Старая школа рул

— Хорош уже, — оборвал меня Кукуша, и тыльной стороной ладони вытер повлажневшие глаза. — Чё душу-то рвёшь? Если б не завалили его тогда Ширяевские… Как ты-то узнал, вообще? Тебя ещё и в помине не было тогда.

Я говорил правду. Хотел вырвать пацанёнка этого из трясины воровской, выдернуть из колеи. Помочь. Он тогда тощий был, как цыплёнок ощипанный. И голову набок держал. Он мне помог хорошо, и я решил ему тоже помочь. Он в те времена с кировскими тёрся, а батя у него авторитетным вором считался. Правда, всю жизнь по зонам мотался, а случайный отпрыск его в детдоме лямку тянул.

— Живой он, — сказал я. — Не умер Бешеный.

— Чё ты гонишь?! — вскочил со скамейки Кукуша. — Я ж на похоронах был!

— Вместо него Панаса закопали. Помнишь, его найти не могли?

Кукуша выпучил глаза и рот открыл.

— А дядьку вывезли тогда. Он в Польше долго торчал. Лечился. Пуля всё лицо разворотила. Потом в Аргентину перебрался.

— А чего весточку не подал?! — с обидой воскликнул Кукуша, снова усаживаясь на скамейку.

— Не мог. И нельзя было. Его же свои менты грохнули. Да только не добили. Добрые люди помогли, вывезли без сознания, едва живого. А эти упыри до сих пор его ищут, порвать хотят. Поэтому никому ни слова, ясно?

— Если б я только знал, — всхлипнул Кукуша. — Он мне за отца был, понимаешь? Дядька твой. Я таких людей…

Он отвернулся.

— Ладно, Кукуша. Вижу, жизнь твоя не сказкой была. Но и он там не в райском саду нежился. Короче, он спрашивает, может ли всё ещё на тебя рассчитывать?

Толстяк молча кивнул, и в глазах его отразилась решимость.

— Дядька не сомневался, — кивнул я и хлопнул его по плечу.

— А чё он, хочет?

— Как и все мы. Справедливости.

— Порвать их?

— Порвать. Чтобы я порвал. Поможешь?

— Помогу, — без раздумий ответил он. — Только я не при делах сейчас. Снова в бане стою, как и тогда. Вот так жизнь и проскочила. Вкруговую…

— Прикинь, Бешеный вообще не сомневался, что я тебя здесь найду. А жизнь… жизнь пока не проскочила. Ты вон бык молодой ещё. Дети-то есть?

— Какие дети? Зачем? Чтоб, как сам по приютам? Один я.

— Ну, значит невесту тебе подыщем, — подмигнул я.

— А ты похож на него, — хмыкнул он. — Не рожей, а повадками. В натуре, похож. Будто он сам в тебя вселился. Как тебя?

— Сергей тоже. Только Иваныч.

* * *

Кукуша владел пятнадцатилетним бумером, вернее, бэхой, как он назвал свою «пятёрочку». Он достал из кармана здоровенный телефон и включил навигацию. Я удивления не проявил, но удивился. Он ввёл адрес и всё, понеслось — поверните направо, поверните налево, впереди радар.

Зелёная поляна оказалась новым микрорайоном, построенным, как Вегас посреди чистого поля и вынесенным прилично за город. То есть, по сути, это была отдельная деревня или даже городок с собственной инфраструктурой.

— Сначала тут коттеджный посёлок построили для крутых, — просветил меня дядя Слава Кукуша. — Ну, а потом уже и остальное пристроили — школу там, кабаки, магазы, всё вот это.

Выглядело круто и дома тут попадались просто атас, явно не на трудовые доходы построенные.

— Через двести метров поверните налево, — скомандовала тётя из навигатора, Кукуша крутанул баранку и притормозил.

— Не проедем, — сказал он, остановился и вытер носовым платком лоб.

Он был в мягкой спортивной куртке и дешёвой рубашке, расстёгнутой на три пуговицы, по причине невозможности обхватить толстую шею. Седая поросль буйно кучерявилась в этом глубоком декольте.

— Вижу, — прищурился я. — Вижу.

В конце улицы был опущен шлагбаум, а в будке рядом сидели охранники.

— Неплохо окопались буржуи, да? — просипел Кукуша.

— Ладно, здесь стоять не будем, чтоб не палиться, — кивнул я. — Езжай туда, вон, где кафешка. Да, да, туда. Посидишь там, пока я тут осмотрюсь.

— Точно? — нахмурился он. — Помощь не нужна?

— Точно, — кивнул я. — За поворотом остановись, я выйду.

Я выскочил и двинул в сторону КПП.

— Здравствуйте. Я к Шалаевым.

— Заявки нет, — равнодушно ответил охранник. — Кто такой?

— Одноклассник.

— Документ нужен.

Паспорт у меня был с собой.

— Саня, позвони, — отвернулся он в глубь сторожки. — Сергей Краснов, одноклассник.

Разговор по телефону я не слышал, но через минуту из будки высунулась рука с моим паспортом.

— Проходи. Четвёртый дом с левой стороны.

— Знаю, — небрежно бросил я и прошёл через калитку.

В охраняемой зоне находилось двенадцать крутых вилл, построенных по типовому проекту. Такие хорошо бы смотрелись на берегу океана. Стекло, бетон, шум прибоя и звук падающих перезрелых кокосов. Впрочем, заборы, хоть и охрененно дорогие, портили вид и не давали как следует рассмотреть территорию. Мешали, так сказать, оперативным действиям.

Я дошёл до виллы, которую назвал охранник и остановился у калитки. Нажал на звонок и замок щёлкнул. Я толкнул дверь и переступил порог. Сердце колотилось, пытаясь пробить хилую телесную оболочку Серёжи Краснова и выскочить наружу.

Двор оказался неуютным — большим и пустынным. Всё, что здесь было — зелёный газон, дом и унылый забор. Я прошёл по дорожке, выложенной жёлтой тротуарной плиткой до бетонных ступеней, ведущих на террасу, поднялся и подошёл к входной двери. Она была приоткрыта.

Постучал. Ответа не последовало. Постучал ещё раз. Получил тот же результат. Тогда я тихонько толкнул дверь, вошёл в прихожую и громко крикнул:

— Здравствуйте!

— Проходи! — раздался издалека женский голос.

Был ли это голос Кати, я не понял, но сердце забилось просто с бешеной частотой. Я скинул кроссовки и пошёл по блестящему мраморному полу. Коридор с эстампами в золотых минималистичных рамах привёл в просторную гостиную. Здесь пол был тоже мраморным, у камина стоял роскошный кожаный диван, а в другой стороне — белый сияющий рояль и большой плоский телек. С высоченного потолка свисала замысловатая люстра из чёрных палок и золотистых шаров.

— Ты где там? — снова послышался голос.

— Здесь.

— Где здесь-то?

И тут я увидел её…

Она вошла нетвёрдой походкой. Длинные пепельные волосы спутались, шикарный шёлковый халат был распахнут, показывая мягкую хлопковую пижаму. На ногах были надеты нелепые шлёпки с непропорционально огромными меховыми помпонами.

И мне очень захотелось, чтобы это была не Катя. Женщина выглядела помятой и уставшей от жизни, с тёмными кругами под глазами и глубокой складкой на лбу. В руках она держала здоровенный бокал с вином и открытую бутылку.