Старая школа рул

— Нет погремухи, — помотал он головой и сделал шаг назад. — Мы просто тут с пацанами чилим, пивас, музло. Ничё такого.

— Ничё такого. Смотри Жека, доиграешься и со шмалью, и с рукояткой своей. Лёня Бубен пацан жёсткий. У него личное кладбище в Моржухе, вкурил? Он за копейку мать завалил, так что шакалов терпеть не станет. Я чисто предостерегаю. Ну а раз ты тут зависаешь постоянно, узнаешь за Кастета, ясно? Завтра загляну с кентами, и ты мне расклад двинешь. Но чёт, я думаю, ты и есть Ромка, а не Жека, да?

Разговор на этом быстро свернулся. Мой визави утратил интерес к продолжению беседы и поспешил ретироваться. Порода эта была мне известна, так что результат оказался ожидаемым. И теперь вариантов ближайшего будущего было два. Или Жека со своими дружбанами свалит отсюда, чтобы не злить Лёню Бубна, который, если честно, уже больше тридцати лет лежал в сырой земле, или придёт снова.

Это значило бы, что у него есть какая-то крыша и босс. И тогда пришлось бы действовать иначе. Ну, если потребуется, будем действовать, что поделать. В любом случае, иметь в собственном дворе точку сбора гопников и нарколыг я не собирался.

А двор этот, судя по всему, останется моим ещё неизвестно на сколько. Потому что вся эта канитель меньше всего походила на «Сказку о потерянном времени» и чувство, что новые времена пришли всерьёз и надолго, всё больше превращалось в уверенность.

* * *

— Серёж, — зашла перед сном в мою комнату мама. — Мне Альфа ваша писала, а я не могла ответить. Сегодня на работе полный трэш был. Эпидемия на подходе. Как учебный год начался — всё, получите и распишитесь. Ты давай аккуратней, я там на столе витамин «Ц» поставила, пей после завтрака. Понял?

— Ага.

— Так чего там с Еленой Владимировной?

— Она приходила сегодня, хотела с тобой поговорить.

— Ты что, натворил там чего-нибудь?

— Нет, она говорит, что если я не возьмусь за учёбу, меня выпнут коленом под зад сразу, как только получим статус лицея. Директриса на меня зуб точит и ждёт, когда меня съесть можно будет.

— Почему?

— Потому что она за взятку продаст моё место и не будет мучиться с двоечником.

— Она так и сказала про взятку?

— Нет, это я сам додумал. Она сказала, что её тоже выпнут тем же коленом, потому что у неё в классе низкие показатели. Из-за меня.

— Ну, а ты что?

— А что я? — пожал я плечами.

— Тебе что, не жалко, что молодую учительницу, хорошую, между прочим, выгонят только потому, что ты обормот учиться не хочешь?

— Мама, тебе говорил психолог, что на меня после болезни давить нельзя?

— По-моему, нужно на этого психолога давить было, — покачала головой мама. — Что ты делать-то думаешь? В дворники пойдёшь после школы? Или куда?

— В дворники не возьмут, я хилый.

— Даже в дворники не возьмут, — вздохнула мама. — Что с тобой делать, Серёж? У меня ведь руки опускаются. Дать бы тебе ремня, да психолог, паразит, не разрешает.

— Да-а, — махнул я рукой. — Если других вариантов нет, придётся браться за ум.

— Чего-чего? — недоверчиво сощурилась мама.

— Учиться, говорю, буду. Жалко ведь, если Альфу из-за меня уволят. Но придётся у неё потребовать что-нибудь взамен.

— Балбес ты, Серёжа! — покачала головой мама. — Разве ж ты для неё учишься?

— Ну а для кого, мам? Мы-то с тобой и так грамотные. Только, чтобы её не выперли…

* * *

Утром за мной снова зашла Глотова.

— Ты идёшь? Давай скорее, опаздываем. Или что?

Она улыбнулась и добавила игриво:

— Может, дома останемся, что скажешь?

— Что я скажу? — повторил я, натягивая джинсы. — Скажу, что когда идёшь гулять с мальчиком, стоит надевать такую юбку, чтобы она закрывала твои упругие булочки.

— Что?!

Она открыла в удивлении рот, а потом захохотала.

— Ты типа, как это, приревновал меня что ли?

— Я типа предостерёг, — состроил я кислую рожу. — Потому что не смогу победить в битве за твою невинность, сражаясь со всем мужским родом. Подумай, я погибну, а тебя разорвут на лоскутки, которые будут украшать многочисленные флагштоки.

— Ты чё, серьёзно?

— Серьёзней некуда.

— А вдруг я уже… ну… это…

Она поиграла бровями, но не осмелилась произнести.

— Даже, если ты уже «ну это», быть разодранной по флагштокам всё равно очень плохо и неприятно. Так что ты перенеси мыслительные процессы из этих румяных и аппетитных полукружий в головную часть организма, ладно?

Она насупилась и всю дорогу молчала. Даже про куртку ничего не сказала. Хрен поймёшь этих девок! Зачем ей сдался доходяга Крас, если за ней, по моим соображениям, полшколы должно бегать? Почему именно он? Ну, то есть я? Только потому, что не обращал на неё особого внимания?

— Ты какой-то другой стал, — покачала она головой, когда мы подошли к школе.

— Боюсь, таким уже и останусь, — пожал я плечами.

— Ну, хотя бы признал, что булочки аппетитные…

* * *

— Смотрите, Красивый на стиле сегодня! — воскликнула розововласая Алиса. — Иди ко мне.

Я усмехнулся и направился к ней.

— А-а-а! — закричала она. — Спасите! Он правда ко мне идёт! Кыш! Не приближайся!

— Привет, Алиса, девочка с розовыми волосами, — улыбнулся я и опустился на стул рядом с ней.

— Она уже давно не девочка, наивный романтик, — заржал Юнусов, но она на него не отреагировала.

— Какая шикарная у тебя кожанка. Я бы тоже такой гордилась. Но такой во всём мире больше нет, наверно. Дашь поносить?

Она захохотала.

— Ты музей революции грабанул? Признайся.

— Это моя вторая кожа, — подмигнул я. — Магическая защита.

— Кольчужка что ли? Это хорошо. Она тебе пригодится, потому что сейчас придёт Мэт, и если он увидит, что ты сидишь рядом со мной, устроит тебе такой трындец, что вчерашнее побоище покажется детской шалостью.

— А если нет? — спросил я.

— Что «нет»?

— А если он ничего мне не сделает?

— Тогда я тебя поцелую, мой милый.

— Отлично, — расплылся я в улыбке. — Ты сама предложила. Но только по-настоящему. С языком.