Спелый дождь
Шрифт:
на случайно оккупированной территории, то ли в хлеву: страшно ногу по-
ставить, чтобы не очутиться в дерьме. Нам на гербе вместо медведя надо
мусор прицепить, чтобы помнили, где живём. Пробьёшь верхушку корки,
на которой обитаешь, и окочуришься от внезапного потока зловония.
Сейчас Родина - страдающий больной. А человек на ней должен чув-
ствовать себя, как младенец на груди у матери: защищён и накормлен;
свободно, уютно и не страшно. Красотой, добротой должен быть привле-
чён.
мысль: «Надо поскорее купить билет, съездить домой, в Россию...» Это и
103
есть любовь к Родине. И если я увижу у себя в доме неблагополучие - разве
не скажу об этом? Всё, что я делаю в поэзии - мой метод защиты свободо-
любивых, нормальных отношений...
И вот теперь неведомый нам столичный радиожурналист, узнав из-
вестного документалиста, спрашивал у него - каково настроение в рос-
сийской глубинке? И тот отвечал в свойственной Сидельникову манере:
– С российской глубинкой - нормально.
Так мы узнали, что Саша, как всегда, в центре главных событий.
Весь день по Российскому радио в перерывах между репортажами и
перестрелками звучала песня Булата Окуджавы:
«Не обмануться бы во мраке: чем глуше музыка любви, тем громче му-
зыка атаки...»
А вечером стали передавать списки погибших. Среди них был назван
кинематографист из Санкт-Петербурга... Александр Сидельников. Снай-
пер убил его со спины. Попасть в Сашу было нетрудно: ростом - под два
метра, богатырского телосложения, он всегда возвышался над толпой.
Стреляли по человеку с кинокамерой.
В Мишиной книжке «Девяносто третий год» всего семь страниц. Серий-
ное производство рекламной библиотечки, задуманной в целях поддержки
нищенствующих поэтов. Сборник-проспект тиражом в 1000 экземпляров
издавался в Москве согласно федеральной целевой программе книгоиз-
дания России. Предполагалось, что авторы эти книжки будут продавать
или распространять и таким образом о себе заявят. Будучи в столице, я
сложила тираж в две большие сумки, хотела часть оставить в московских
книжных магазинах, но... оказалось, что платить за продажу и хранение
придётся дороже, чем от того выручка. Увезла всё в Вологду. Конечно, мы
ничего на этом не заработали. Раздавали, дарили...
Великое дело делал Союз писателей России этой акцией. Поэтам давали
понять, что их творчество может быть востребовано.
СТОЛИЦА
Открывай, столица, врата,
Гульче бей, звонарь, в набат:
Убивают братец брата,
Смертным боем -
Брата брат.
Ржава память!
Мысли ржавы!
Девяносто третий год!
По державе
Две державы -
Красный сход
И крестный ход.
Триста лет, не третьи сутки
Дикий лай, стервотный
вой -Скопари и проститутки
Над Россией становой.
Орды. Морды.
Кто? Откуда?
104
Вурдалаки во главе.
Тянут лапы зла и блуда
К древней белой голове.
* * *
Александру Сидельникову
Преступную в злобе,
По-детски святую,
Туземью,
Богатую, нищую,
В вере слепую, тебя,
Больную, хмельную,
Чужую, родимую землю,
За всё до удушья,
До спазм ненавижу,
Любя!
Ты вечно, Россия,
Была замордованным краем:
Воюют брат с братом,
С семьёю враждует семья.
До нас пропадали.
И мы, не живя, отмираем.
Зачем же, скажи мне,
Уходят твои сыновья?!
Не плачь, моё сердце,
Не жди в этой жизни привала.
Нас матери наши
Затем ли рожают на свет,
Чтоб властная клика
На наших костях пировала?
Иначе у нас не бывало.
Не будет.
И нет.
* * *
Крестили -
Тебя не спросили,
Раб божий,
Земной человек.
Идет «пробужденье России»?
Двадцатый кончается век!
Во сне перекошены лица
Идейно озлобленных зон.
И длится,
Всё длится и длится
В веках затянувшийся сон.
Прощай, сочинённое чудо,
Страна,
Диких мыслей игра.
Пора уходить ниоткуда.
К себе возвращаться пора.
105
Мечтанье - продленье обмана,
Кукушка в декабрьском лесу,
Мосток из огня и тумана,
Качающийся на весу.
ЧАША
За фронт
И за опухший тыл,
За жертвы,
За громил,
За старших пил,
За младших пил,
За то, что свет не мил.
За «Землю Малую»,
За Курск,
За-за-за-за-за-за...
За «развитой»,
За «верный» курс,
Самоубийц глаза.
За Млечный Путь,
За красный брод, -
До донышка - до дна!
За оболваненный народ.
А чаша все полна.
* * *
В передрассветном
Стоне сухожилий
Шуршит усталость,
А не благодать.
Мы за Россию
Стольких уложили,
Что уж самой России не видать.
Сгорает память.
А по гарям - зимы.
И в этих вечных зимах
Я поблек:
Так тягостно мне,
Так невыносимо
От героизма нищих и калек.
* * *
Церковь - словно погасший фонарь.
Не пойму - слышу звон или помню?
Не зови меня,
Новый звонарь,
На поруганную колокольню.
Нету веры былой.
Нет огня:
Много минуло,
Всё ль миновало?
106
Я тебя не спасу,
Ты - меня,
Как в нашествие ревтрибунала.