Спелый дождь

кой же степени это повернуто против них.

Володя - бывший железнодорожник, которого мы более знали как ис-

полнителя бардовских песен и прекрасного, чуткого человека. Бывал у

нас дома. Обладал редким по проникновенности тенором, играл на ги-

таре. Ему Миша посвятил одно из своих лучших стихотворений «Слева

– чаща. Леса...», которое мы полюбили в его исполнении.

К тому времени, как мы подружились, Володе было за сорок. Он имел

высшее инженерное образование, но трудился машинистом тепловоза

(здесь больше платили). Работу любил - в его рассказах о дальних рей-

сах много поэзии. Но вот выработаны годы, необходимые машинисту для

получения пенсии, а сил ещё достаточно, в душе неудовлетворенность.

Володя вступает в Коммунистическую партию и с головой окунается в по-

литику. Сначала он становится одним из самых видных депутатов город-

ского Совета самоуправления, а потом делает головокружительный взлет

– по спискам КПРФ проходит в Государственную Думу. Мы догадывались,

что, поддерживая Михаила, Володя рассчитывал привлечь его к агитаци-

онной работе. Стихи нравились, и компартию Громов поддерживал ис-

кренне, только, думается, идеалы КПРФ он больше сочинял... Миша уте-

110

шал: «Володя, не переживай. Для меня неважно, сколько партийности в

человеке - важно, сколько человечности в партии».

(Через четыре года Громов вернется из Москвы и отойдет от политики.

На расспросы будет только с досадой махать рукой, да мы и не станем

спрашивать. По слухам, он хотел сборником «Обугленные веком» пора зить

товарищей по партии, но не встретил поддержки. Стихи никуда «не пош-

ли», чему мы только порадовались).

А сборник остался... По тональности он близок к «Девяносто третьему

году», стихи жесткие, часто афористичные. Очень много посвящений.

Миша говорил: «Что я могу сделать для людей, которых люблю? Подарить

стихотворение. Другого у меня ничего нет...»

Однако в целом от книги - неудовлетворение. Отделение Вологды от

Северо-Западного издательства привело к тому, что квалифицированные

редакторские кадры остались в Архангельске, своими Вологда так и не

обзавелась, а мы навсегда потеряли поддержку Елены Шамильевны.В не-

предсказуемой политической обстановке и ожидании очередного дефол-

та выделенные средства надо было использовать молниеносно. Сборник

«Обугленные веком» (230 страниц) составлялся в спешке. Миша с другом

подбирали опубликованное в газетах (якобы прошедшее редактуру, что на

самом деле было не всегда). Несмотря на серьёзные удачи, сборник остав-

лял впечатление «сырого». Незадолго до смерти Миша взялся его перера-

ботать. Некоторые исправления нам с сыном потом показались спорны-

ми...Спорным кажется и художественное оформление, хотя оно делалось в

соответствии с пожеланиями автора. Тем не менее... если бы мы тогда не

собрали эти стихи вместе, то и вовсе растеряли бы их.

...Одно мы отсылали, другое забирали случайно зашедшие знакомые.

Потом хватались - оказывалось, что самое удачное неизвестно где. Миша

стал печатать под копирку, но копии тоже терялись, а горы недоработан-

ных стихов, к которым автор терял интерес, росли.

Время от времени я пыталась систематизировать рукописи, но получа-

лось плохо. Михаил постоянно рвался вперед, многое оставалось на уров-

не заявок. Все это складывалось в пачки, которые перевязывались тесё-

мочками. Миша обещал, что к этому вернется, но становилось всё яснее,

что такое время вряд ли наступит.

Бумаги заполняли квартиру, собирали пыль. Однажды я жёстко за них

взялась. Делила рукописи на несколько кучек: номер один (удачное, но

чуть подработать), номер два (отдельные ценные строчки и мысли) и но-

мер три - копии, на выброс. Печки у нас не было, уличный контейнер

Миша использовать не хотел. Мы набивали рукописями хозяйст-венные

сумки и увозили за город на свой картофельный участок - сжигать. Когда

у Миши серьезно заболели органы дыхания, врач потребовала капиталь-

ной чистки квартиры. Унести рукописи было некуда, возить для сжига-

ния не стало сил. Я упаковывала их в газеты и бросала в мусорку...

Сначала дело шло довольно бойко, среди ранних стихов слабого попа-

далось много. Но потом я всё чаще оказывалась перед фактом, что выбра-

сывать практически нечего. Наконец сказала: «А в этом разбирайся сам».

Груды бумаг месяцами лежали на подоконнике. Порой я вытаскивала

что-нибудь из середины для журналистских нужд, и если видела в стихот-

ворении удачную мысль или строку, подсовывала для доработки. Часто

такой ход бывал плодотворным.

... Муж вернулся к сохранённым стихам незадолго до смерти. В послед-

ние месяцы нового не писал, но охотно правил: это было не только заня-

111

тие для души в больничной обстановке, но и отвлечение от физических

страданий. Стало ясно, как много там ценного. Это же почувствовали мы

с сыном Петром, разбирая рукописи после смерти. Наследие оказалось

гораздо богаче, чем можно было предположить.

* * *

В. Громову

Слева - чаща. Леса.

А направо - обрыв.

А с небес - голоса,

Плачут души в надрыв:

О себе, о тебе,

Обо мне, обо всех -

Как по красному полю

Калиновый снег.

Лопнул свет-грозовей!

А за ним - темнота.

И распяло меня вертикалью плота.

Не видать ничего.

Я ослеп, что со мной?

Заливает глаза

Маслянистой волной.