Спелый дождь
Шрифт:
У тебя есть выражение: «Поэт-затворник обречен перепевать свою за-
консервированную душу...» Не перепевать, Евгений, а РАСПЕВАТЬ. Это
разные вещи. Даже «Отче наш», когда эту молитву шепчешь, зная, что ни
Богом, ни в храме, ни в райкоме она не будет услышана и востребована,
может взорвать человека изнутри. Такие вот дела.
Мир гораздо звероподобнее, отвратительнее и прекраснее, если его не со-
чинять, а попытаться понять. Поэт необходим, иначе политико-партийная
шизофрения
140
Так была зафиксирована на бумаге концепция собственного творче-
ства. А раньше этим заняться вроде не было повода...
Однажды, когда мы попали в типичную скандальную переделку, нам стали
звонить по телефону из разных стран (США, Израиль...) со словами поддерж-
ки. Вот этого ощущения востребованности Михаилу не хватало всю жизнь!
Потребность рассказывать о поэте и судьбе стихов я стала реализовы-
вать на «Сакан-сайте», где писатель Сергей Саканский любезно позволил
мне открыть «Дневник писателя». Потом эти материалы легли в основу
повести «Вызов судьбе» («Одна из звёзд в печальном русском небе...»). Ана-
стасия Доронина помогла Михаилу зарегистрироваться на «Поэзии.Ру»,
где его встретили очень приветливо.
Самой большой радостью для Миши в больнице были вести из Интер-
нета, хорошие стихи:
«Ты сказал намного больше, чем написал, я это чувствую. Наверное,
каждый нищий был бы польщён таким отношением... Живём на одной
земле, одними радостями и печалями и просто обречены на то, чтобы
слышать друг друга» - Михаилу Берковичу.
«Лёня! Обнимаю молча. Пусть лучше перекрывает кадык, чем мозги...»
– Леониду Марголису.
«Человек в застёгнутом состоянии, а хочется сразу большого. А если его
положили, как одуванчик, на ладонь, и показали миру - зазвучит мировая
симфония» - Иосифу Письменному.
У Варлама Шаламова есть рассказ о последних минутах поэта (счита-
ется, Мандельштама) в лагерном бараке. Ему чудятся идущие стройными
рядами строки Большой Поэзии, и все остальное в мире становится не-
важным. Меня не оставляет мысль, что подобное ощущение испытывал
Михаил, когда писал вот эти строки:
«Большая поэзия - это гигантский планетный музыкально-
литературный смысловой оркестр, и в нём закономерностей больше, чем
случайностей. Если одна творческая мысль затронет струну другой - они
зазвучат. Они будут играть Поэзию. Начинается сыгровка оркестра».
Но есть важное отличие. Если поэт «по Шаламову» слушал поэзию в
одиночестве, знал эту обречённость и даже не тяготился этим, то Сопин
как бы видит себя в огромном концертном зале, где каждый и исполни-
тель, и слушатель:
«Поразительно то, что бывает очень-очень редко... Не успеешь сделать
инструментовку,
а уже услышан! И хочется заорать, изобразить на своейхаре НЕЧТО... Больше радости или печали? И с высоты такого понимания
хотелось бы встретиться и больше не разлучаться».
За три дня до смерти он передал мне обрывок бумаги со словами про-
щания, который велел поместить в Интернете:
«ВСЕМ
Приближаясь к концу жизненного пути, благодарю мировую мысль
(компьютер) и Родину - компьютеризация обеспечила мне возможность
встретиться с мировоззренчески близкими мне друзьями (выйти из глу-
хой блокады неизвестности), а государство терпело, не добило меня рань-
ше времени. Михаил Сопин».
ПОЭЗИЯ
В ней век и год,
И тьма, и свет,
141
Бесследие и след,
В котором правды горней нет
И лжи народной нет.
Есть мысль.
Есть дикость от ума -
Кровь межусобных драк.
Есть лжесвобода и тюрьма,
И церковь, и бардак.
Сама принадлежит земле
И всё должна вмещать.
Она - на избранном челе
Господняя печать.
* * *
Кто мы?
Извечнейший вопрос.
Все под Законом
Тайным самым:
Скопленье одиноких звёзд,
Беззвучно падающих в саван.
Вот почему душа в ночи
На дальний свет,
Сквозь наледь окон
Прощально так
Другой кричит,
Другой,
Такой же одинокой!
Свой знаменуя перелёт
Над монолитом светотьмищи,
Поет она -
Она поёт
Для очарованных и нищих.
ЛИРА
Свободная лира,
Буди, будоражь, не разбейся.
Не время. Повсюду
Казёнщина, чванство и спесь.
У каждого века
Свой голос, свой лик, своя песня,
И в каждом грядущем
Свои невозможности есть.
Отцы - атеисты.
А деды молились иконе
И царскую дули,
И пели вовсю в кабаках.
У нас преимущество:
Недругу лиха не помни!
Автографы века стального
На наших боках.
Плачь, узница-лира,
142
О Родине
Павшей и падшей,
О вольных-невольных,
Что жили, цепями звеня.
Гори,
Моя лира степная,
На совести нашей,
Ты искрою
Будешь светить
После Судного дня.
МОЛЮСЬ НА КОЛЕНЯХ В ПЫЛИ
Кто сказал, что не чувствуют птицы?
Кто сказал,
Что не плачет трава?
И душа,
Перед тем, как разбиться,
Высочайшей печалью жива:
К маяку, к тростнику у болотца,
К тополям, что вросли в хутора,
Ко всему, что еще остаётся,
Ко всему, с чем прощаться пора...
Поглядишь на врага, как на брата!
Чуя сердцем непрочную нить -
Как же так,
Уходить без возврата,