Спираль

Позвонил он и главному врачу. Сказал, что пишет автореферат кандидатской диссертации, и просил не отвлекать его чрезмерным вниманием. Если случится необходимость, он сам найдет его.

Снова устроился за столом, но душа — нет и нет! — не лежала к работе.

Сон есть сон, но временами ему казалось, что сердце у него вправду останавливается.

«Что со мной?

Наверное, переутомился. Все вполне естественно, сколько месяцев я не занимался наукой!» — успокаивал он себя.

Его труд — значительное и кропотливое исследование — был закончен. Главное теперь — превратить его в дипломную работу, а фактически — в реальную диссертацию.

Отсутствие литературы создавало массу помех. Он запасся множеством книг из университетской библиотеки, но той новейшей иностранной литературы, которая осталась в квартире Давида Георгадзе, нельзя было найти ни у кого в Тбилиси.

Сердце опять остановилось. Опять он ощутил в голове холодный и влажный воздух.

«Нет, мое состояние не объяснимо утомлением, я не чувствую ни малейшей физической или умственной усталости!

Тогда отчего накатывает на меня эта жуть?

Кто знает, сколько еще непредвиденных напастей поджидает меня впереди?!»

Рамаз Коринтели не ошибался, интуиция молодого ученого улавливала импульсы, предвещающие нечто ужасное.

Стараясь развеять тягостные мысли, он приблизился к окну, выглянул во двор.

Дворик, зажатый четырьмя огромными бетонными кубами, был полон легковых машин.

Листья деревьев нехарактерно для середины июля побурели. Стоящие в квадратных выемках раскаленного асфальта деревья тянулись ввысь в надежде вырваться за бетонные стены. Их непропорционально тонкие стволы и устремленные к небу чахлые кроны хирели от постоянного жара асфальта и чада машин.

Рамаз прижался виском к стеклу приоткрытой створки окна. Ему вспомнился ректор университета, высокий, худощавый, с посеребренными висками профессор, столь скептически отнесшийся поначалу к способностям заочника.

Двумя неделями раньше Зураб Торадзе предупредил ректора, что сведет его с молодым человеком феноменальных таланта и знаний. Главврач так расписал бывшего пациента, что ректор счел его просто фантазером и, в общем-то, даже не выслушал толком. Недоверие ректора задело Торадзе, и он запальчиво бросил:

— Вы, видимо, не принимаете всерьез мои слова. Вам представляется, что я нахваливаю Рамаза Коринтели, как сотни родителей и ходатаев своих отпрысков и протеже. Лучше я приведу его, и вы сами с ним поговорите. Полагаясь на вашу непредвзятость, я верю, что вы не сочтете зазорным для себя признать, что он феноменально одарен и в высшей степени образован.

И на это заявление ректор не обратил особого внимания. Он хорошо знал пристрастие Торадзе к пышным и пылким речам. Не проявляя интереса к его протеже, он не вызвал декана и не поинтересовался у того личностью «феноменального» юноши.

Настал день, когда ректор принял Торадзе вместе с его бывшим пациентом.

Он встретил обоих стоя, обоим подал руку, затем опустился в мягкое вращающееся кресло, пригладил посеребренные виски и с чуть заметной насмешливой улыбкой адресовался к Рамазу:

— Итак, это вы обладатель феноменальных способностей и знаний?

— Я Рамаз Коринтели, — вызывающе отрубил молодой человек, — Рамаз Михайлович Коринтели.

Ректора несколько смутили странновато вспыхнувшие глаза посетителя.

— Я, кажется, не сказал вам ничего обидного?! — недоуменно пожал он плечами и посмотрел на Торадзе, словно призывая того в свидетели.

— Рамаз Коринтели не обиделся, — понял его главный врач, — он просто чересчур чувствителен и самолюбив.

У ректора испортилось настроение, он пожалел, что предварительно не переговорил с деканом или не ознакомился с личным делом студента.

— Вот и хорошо, — сказал он слегка обиженным, слегка смущенным голосом. — Итак, вы хотите сдать все предметы за три курса и в конце января защитить диплом? Вы понимаете, какое это нарушение всех правил и установок?

— Да, но разве не встречаются исключения? Мергелян, например, в восемнадцать лет стал академиком.

— Мергелян, Мергелян… — протянул ректор, откидываясь на спинку кресла и глядя в потолок. — Мергелян, молодой человек, редчайшее исключение. Дай вам бог дотянуться до него и даже более того!

— Уверяю вас, батоно Серги, Рамаз Коринтели никому не уступит. Может быть, вы снизойдете и побеседуете с ним? — У Зураба Торадзе дрогнул голос.

— Вы уже пишете диплом? — спросил вдруг ректор, глядя прямо в глаза Коринтели.

— Уже написал, уважаемый, — принял вызов Рамаз.

Для него не составило труда понять, что ректор с самого начала выражает ему недоверие. На глазах это недоверие перерастало в раздражение. В душе молодого человека вспыхнуло мстительное чувство. Он решил язвить на каждом слове.

Ректора подавляли сверкающие глаза юноши. На его счастье, зазвонил телефон. С быстротой молнии он повернулся в кресле и поднял трубку:

— Алло!

Пауза.

— Да!

Пауза.

— Да. Да!

Пауза.

— Вас понял! Всего хорошего! — Вот и все, что он произнес довольно нервозно, и повесил трубку. — Меня вызывают в Министерство просвещения! — задумчиво объяснил он и снова повернулся к Коринтели. — Прекрасно, что вы закончили диплом, но позвольте не как ректору, а как коллеге спросить вас, какую тему вы выбрали без руководителя и безо всякой помощи?

— Постараюсь объяснить вам поподробнее, тем более что я уверен: решенная мною проблема крайне заинтересует вас.

— У вас, значит, проблема даже решена? В дипломной работе мы не требуем сразу постановки и решения проблемы. Но коли вы решили, естественен мой интерес, что это за проблема и почему она должна заинтересовать меня?

— Я сейчас же могу вам доказать, что проблема решена мной окончательно. Говоря, что вас заинтересует мой диплом, я, думается, не ошибся. Я решил вопрос, с которым лично вы так и не смогли справиться.

— В частности? — Ректор был заинтригован. Потаенная ирония, заметная лишь искушенному взгляду, перестала морщинить уголки его глаз. Он чувствовал, что столкнулся со странной и непреклонной личностью. Только не мог догадаться, сколько неожиданностей ждет его впереди.

— В частности? — опять зло блеснули глаза Коринтели. — В частности, я умышленно взял проблему, к которой вы не подобрали ключа. Взял специально, так как, во-первых, предвидел наперед, что моя «феноменальность» вызовет у вас только насмешку, а во-вторых, я знаю ваше отношение к молодежи. Не вообще, в масштабе университета, но в частности, к вашим молодым коллегам. В масштабе университета вы играете роль снисходительного и любящего молодежь ректора.