"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

— Разве я когда-нибудь не сдержал слова?

Он млел в предвкушении зрелища, ей все еще было неловко.

— Чего ты ждешь?

Она взяла шприц, жгут и чайную ложку, открыла один из двух пакетиков с порошком. Даниэль следил за каждым ее движением, ничего не упуская.

— Ты будешь только наблюдать, больше ничего? Не воспользуешься тем, что я отрублюсь, чтобы…

— Зачем мне это?

— Мне почем знать! У тебя такие заскоки…

— Успокойся! Я буду делать только то, чего ты сама захочешь.

Она сделала вид, будто не поняла, насколько двусмысленна эта фраза. Включила свет, устроилась на койке.

— Выключишь, когда я уже ширнусь?

Даниэль кивнул. Глаза ее блестели от желания, природы которого она не понимала сама. Даже решила не копаться в этом. Стянув жгутом левую руку, высыпала половину пакетика в чайную ложку и поднесла зажигалку. Вобрала получившееся в шприц, прощупала руку, ища вену, не слишком исколотую. Даниэль не сводил с нее глаз, она боялась сделать что-то не так, настолько его присутствие стесняло.

Думай о подарке, Марианна. Ты часами сможешь наслаждаться музыкой, слушать радио, иметь связь с внешним миром! А через пять минут тебе будет все равно, есть ли кто-то рядом.

Она всадила в себя иглу. У Даниэля оборвалось сердце. Но он не отвел глаз. Марианна ослабила жгут, прилегла. Он выключил свет и присел рядом:

— Довольна?

— Да…

Марианна оставила иглу в руке. Даниэль заколебался. Решил потихоньку вытащить ее. Снова екнуло сердце. Неон подсвечивал ее щеки, полузакрытые глаза. Она раскинула голые ноги, прямо рядом с ним. Даниэль положил туда руку: кожа гладкая, как драгоценный шелк. Добрался до колена.

— О чем ты думаешь, Марианна?

— Ни о чем…

Она подождала, пока наркотик заполнит каждую клеточку тела. Трип только начинался, она еще могла управлять. А через несколько минут… Он все еще будет здесь. Она — тоже, совершенно беззащитная.

Опасность. Слишком поздно, чтобы ее избежать.

Ужасные сожаления, такое ощущение, будто она скинула броню перед лицом противника, вооруженного до зубов. Она открыла глаза. До смерти напуганная.

— Что ты станешь со мной делать?

Он улыбался. Не было в той улыбке ничего утешительного или любезного. Хищник, предвкушающий кровавый пир.

— Не беспокойся… Расслабься…

При этих словах ужас охватил ее, взорвался внутри, словно бомба. Марианна попыталась приподняться. Снова рухнула на подушку. Ушла слишком далеко.

Даниэль взял ее руку, поднес к губам:

— Ты не должна волноваться, Марианна. Лучше наслаждайся, как можешь…

Она снова закрыла глаза, упоение уже унесло ее. Телепортировало в другой мир. Даниэль держал ее за руку. Ничего больше. Она зря беспокоилась. Ее лицо расслабилось, появилась улыбка, ему незнакомая.

— О чем ты грезишь, красавица?

Она все еще пыталась сесть, Даниэль поддержал ее. Марианна приникла к нему, положила голову на плечо. Трип по высшему разряду. Она раздвинула его небесно-голубую рубашку, уже расстегнутую, положила руку ему на грудь. Ощутить животное тепло. Коснулась губами впадины над ключицей.

Посреди своего бреда она осознала все же, что он недавно побрился. Крепко-крепко прижималась к нему, а все-таки была далеко.

— Ты где?

— Сама не знаю… Я куда-то иду, я на улице… Я вышла на волю…

Значит, вот для чего нужны были дозы, которые он поставлял ей каждую неделю уже почти целый год. Порошок обладал волшебной властью: позволял выходить за стены тюрьмы.

— И что там, на воле?

— Столько всего ожидает меня… Столько всего… Чего душа пожелает! Я могу путешествовать, сесть на поезд…

— Почему не на самолет? На самолете можно дальше улететь!

Она расхохоталась, безумно, безудержно. Даниэль никогда не слышал, чтобы она так смеялась.

— Ты с ума сошел! Самолеты падают, как дохлые мухи! Мои предки погибли, когда самолет разбился, должна доложить!

— Скучаешь по ним?

— Ты о ком? — вскричала она между двумя взрывами хохота.

— О твоих родителях…

— О них?! Да я их и не знала толком! Даже их физиономий не помню! Гады они так или иначе!

— Как ты можешь так говорить, если совсем не знала их?

Марианна успокоилась:

— Они меня бросили…

— Ведь не нарочно.

— Какая разница? А? Какая разница?

— Никакой, ты права…

Оба надолго погрузились в молчание.

— Надо пойти навестить старика, — начала Марианна. — Теперь, когда я на воле, надо пойти его повидать…

Даниэль попытался понять, кто это: ее дед?

— Какого старика?

— Которого я завалила! Ты меня совсем не слушаешь!

— Да нет же, Марианна. Я тебя слушаю. Слушаю только тебя.

— Схожу к нему на могилу. Нужно объяснить ему, что это вышло случайно. Все потому, что я не чувствую своей силы… Как Ленни…

Даниэль нахмурился. Это еще кто такой?

— Я не нарочно, я была под кайфом… Как мне было догадаться, что он больной, а? Откуда мне было знать… Никто никогда мне не верит…

— Я тебе верю.

— Может быть, если я попрошу прощения, он оставит меня в покое. Не будет приходить, когда я сплю…

Он внедрялся в ее измученную душу, будто совершал кражу со взломом. Он давно уже задавался вопросом, что творится у нее в голове. Таится в глубине черных глаз. А Марианна продолжала свои излияния. Как будто его здесь не было. Или он не был реальным. Иногда ничего нельзя было понять. Но он следовал за Марианной в ее собственный, личный сумрак. В извивы ее раскаяния, то неистового, то неуклюжего. Потом в ее странствия — на поездах, на кораблях. Она так хорошо рассказывала свои мечты… Звуки, запахи, музыка, вкус — все там было. Ее обуревали простые, обычные желания. Она переносила в невероятное, волшебное измерение самые банальные вещи. Все, что он совершал каждый день, даже не отдавая себе отчета. Даже не догадываясь, какое это счастье.

Она хотела свободы, только и всего.

Идти куда глаза глядят. Покидать воображаемую маленькую квартирку когда заблагорассудится. Касаться земли руками. Упиваться ароматом цветов. Гулять в лесу или у воды. Бродить по городу, садиться в автобус. Вдоволь есть и пить в самых лучших ресторанах. Завести кота. Большого, пушистого, серого. Балдеть перед телевизором. Покупать шикарную одежду, косметику. Быть красивой, наконец. Но на какие деньги — это ее не заботило. Она и не помышляла о жестокой реальности, царившей там, за стенами тюрьмы. Просто потому, что знала: ее мечты — химеры. Знала, что никогда не выйдет на волю. Раз так, зачем загромождать грезы низменными материальными затруднениями?