Спираль
Шрифт:
Кто-то поздоровался с ним.
Он не узнал. Степенно кивнул.
«Видимо, шапочное знакомство, не слышал о моей болезни, иначе бы остановился, расспросил», — решил Рамаз и сразу смешался, вдумавшись в свои рассуждения. Он догадался, что тот, кто поздоровался с ним, был знакомым Рамаза Коринтели, и вывод, сделанный им сейчас, принадлежал Коринтели, а не академику Давиду Георгадзе. Он понял, что отныне стал подлинным Рамазом Коринтели.
Вдруг чей-то взгляд забуравил спину.
Он остановился, затем как ни в чем не бывало невозмутимо обернулся.
Незнакомый парень, упрямо не сводивший с него глаз,
Рамаз Коринтели поднял глаза на незнакомца, но тут же отвел их. Взгляд парня жег его, как солнечные лучи, собранные лупой в одну точку, жгут подставленную ладонь.
«Ишь как вперился, словно знает меня!»
Обеспокоенный, он так же невозмутимо отвернулся и по-прежнему неторопливо продолжил путь.
«Если друг или знакомый, почему не подошел и не поздоровался?
Может быть, ждал, когда я поздороваюсь?
Болел-то не он, а я. Если он в самом деле друг или знакомый, должен был остановить и расспросить меня.
Может быть, показалось? Или спутал меня с каким-нибудь случайным знакомым?»
Шагов через тридцать Рамаз обернулся еще раз.
Ни здания редакции, ни того подозрительного субъекта не было видно.
«Конечно, спутал с кем-то!» — облегченно вздохнул Коринтели.
Он почему-то решил вернуться и окончательно убедиться, что его взгляд случайно встретился со взглядом неприятного парня.
Шагов через десять показалось здание редакции. Небольшое, но все-таки беспокойство охватило Рамаза.
«С чего я волнуюсь? Уверен, что там никого нет, — решил он вдруг, и неожиданная злость подавила волнение. — Если он еще там и так же зыркнет на меня, подойду и пришибу к чертовой матери!»
Никого не было.
Рамаз спокойно огляделся. Ничего подозрительного.
«Конечно, принял за знакомого, вот и уставился, — окончательно решил он. — Какие, однако, у него странные глаза».
Издали он заметил двух девушек, стоящих перед Академией. Его внимание, видимо, привлекли их экстрамодные наряды, которые в другое время наверняка показались бы ему вульгарными и вызывающими.
«В другое время!»
Он уже понимал, что «другое время» никогда не вернется.
Обе девушки были красивы, но особенно приглянулась ему та, что стояла слева, теребя лямку переброшенной через плечо сумки.
«Интересно, на каком море она успела загореть в мае месяце?» — подумал Рамаз.
И тут случилось настоящее чудо. Их взгляды встретились. Лицо девушки радостно вспыхнуло, она оставила подругу и поспешила навстречу Коринтели.
— Рамаз!
Он не успел опомниться, как оказался в ее объятиях:
— Как ты, Рамаз, когда тебя выписали? — сыпала вопросами девушка, целуя его так, словно на улице, кроме них, не было ни души.
Рамаз окрылился и воспарил — чувствовал, что его целуют не как друга или родственника…
— Как ты, бессовестный? Три раза приходила навещать тебя. Не пустили. Вообще запретили приходить. Потом я смоталась на море. Рановато, конечно, но выхода не было. Я всегда в августе ездила в Гагры, а в этом году мой племянник в институт сдает — в августе придется тут куковать. Вот и выхлопотала двухнедельную путевку на начало мая. И все же здорово я загорела, а? Нелли! — вдруг закричала девушка подруге, стоящей в двух шагах от них. — Нелли! Это тот самый Рамаз Коринтели, о котором я тебе
столько рассказывала.— Очень приятно! — Нелли приблизилась к молодому человеку и томно протянула ему руку. — Лали, я ухожу!
«Лали!» — запомнил Рамаз.
— Куда уходишь? Прогуляемся втроем. Ты свободен? — вдруг спросила Коринтели девушка.
— Свободен! — Рамаз уже не скрывал радости и не сдерживал улыбку.
— За полмесяца в Гаграх я Нелли все уши прожужжала о тебе. Ты малость бледный, но выглядишь хоть куда. Когда тебя выписали?
— Две недели назад. — Рамаз сделал вид, будто был на седьмом небе от встречи.
По правде сказать, он не притворялся. В блаженном тумане уже не замечал никого на всем проспекте. Не слышал ни шума машин, ни смеха гуляющей молодежи.
— Завернем в «Иверию», в кафе?
— Как прикажете!
— Я ухожу! — заявила Нелли.
— Почему же? — из вежливости запротестовала Лали. Хотя по лицу ее было видно, что ей не терпится остаться наедине с Рамазом.
— Срочное дело. Подруга ждет. Будьте здоровы!
— Всего вам доброго! — корректно поклонился Коринтели.
Лали взяла юношу под руку и повела его к подземному переходу.
— Прямо не верится, что вижу тебя!
— А вы как? — спросил вдруг Рамаз.
Девушка остолбенела на месте, ошарашенно глядя на молодого человека:
— Ты что, смеешься надо мной?
— С какой стати я должен над вами смеяться?
— А с каких это пор ты со мной на «вы»?
Рамаз понял свою оплошность и громко рассмеялся.
— Болезнь виновата. Господа врачи приучили меня «выкать». Заодно хочу предупредить тебя на будущее — у меня с памятью неладно. Не помню многого. Пока только твое лицо и имя ожили в памяти. И то, возможно, потому, что встретил тебя. Вчера, к примеру, я тебя не помнил, да что там вчера, сегодня, пока не столкнулся с тобой, не помнил.
— Правда? — Девушка с искренним сочувствием посмотрела на него.
— Ничего не поделаешь. Главное, я выкрутился. Наверняка все уладится, и рано или поздно я стану прежним Рамазом Коринтели.
Девушка так же моментально успокоилась, как и огорчилась минуту назад. У нее, судя по всему, был легкий характер.
Не переставая болтать, они прошли подземным переходом и скоро оказались в вестибюле «Иверии». За эти минуты девушка успела рассказать, как ей отдыхалось, что случилось с ней за тот период, когда Рамаз Коринтели лежал в больнице, упомянула до двадцати имен юношей и девушек, которых, как вытекало из ее болтовни, Рамаз должен был близко знать. Некоторые, по всей вероятности, были его друзьями.
В кафе «Иверия» Давид Георгадзе никогда раньше не был. В вестибюле он растерялся. Глаза забегали по сторонам. Он не знал, куда идти теперь, и решил пропустить девушку вперед. Лали смело направилась к винтовой лестнице. Рамаз по пятам следовал за ней. Они еще не успели подняться, как девушка вытянула шею, вглядываясь в прогал между перилами.
— Наш столик свободен! — радостно сообщила она, почти бегом преодолевая последние ступеньки.
«Ага, тут, оказывается, есть наш, в частности мой, любимый столик», — улыбнулся в душе Коринтели и оглядел зал. В глаза сразу бросилось, что за столиками находилась одна молодежь. Все почему-то смеялись, громко разговаривали. Пелена табачного дыма висела в воздухе.