"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
За что я ему благодарен.
В ноябре терпение мистера Смита иссякло. Он подписал чек и требовал, чтобы ему показали, на что пошли его деньги. В таких затруднительных обстоятельствах Майк вел себя как герой: пытался подольститься, выдумывал причины, оправдывавшие задержку, рассыпался в любезностях не хуже китайского мандарина. Пока мог, со шпагой наголо защищал меня и наш проект.
Но в конце концов ему пришлось уступить.
Утром 30 ноября, ровно в девять, весь на нервах, будто приговоренный к казни, он явился в зал для совещаний на последнем этаже небоскреба Сети, чтобы показать предварительный монтаж фильма «В чреве Бестии».
Публика,
Ушлое Дерьмо.
Показ прошел лучше, чем предполагалось. Мистер Смит понял, что на фильме можно заработать, высказал несколько пожеланий, просто чтобы придать себе важности (Майк их все послал подальше), и даже асы креатива и две продюсерши признали, стиснув зубы, что, возможно, не все вложенные деньги были спущены в унитаз.
Сильнее всех ликовал Ушлое Дерьмо. Кого ни попадя хлопал по плечу запанибрата, пожимал руки, произнес «вау» по меньшей мере двадцать раз и беспрерывно шмыгал носом. После чего собрал в кучку свои записи и обратился к прессе.
Нужно отдать ему должное: Ушлое Дерьмо свое дело знал. Он погнал такую волну, которая неизбежно должна была захлестнуть меня с головой и опрокинуть носом в песок.
Вот именно: носом, в самом буквальном смысле.
Наступило 1 декабря. Я убирался в доме, помогал Вернеру привести в порядок замерзшую водопроводную трубу в Вельшбодене, пытался объяснить Кларе теорию Дарвина (она посмотрела документальный фильм по телевизору и никак не могла понять, как тираннозавр превратился в курицу, так что мне пришлось рассуждать, приведя в пример Йоди). Поужинав, я спустился в деревню, намереваясь выпить пива, поболтать с незабвенной парой «Эльмар и Луис», а потом забраться под одеяло и с наслаждением вкусить заслуженные восемь часов сна.
Именно то, что я так устал, помешало мне заметить взгляды, которые устремились на меня, стоило мне войти в «Лили».
Ледяные взгляды, на секунду задержавшиеся на мне, потом скользнувшие в другую сторону. Ни ответа ни привета на мое обычное «здравствуйте», которое я изрек на почти уже приемлемом диалокте.
Кто-то даже встал и вышел вон. Точно как в вестернах.
Я сделал заказ и присел к столу моих излюбленных собутыльников:
— Скучный вечерок, да?
Эльмар прищелкнул языком, потом поднял газету, загораживаясь от меня.
Ошарашенный, я повернулся к Луису, подняв брови.
— Привет, Сэлинджер, — выдавил тот.
Я ждал, когда принесут пива. Пива не принесли.
Я прочистил горло:
— Какие новости, ребята?
— Ребятами, — прокаркал Эльмар, — можешь называть кого-то еще.
Обычно бар «Лили» полнился болтовней, кашлем, руганью на двух языках. Вечером 1 декабря — тишина. Послышалось чье-то бормотание. Скрип отодвигаемых стульев. Больше ничего: вот только все взгляды устремлены на тебя. Луис склонился над кружкой пива, почти пустой, будто собирался гадать на этой теплой бурде.
— Луис? — позвал я, коснувшись его локтя.
— Не трогай меня, Сэлинджер. Не. Трогай. Меня.
Обиженный, я отдернул руку.
— Что за чертовщина творится здесь? —
выпалил я.— А вот что, — ответил чей-то хриплый голос, и на стол упал экземпляр газеты «Альто-Адидже». За ним последовала «Доломитен».
— Ты читать умеешь? — включился Эльмар.
Я никогда не видел на его лице такого выражения. Обычно это был мирный старикашка со вставной челюстью, которая то и дело норовила выскочить изо рта, особенно когда он пытался произнести слова, содержащие более трех слогов. Презрение, которое нынче прозвучало в его тоне, подкосило меня.
Мне хватило заголовков.
— Но я…
— Ты не знал, да?
— Нет, знал, но…
— Ну так тебя здесь никто не ждет.
Я застыл с открытым ртом.
— Дайте объяснить.
— Что ты собираешься объяснять? — чуть ли не прорычал Луис.
— Я, — начал я, стараясь говорить спокойно, что у меня плохо получалось, — собираюсь объяснить свою точку зрения.
— Пишут херню? В двух разных газетах пишут херню? Это ты хочешь сказать? Тебя подставили, да? Весь мир ополчился против тебя? Хочешь, я прочитаю, что там написано? Может, ты языка не понимаешь.
Раздался смех.
Злобный смех. Трудно было поверить, что меня, а не кого-то другого подвергают такому унижению. Где — в баре «Лили». Кто — эти люди.
— Я не…
Тут чья-то рука опустилась мне на плечо.
— Ты слышал, что сказал Луис? Исчезни.
Кровь бросилась мне в голову. Но я устоял перед искушением схватить эту руку и сбросить ее с моего плеча.
— Я только хочу изложить мою версию того, что…
— Много болтаешь, — оборвал меня бородач, стоявший за стойкой, Стеф, хозяин «Лили». — И лучше тебе забыть сюда дорогу. Это говорит тебе тот, кто платит здесь за аренду.
У меня не было выбора. Я это ясно видел. Атмосфера была враждебной. Но точно так же, как Курт, Эви и Маркус, я принял за банальную грозу то, что на самом деле было ураганом.
— Послушайте, — сказал я, — это недоразумение. Фильм выйдет? Да. В нем пойдет речь об аварии? Да. Это будет дерьмовый фильм? Нет. Покажут ли там героем меня? Нет. А главное, — отчеканил я, глядя в глаза Луису, — выставят ли в дурном свете работников Спасательной службы Доломитовых Альп? — Я немного помолчал, молясь, чтобы они мне поверили. Ведь это была чистая правда, и я хотел, чтобы они ее уяснили себе. — Категорически нет.
Луис покачал головой:
— Здесь пишут, что фильм будет называться «В чреве Бестии».
— Верно.
— Пишут, что ты и твой друг — его авторы.
— Все правильно.
Луис оглядел меня, словно говоря: «Вот видишь? Я прав».
— Но неправда, что это будет критика, как написано здесь. Неправда, что это будет… — я нашел нужную фразу и прочел ее вслух, — «признание неэффективности Альпийской спасательной службы».
Эльмар снова защелкал языком.
— Вы должны верить мне. Я могу показать вам отрывки, могу…
— Сколько времени ты живешь в Зибенхохе, Сэлинджер?
— Почти год.
— И как долго вы снимали этот гребаный фильм?
— Три месяца, около того.
— И ты до сих пор не понял?
— Не понял чего? — переспросил я с обидой.
— То, что случается в горах, остается в горах, — проговорил вместо Луиса голос за моей спиной, голос человека, схватившего меня за плечо. — Придурок Walscher.
То была классическая последняя капля.
Я взорвался.
— Убери руки, — прошипел я, вскакивая с места.