Спасите, мафия!
Шрифт:
— Ой, нет, я такая вообще одна, — хмыкнула я в ответ на его дружеское ехидство. — А этот «Принц» — просто гад, вот и всё. И пофиг на культуру. А почему ты ему позволяешь это делать?
— Мне всё равно, — безразличным тоном заявил Фран, но я ему нисколько не поверила. Не на ту напал, братюня! Потому как я чувствую: тебе не наплевать. И не надо мне тут врать, как сивый мерин, потому что ты не конь. И не лягушка. Ты Фран. «Свободный». И нечего страдать фигней.
— Дурак ты, Фран, хоть и умный, — тяжко вздохнула я, закрыла гляделки и откинулась на подушки. Было тошно, грустно и гадко. Хотелось дать этому шизику с манией величия в глаз, а затем пнуть его куда подальше от моих сестер, от фокусника, который пытается защитить меня, а на себя чхать хотел, и от всей нашей фермы вообще. Но впасть в депрессию, к которым
— Дураком быть не так плохо. Никто не видит под маской шута твое настоящее лицо.
— «Дураком быть выгодно, да очень не хочется, умным очень хочется, да кончится битьем», — процитировала я слова Окуджавы.
— Вот именно, — кивнул Фран.
— А в твоем случае тебя и как «дурака» на фарш пустить пытаются, — вяло огрызнулась я.
— Представь, что было бы, будь я умным, — заявил мой друган, и я резко распахнула глаза: его тон на полградуса потеплел. Он сидел всё с тем же каменным выражением хари лица, но глаза почему-то уже не были ледяными, хоть и пялились на творчество Шишкина так отрешенно, словно там была черная дыра, ну, или квадрат Малевича нарисован. Почему-то я впала в тот самый пресловутый Катькин «кавай» и умилилась, хотя Фран даже подушку не обнимал…
— Молодец ты, братюнь, — улыбнулась я и тиснула парня с любовью к земноводным в охапку, не сумев сдержаться. Странно, но Фран не вырывался и просто замер, аки монумент самому себе, а я, обхватив его своими грабельками за плечи со спины, с довольной лыбой прижалась щекой к его лягушке. Минуты три мы молчали, Фран делал вид, что его тут нет, а я разве что не урчала, аки кошка, от удовольствия. Я вообще люблю обнимашки и прочую ересь, тем более при условии, что «обнимаемый» заставляет меня умиляться чуть ли не ежесекундно. Если честно, может, я и псих, но фокусник мне медленно, но верно становится как младший братик… Ну а что? Две сестры! А я, может, о братике всегда мечтала? Хотя не, не мечтала. Но если он появится, не откажусь. Понимаю я его…
Наконец я с тяжким вздохом (хоть я и не Ленка) отлепилась от зеленоволосого парня и спросила:
— Слушай, Фран, а твое имя — Франческо ведь, да?
— Мое имя всем известно, — протянул он, резво от меня отползая на край койко-места. Ути-пути, бедняжечка! Ты еще «Свободу попугаям!» заори… — Почему ты считаешь, что ты должна знать больше других?
— Да ладно, просто интересно, — отмахнулась я и потянулась, аки кошка, подняв руки к потолку, а затем сползла вниз и улеглась на Франовой койке. Да, я наглая, а вы не знали?
— Слушай, — вопросила я без особой надежды на ответ, — а ты давно знаком с этими? Ну, с чеширским недоразумением, сломанным громкоговорителем…
— Давно, — ответил парниша. — Так давно, что тебе лучше не знать, а то лишние знания мозг травмируют.
— Он у меня крепкий, — хмыкнула я, складывая лапки на пузе, аки покойничек. Фран же подтянул колени к груди (не опять, а снова, да) и, обняв их, заявил:
— Много знать вредно, можно перегрузить плату памяти или нарваться на неприятности, сунув нос в мышеловку.
— Ути, Боже мой, заботишься, — съехидничала я.
— Заботиться я не привык, ты просто неверно трактуешь мою язвительность. Ты вообще странная.
— Не тебе меня журить, — ухмыльнулась я, а парниша едва заметно пожал плечиками. Он мне вообще мало язвил, что странно.
— Слушай, — прервала я затянувшееся молчание аж через минуту, — а почему у герр Чешира утром прицел сбился? И не надо мне вешать на уши лапшу о том, что ты не в курсах: ты ничего не делаешь «просто так», а тогда ты мне велел заткнуться жестом.
— Возвращаясь к вопросу лишних знаний, могу с уверенностью сказать, что твое любопытство приведет к лишению носа, а то и чего-то более ценного.
— Это чегой-то мой нос не ценный? — оскорбилась я, косясь на Франа.
— Такое лицо не спасет никакой нос. Он не ценен. Тем более, ухудшающий ситуацию, — протянул фокусник.
