Спор о варягах

Чтобы современному читателю было ясно, чего мы добивались, расскажу предысторию «норманнской баталии». Я уже вкратце рассказывал ее в своей книге «Перевернутый мир» (Самойлов 1993: 15-16). Здесь я представлю эти воспомнания в несколько развернутом виде.

Книга «Перевернутый мир» сначала выходила в журнальном варианте под прозрачным псевдонимом Лев Самойлов в 1988-1991 гг., потом вышла (под тем же псевдонимом) в археологическом издательстве «Фарн» (1993). Фамилии основных участников событий были в ней изменены. Теперь можно открыть лица основных участников.

Книга была посвящена в основном моему аресту 1981 г., последовавшим тюрьме и лагерю, и, разумеется, были рассмотрены обстоятельства, постепенно приведшие к этому событию, — мои неоднократные столкновения с властями предержащими и господствующей идеологией, в результате которых я смолоду попал под надзор КГБ. К таким «подготовительным» обстоятельствам могли принадлежать и мои научные интересы и увлечения, в их числе, конечно, норманнская проблема.

В предисловии к тексту книги «Спор о варягах» я уже рассказывал о том, какие обстоятельства привели к ее написанию во время моей аспирантуры в Ленинградском университете. Завершил книгу я как раз к окончанию аспирантуры — в 1960 г.

С 1960 г. я стал преподавать бесплатно, потом, с 1962 г. в качестве штатного ассистента, обзавелся учениками. Еще будучи в аспирантуре (1957-1960) создал при кафедре кружок школьников. Из школьников выросли студенты, которые увлекались моими темами и писали по ним курсовые работы. Мои студенты. Их становилось все больше. В 1962-1963 гг. я стал читать им спецкурс «Варяги и археология» на основе своей книги, давал им читать машинопись и, как мои бывшие студенты сейчас вспоминают, водил их на дискуссии историков по варяжской проблеме. В 1964 г. организовал Проблемный семинар из активных и способных студентов, увлекшихся наукой всерьез (ныне это профессора и доценты, доктора и кандидаты наук).

Слухи о наших занятиях обеспокоили идеологическое начальство: тогда «норманнская теория» считалась чуть ли не фашизмом. Между тем хрущевская оттепель отошла в прошлое. На идеологическом небе взошла тусклая звезда Суслова. Мороз догматизма крепчал. Однако партийному руководству посещать лекции для идеологического контроля у нас в Университете было не принято. Решено было спровоцировать меня на публичное выступление по норманнской проблеме. Если я выскажусь откровенно и в том духе, в котором, по слухам, высказывался на лекциях, то тут меня и прихлопнут. Поступят, как обычно поступают с «идеологическими диверсиями»: примут соответствующее постановление партбюро и т. д. Если же я струхну и заговорю, как положено, т. е. антинорманистски, то с каким лицом я назавтра выступлю перед студентами? Популярность моя резко упадет, и можно будет закрыть эту тему.

В конце 1965 г. на факультете по инициативе партбюро была запланирована публичная дискуссия по варяжскому вопросу. Наш семинар обязали представить докладчиков — с тем, чтобы мы подставились под удар. Против нас должен был выступить известный специалист по этой теме из Института истории Академии наук СССР И. П. Шаскольский. Только что вышла его книга «Норманнская теория в современной буржуазной науке» (Шаскольский 1965). Я был с ним знаком, мы не раз сталкивались в дискуссиях по норманнскому вопросу.

Мои студенты загорелись азартом: «Мы их фактами закидаем!», у нас было собрано уже немало фактов. «А вам, — возражал я, — ответят, что вы неправильно интерпретируете факты». Я понимал, что с идеологами спорить, опираясь на факты, совершенно бесполезно. Ведь для них значение будет иметь не то, насколько норманнская теория обоснована фактами, а насколько она соответствует методологическим критериям и насколько вписывается в современную идеологическую борьбу. Если удастся обосновать ее допустимость в этом плане, а еще лучше — если удастся показать, что и антинор-манизм не лучше норманизма по своим идейным связям, вог это уже был бы весомый для этой дискуссии аргумент. Только на его фоне факты могли бы получить значение.

