Созидая Бога

Это не турнир, это битва. Последняя моя битва. Но я не сдамся, пусть не надеются.

Я отбиваюсь своими секирами направо и налево. Снопы искр озаряют арену. Зря я их затупил, сейчас бы они пригодились мне в боевом варианте. Но я такой, какой есть. Всегда. Во всех обстоятельствах.

Я съездил одному по рожкам. Он взвизгнул, и ярость перекосила его лицо. Заднего я пнул прямыми ногами, а третьего схватил боковыми руками и бросил на землю. Трибуны взревели, никто ещё не понял, что здесь всё по-настоящему.

Боковым зрением я поймал взгляд Теи.

«Не бойся, - подбадривала она, - всё будет хорошо. Ты победишь. Ты настоящий».

Я улыбнулся, я рассмеялся в лицо нападавшим на меня убогим челлеям. Как смеют они причислять себя к нашему великому племени. Я поднял левую боковую руку и почти наугад выстрелил паутиной. Я не левша и с этой руки никогда не стрелял, а потому промахнулся в набегавшего на меня здоровенного челлейца. Но фортуна была на моей стороне, паутина, вскользь, попала в самого дальнего, самого уродливого челлейца. Он опешил, замер, не смея пошевелиться, а я прямой правой рукой ухватился за вибрирующую нить и забросил её арканом сразу на пятерых. Они запутались, смешались и повалились наземь.

«У-у-р-р», - закричал я победным кличем нашего племени и трибуны вторили мне.

«У-р-у», - засмеялся я и не заметил, как заднему подлому челлейцу кто-то вложил в руки искусственную секиру. Да, есть теперь и такие опасные штуки.

От первого удара я увернулся, подставив секиру левой боковой руки, но кто-то сбоку саданул меня рожками в подхитиновое подбрюшье, я оглянулся посмотреть кто это, и тут искусственный клинок ударил меня в затылок. Раздался хруст лопнувшего хитина, и белая жидкость моего мозга закипела, запузырилась, вытекая наружу и соприкасаясь с воздухом. Перед глазами у меня поплыли круги, в ушах раздался гул разгневанных трибун. Я упал на колени и опёрся двумя правыми руками о землю. И тут увидел её, склонившуюся надо мной. У неё не было букета.

«Красивая, - подумал я, - и этот красный лоскут так идёт ей. Кто-то подарил ей его, и это был не я. Может, уже и букет получил другой, может всё идёт, как положено, и я зря сражаюсь с ветряными мельницами»?

«А как же жидкость, - вспомнил я, - ведь я так и не выполнил своего предназначения»

Тея стояла, по-прежнему склонившись, и её лицо было совсем рядом. Я слышал её дыхание и видел расширенные от ужаса глаза, но всё равно она была прекрасной. Она ждала от меня последней воли. Я напрягся и выпустил жидкость, но…. не попал ей в лоно, а лишь слегка забрызгал. Всё пролилось в песок.

«Тея, - закричал я, чувствуя, что всё пропало, и меня теперь не будет в веках, - Тея, любимая….»

Она что-то шептала в ответ, но слов я уже не слышал. Гул трибун стал слабеть и перешёл в слабый монотонный шум. Голова моя закружилась, как от любовной пляски, окружающие предметы слились в замкнутый продолговатый круг. Будущее моего народа перестало меня волновать.

И Тея, она вдруг начала приподниматься над юлиной и таять в воздухе. Её силуэт стал едва прочерчиваемым, через него были видны притихшие трибуны. Она повисела ещё немного над ареной, покачавшись в дуновениях ветерка, и улетела, превратившись в прозрачную фею. Всё пропало. Всё пропало.

Ужас сдавил мне грудь, и я закричал из последних сил:

«Те-я-я, не исчезай, Те-я-я-я».

Глава IV Осколки эклектики.

«Проснись Пётр…. Пьер, ты кричишь… Петя, проснись, наконец».

«Те-я-я… А? Что»? – Я просыпаюсь со сдавленным хрипом в груди.

«Тебе нехорошо?
– Элен испуганно смотрит на меня, - что с тобой? Что за Тея»?

«Какая Тея, - удивляюсь я и трогаю свой затылок, потом начинаю оправдываться, - не бойся, со мной так бывает. Кошмарные сны для меня не редкость. Что-то привиделось из другой жизни, но не отпечаталось в сознании. Всё уже стёрлось, и кто такая Тея я уже не вспомню никогда».

«Мне страшно, - сказала Элен тихо, - впервые в жизни. И не за себя, мне страшно за тебя. Сергей что-то затеял, и ты в этом участвуешь. Вот и ночью кричишь…»

«Не бойся, - я погладил её волосы, - спи моя хорошая, со мной ничего не случится. Ты моя поздняя радость. Так Августин Аврелий обращался к Богу, когда поверил в Него. Ты мой ангел хранитель. Спи, любовь моя, я не буду кричать. Укройся, я сейчас, я быстро, туда и обратно».

В холле было тихо и тепло. Я прошёл мимо нужного места и направился к входной двери.

«Надо проветриться, - решил я, - подышать свежим воздухом и успокоиться».

Снаружи было прохладно, дул порывистый ветер. Я вдохнул и резко выдохнул, как на тренировке.

«Ки-и-я», - закричал я в темноту и сделал несколько ударов по воздуху. Эхо не ответило мне, только деревья зашумели сильнее и закачали ветвями.

Голова моя закружилась от предчувствия чего-то необыкновенного.

«А слабо к океану прямо сейчас, - дрожь пробежала по моему телу от этой мысли, но я уже знал, что исполню задуманное, - я во сне кричу? Беспокоен?.... Ладно, пусть так. Тогда пусть Элен поспит без меня. Это ничего, что я в одних трусах, и на дворе ночь. Когда я ещё решусь на такое».

Не раздумывая, я разбежался и прыгнул с крыльца в темноту. Порыв ветра охладил меня, и я вздрогнул, осознав на мгновение, что делаю что-то опасное. Но уже первобытная ярость проснулась во мне и понесла меня к краю обрыва. Вот и узкая тропинка, она круто уходит вниз в абсолютную черноту. Ноги разъезжаются на скользких камнях, я хватаюсь за сырые ветки, пытаясь удержать равновесие. В любой момент я могу сорваться и кубарем полететь вниз. Но я не думаю об этом:

«Вперёд, туда…. туда к океану, - подгоняю я себя, - я хочу понять, что чувствовал Брандо, когда вдыхал этот влажный воздух. Надышусь сегодня и я. Это ничего, что сейчас ночь, я почти голый и весь измазался. Главное, что я не боюсь. Это не Кощинский двор с его ночными кошмарами и ведьмами. Приезжая на выходные из института, и будучи уже взрослым детиной, ночью я всё равно не мог набраться храбрости и выйти во двор. Ужас кощинского двора, «Страшная месть» Гоголя, «мурашки» по телу, сколько раз я переживал такое и наяву и во сне….

Но здесь… здесь нет того страха, нет ведьм, здесь где-то бродит душа Брандо. Сегодня она поможет мне, и я узнаю, зачем оказался здесь и почему меня всегда так тянет к теплу и морю».

Вот я и внизу и даже не сломал себе ничего. Океан встречает меня грозным шумом, но не злится, он чувствует во мне равного. Он понимает, все мы принадлежим другому океану, более могущественному, который связывает всех нас незримыми нитями.

Вот и поляна, где мы умствовали с Сергеем. Теперь надо лечь и раскинуть руки.