— Сделал гадость — себе радость, — фыркнула я, ухмыльнувшись. Если честно, мне как-то наплевать, кто как мою внешность оценивает. — У меня вот носик остренький, а у тебя — пуговкой. Так что не выёживайся…
— Земноводным внешность не важна, и они не ёжики, это беспокоит только экзальтированных девиц без…
— А в лоб тебе
не двинуть с разворота, чтоб земноводным себя не называл? — возмутилась я, перебивая Франа, который аж одарил меня косым взглядом, чуть повернув черепную коробочку в мою сторону. — Чего глазюкаешь? Не лягушка ты!Я аж села на койке и нахмурилась — вот до чего меня его самоуничижение бесит. Парниша пожал плечами и снова уставился на картину, а я несильно стукнула кулаком по его лягухе.
— Извращенец этот «принц» без королевства, трона и документов, — фыркнула я и с тяжким вздохом встала. — Ладно, Фран, ежели надумаешь прекратить делать вид, что ты его мальчик для битья, — зови. Вместе всегда легче. Не надумаешь — тоже зови, продолжу промывать тебе мозги.
Ясен фиг, мистер «Фокус удался» не ответил, и я пошлепала к себе. Настроение было странное. С одной стороны, он наконец начал называть себя местоимением «я» и прекратил подражать «принцессьей морде» в возведении себя в третье лицо, но с другой, его этот шизик часто резал, и это бесило похлеще того, что он всё еще продолжал самоуничижения при помощи подручных средств в виде шапки и собственного острого языка. Как бы сказала Катька — «печалька». Ну, вот совсем печалька, но с толикой надежды на лучшее. То ли это я неисправимый оптимист, то ли жизнь всё же не из одних черных полос состоит, как считает Ленка…
POV Кати.
День прошел в делах, в заботах, и вечером, накормив ужином всю толпу за исключением Хибари-сана, Рокудо Мукуро и Принца, я подумала, что не всё так плохо, как казалось утром. Ленка с Рапунцель нашего двора активно спорила, да-да, вы не ослышались, именно «активно», причем я не поняла почти ничего из сказанного. Они вещали что-то о кельтских символах, в которых я, если честно, как свинья в апельсинах, и кроме тех знаков, что были высечены на нашем монументе, ни один не знаю. Они же полезли в какие-то дебри и обсуждали символику кельтов вообще, богиню Бригид и мифы, с нею связанные, причем так яростно друг на друга гляделками сверкали, что мне аж любопытно становилось — как они еще друг друга не попереубивали? Хотя, к слову сказать, Скуало сбавил громкость, а Ленусик почти не язвила. Наверное, мечник просто боялся охрипнуть, а моя сестренция увлеклась диалогом, а точнее, спором. С ней бывает… правда, очень редко. Манька же троллила Ленку, и ее активно поддерживал наш главный тролль Франя — вот уж эти двое точно спелись. Кстати, Лена на их выпады вообще не реагировала, словно и не слышала, и только Акулка, которой тоже доставалось, периодически орала: «Врой, заткнулись оба!» Я, Дино, Ямамото и Рёхей в наглую ржали над шуточками мифологических существ нашей хаты, а Гокудера хмурился. Джудайме же был доволен жизнью и робко улыбался, явно стараясь подавить давивший его ржач, вероятно, волнуясь о том, что он, как босс, не имеет права смеяться над «радушными» в какой-то мере хозяевами. Зря: мы к юмору нормально относимся. Правда, и в ответ «объюморить» можем, но это не смертельно. Бьякуран же как всегда лыбился, но смешно ему, похоже, совсем не было, как и Гокудере — вот ведь непрошибаемые личности… Цыбульконосец же вообще по жизни хмурый, а уж на нашей ферме превзошел сам себя, как мне кажется…
Но вернемся к посуде! Стоило лишь мне ее помыть, как на кухню заявилась царская морда и повелела:
— Подай Принцу ужин!
Хотелось съязвить: «Сам возьмешь — не развалишься», — но я сдержалась, памятуя о собственном выпендреже… Опять я навязала сестрам свою позицию, но так будет лучше, уверена. Потому что Ленка явно неспроста носит рубашки с длинным рукавом, а в аптечке пропали нити, бинты и игла.
Я быстро накидала усевшемуся у левой стены Высочеству суши, сварганенные Ямамото, и лично мною сваяную лазанью, поставила перед ним тарелку, чашку чая и свалила куда подальше. Вслед мне донесся шипящий смех… Настроение резко испортилось, и я пошлепала на улицу — проветрить мозги. А точнее, в конюшни, за молчаливой поддержкой единственного Друга — Торнадо. Однако, войдя в денник, я замерла. Возле Машкиного коня, Маркиза, этой милой вороной пакости, всех подряд кусавшей, лягавшей и скидывавшей с седла, как и мой Торр, на корточках сидел… кто бы вы думали? Вряд ли вы угадали, кто угадал — тому медальку на шею. Шоколадную. Потому как там сидел и что-то делал с передней левой конечностью коняги сам царь всея ананасов.