом подошел поближе. Теленок, при его приближении, поднялся, растопырив слабые ноги, вслед поднялась корова, медленно встал и Важа. Шофер провел рукой по спине теленка, потом подложил ему под живот ладони, подержал на весу некоторое время и опустил обратно на мешок. Теленок покачался из стороны в сторону и неловко, но красиво улегся на свою подстилку.

Шофер вопросительно уставился на Важу. Важа вместо ответа отрицательно покачал головой, поднялся и усталым, но твердым, решительным шагом вышел во двор и закурил сигарету.

Шофер прошел мимо него, неторопливо сел в кабину, опустил дверное стекло и завел грузовик. Важа продолжал курить. Шофер медлил уезжать, то и дело поглядывая на товарища. Важа подошел к открытому окну кабины, вынул из кармана пачку денег и протянул шоферу. Машина незаметно тронулась с места, выехала за покосившиеся ворота и скрылась из глаз.

Важа не стал запирать ворот…

Петух с ободранным хвостом крикнул так громко, что сидящий на ступеньках Важа вздрогнул.

Светало. Деревня просыпалась. Первой из дому вышла Веро, одетая в рабочую одежду, со свертком завтрака в руке, и вдруг остановилась, не ожидая в этот ранний час увидеть брата дремлющим на лестнице. Внезапно словно что-то осенило ее, она бросилась к перилам балкона и взглянула на то место, где прежде стояла корова. Коровы не было. Веро стремглав бросилась вниз по лестнице, заметила яркий свет в подвале и остановилась перед открытыми дверьми, глубоко вдохнув растворенный в прохладном утреннем воздухе непривычный запах отелившейся коровы. Веро вбежала в подвал и припала к большому бурому телу… Некоторое время спустя к ней присоединились мать и Гогия с ранцем за спиной. О школе, работе и думать никто не думал. Все дела и все вопросы вдруг утратили смысл. Замерев, смотрели они на отелившуюся корову. И их дыханием — пятерых равно счастливых существ — полнился заплесневелый, сырой подвал. Это пронизанное счастьем дыхание беззвучной струей лилось из распахнутых двустворчатых дверей и бескомпромиссной верой заполняло двор, усадьбу и через незапертые ее ворота выходило и сливалось с дыханием всей деревни.

За этим дыханием, за этим непривычным дому Хриокашвили воздушным потоком медленно последовал Важа. Шел он усталой походкой в неопределенном направлении… Лампы дневного света гасли в деревне, и луч солнца прорезал дорогу. Возле бензоколонки бродил сторож. Важин приятель еще не приходил. Перед сельсоветом у небольшого финского дома участкового уполномоченного не было видно мотоцикла. Без адреса, но не без смысла ходил Важа по улицам деревни и разглядывал все с таким напряженным вниманием, словно видел ее впервые. Встречных было больше, чем попутчиков. Важа пожелал нескольким доброго утра, хотя они не были ему знакомы, и продолжил свой путь.