Спелый дождь

У тебя есть выражение: «Поэт-затворник обречен перепевать свою за-

консервированную душу...» Не перепевать, Евгений, а РАСПЕВАТЬ. Это

разные вещи. Даже «Отче наш», когда эту молитву шепчешь, зная, что ни

Богом, ни в храме, ни в райкоме она не будет услышана и востребована,

может взорвать человека изнутри. Такие вот дела.

Мир гораздо звероподобнее, отвратительнее и прекраснее, если его не со-

чинять, а попытаться понять. Поэт необходим, иначе политико-партийная

шизофрения закусит нами на банкете в честь победы безумия над разумом».

140

Так была зафиксирована на бумаге концепция собственного творче-

ства. А раньше этим заняться вроде не было повода...

Однажды, когда мы попали в типичную скандальную переделку, нам стали

звонить по телефону из разных стран (США, Израиль...) со словами поддерж-

ки. Вот этого ощущения востребованности Михаилу не хватало всю жизнь!

Потребность рассказывать о поэте и судьбе стихов я стала реализовы-

вать на «Сакан-сайте», где писатель Сергей Саканский любезно позволил

мне открыть «Дневник писателя». Потом эти материалы легли в основу

повести «Вызов судьбе» («Одна из звёзд в печальном русском небе...»). Ана-

стасия Доронина помогла Михаилу зарегистрироваться на «Поэзии.Ру»,

где его встретили очень приветливо.

Самой большой радостью для Миши в больнице были вести из Интер-

нета, хорошие стихи:

«Ты сказал намного больше, чем написал, я это чувствую. Наверное,

каждый нищий был бы польщён таким отношением... Живём на одной

земле, одними радостями и печалями и просто обречены на то, чтобы

слышать друг друга» - Михаилу Берковичу.

«Лёня! Обнимаю молча. Пусть лучше перекрывает кадык, чем мозги...»

– Леониду Марголису.

«Человек в застёгнутом состоянии, а хочется сразу большого. А если его

положили, как одуванчик, на ладонь, и показали миру - зазвучит мировая

симфония» - Иосифу Письменному.

У Варлама Шаламова есть рассказ о последних минутах поэта (счита-

ется, Мандельштама) в лагерном бараке. Ему чудятся идущие стройными

рядами строки Большой Поэзии, и все остальное в мире становится не-

важным. Меня не оставляет мысль, что подобное ощущение испытывал

Михаил, когда писал вот эти строки:

«Большая поэзия - это гигантский планетный музыкально-

литературный смысловой оркестр, и в нём закономерностей больше, чем

случайностей. Если одна творческая мысль затронет струну другой - они

зазвучат. Они будут играть Поэзию. Начинается сыгровка оркестра».

Но есть важное отличие. Если поэт «по Шаламову» слушал поэзию в

одиночестве, знал эту обречённость и даже не тяготился этим, то Сопин

как бы видит себя в огромном концертном зале, где каждый и исполни-

тель, и слушатель:

«Поразительно то, что бывает очень-очень редко... Не успеешь сделать

инструментовку, а уже услышан! И хочется заорать, изобразить на своей

харе НЕЧТО... Больше радости или печали? И с высоты такого понимания

хотелось бы встретиться и больше не разлучаться».

За три дня до смерти он передал мне обрывок бумаги со словами про-

щания, который велел поместить в Интернете:

«ВСЕМ

Приближаясь к концу жизненного пути, благодарю мировую мысль

(компьютер) и Родину - компьютеризация обеспечила мне возможность

встретиться с мировоззренчески близкими мне друзьями (выйти из глу-

хой блокады неизвестности), а государство терпело, не добило меня рань-

ше времени. Михаил Сопин».

ПОЭЗИЯ

В ней век и год,

И тьма, и свет,

141

Бесследие и след,

В котором правды горней нет

И лжи народной нет.

Есть мысль.

Есть дикость от ума -

Кровь межусобных драк.

Есть лжесвобода и тюрьма,

И церковь, и бардак.

Сама принадлежит земле

И всё должна вмещать.

Она - на избранном челе

Господняя печать.

* * *

Кто мы?

Извечнейший вопрос.

Все под Законом

Тайным самым:

Скопленье одиноких звёзд,

Беззвучно падающих в саван.

Вот почему душа в ночи

На дальний свет,

Сквозь наледь окон

Прощально так

Другой кричит,

Другой,

Такой же одинокой!

Свой знаменуя перелёт

Над монолитом светотьмищи,

Поет она -

Она поёт

Для очарованных и нищих.

ЛИРА

Свободная лира,

Буди, будоражь, не разбейся.

Не время. Повсюду

Казёнщина, чванство и спесь.

У каждого века

Свой голос, свой лик, своя песня,

И в каждом грядущем

Свои невозможности есть.

Отцы - атеисты.

А деды молились иконе

И царскую дули,

И пели вовсю в кабаках.

У нас преимущество:

Недругу лиха не помни!

Автографы века стального

На наших боках.

Плачь, узница-лира,

142

О Родине

Павшей и падшей,

О вольных-невольных,

Что жили, цепями звеня.

Гори,

Моя лира степная,

На совести нашей,

Ты искрою

Будешь светить

После Судного дня.

МОЛЮСЬ НА КОЛЕНЯХ В ПЫЛИ

Кто сказал, что не чувствуют птицы?

Кто сказал,

Что не плачет трава?

И душа,

Перед тем, как разбиться,

Высочайшей печалью жива:

К маяку, к тростнику у болотца,

К тополям, что вросли в хутора,

Ко всему, что еще остаётся,

Ко всему, с чем прощаться пора...

Поглядишь на врага, как на брата!

Чуя сердцем непрочную нить -

Как же так,

Уходить без возврата,