Я хорошо помнил, что Маркс был точно не таким антинорманистом, каким его представляли наши учебники, что цитаты из него приводятся в урезаном виде. В это время из армии вернулся мой ученик, прежний мой школьник, а затем студент Глеб Лебедев — почти к самой дискуссии. Еще в 1962 г. он писал у меня курсовую работу о роли варягов в образовании Древнерусского государства, формальным руководителем которой был декан и завкафедры отечественной истории В. В. Мавродин. Но затем Глеба забрали с первого курса в армию на три года. Мы все это время переписывались. Я сразу же поручил вернувшемуся Глебу раздобыть «Секретную дипломатию» Маркса (она тогда не была переведена на русский и не вошла в многотомную класику — «Сочинения М. и Э.») и проработать ее для выступления на дискуссии (теперь-то она известна в своем полном виде — см. Плимак 1966; Джаксон и Плимак 1988).

На себя я взял разработку мировой историографии. Нужно сделать главный упор на изменения в политической ориентации норманистов и антинор-манистов: в расстановке сил они не раз менялись местами. Изменилась и ситуация в зарубежной науке — наши доморощенные блюстители догм наверняка этого не знают. Вот после этого предъявим и факты. Володя Назаренко занялся археологическим материалом. Кроме того, мы попросили поддержки у наших союзников из ИИМК — пригласили Галю Федоровну Корзухину, известную солидным обоснованием аналогичных взглядов (подтянули «тяжелую артиллерию»).

Незадолго до дискуссии я зашел к декану Владимиру Васильевичу Мав-родину. Низенький и круглый, он сидел своем кресле, посверкивая живыми глазками из-под наплывших век. Я попросил оказать нам содействие, ведь это же и для факультета важно. «Нет, я не стану вам помогать, — взметнулся В. В., — они заручились санкциями обкома, и ваша песенка спета». Я сказал:

Профессор Иван Васильевич Степанов, секретарь партбюро истфака ЛГУ времен «норманской баталии»

«Вы меня не поняли, я не прошу Вас выступать в поддержку, а только поставить наши выступления, как нам удобнее: мое — вторым, как ответ на Шаскольского, Лебедева или Назаренко — сразу за мной, чтобы закрепить воздействие, а еще кого-нибудь из наших — через одного». «Это я могу», — отвечал декан.

Портрет И. П. Шаскольского

«Они» — это было партбюро и те историки, которые группировались вокруг него. Возглавлял партбюро тогда краснощекий Иван Васильевич Степанов. И. П. Шаскольский никакого отношения к этой компании не имел. У меня даже было подозрение, что он прекрасно понимал истинную весомость «норманистских» фактов и легковесность «антинорманистских», но, не желая ссориться с начальством, писал «как надо». Но старался, чтобы было не очень уж грубо, более приемлемо, что ли. Недавний (ныне покойный) патриарх анти-норманистского движения А. Г. Кузьмин (2003: 220) назвал Шаскольского «стыдливым норманистом», коль скоро он признавал, что варяги это норманны. На деле Шаскольский был «стыдливым антинорманистом». Он был глубоко интеллигентным человеком, и ему было мучительно стыдно за то, что он оказался в такой компании.

Перед дискуссией он подошел ко , мне и, держа меня за пуговицу, застен- I чиво сказал: «По-видимому, вы будете моим главным противником, но, надеюсь, вы понимаете, что не я буду вашим главным противником». О, да, мы это понимали. Как сообщал декан, подлинным «главным противником» уже были получены санкции на ликвидацию семинара и на мое увольнение, а за увольнением могли последовать и более жесткие меры. «Я постараюсь, — сказал наш оппонент, — выступать так, чтобы не навлечь на вас политических обвинений». «От вас мы их и не ожидаем, — ответил я любезностью на любезность. — Но вы не беспокойтесь. Излагайте ваши научные взгляды без оглядки. За себя мы сами постоим».