Ставрос. Падение Константинополя

Думаю, что Валент никогда не перестанет тосковать по тому времени, что провел с женой Фомы Нотараса. Он будет ловить ее, будто мираж, будто химеру, как человек, чающий лучшее впереди, - даже если испытает великое разочарование, поймав. А я уже сейчас предрекаю, что он будет разочарован. Ведь женщины существуют не затем, чтобы дарить нам праздник, как бы мужчинам, подобным отцу, ни хотелось в это верить. Это такие же человеческие существа!

Ты поймешь это, когда придет твой черед стать мужем и отцом. Я бы больше всего хотел, чтобы это случилось на христианской земле.

Валент наконец поставил Каппадокию на колени - он навел там на всех ужас своим бесстрашием и жестокостью к врагу. Пишу об этом только сейчас, потому что мне страшно заглянуть в душу отцу. Чтобы человек стал ужасом своих врагов, он должен стать ужасом самого себя! И прежде всего - христианин!

Не забывай этого никогда, Мардоний, - и вместе с другими мужчинами вашего дома стереги Феодору, сохрани ее для ее мужа и детей. Моя жизнь в вас… в тех, кто остался верен нашему закону.

Помни, что так же, как меня назвали в честь великого царя, тебя нарекли именем прославленного полководца Персии*. Конечно, тебе не быть полководцем, как мне царем, - но соблюди себя и наш закон!

Я знаю, что в скором времени вы намерены бежать: и даже если бы знал, каким образом, не стал бы говорить об этом письмом. Но если так случится, не оглядывайся на меня: я так или иначе останусь в Стамбуле - и если я могу быть полезен вам, я помогу. Я лучше защищен, чем вы. А смерть каждый день угрожает каждому.

Единственная, кого вы можете спасти из нашей семьи, - это София: если у нее самой хватит отваги. Но я думаю, что хватит: не столько храбрости, сколько злобы к врагам. И ведь ты знаешь, что женщин даже в битвах редко убивают. Женщина почти всегда чувствует себя лучше защищенной, чем мужчина: точно так же, как более беззащитной!

А если вы побежите через Стамбул, как, видимо, намереваетесь, - учти, что это будет самой благоприятной возможностью для Валента захватить вашу московитку. И учти, что в таком предприятии наш отец получит всемерную помощь от городских властей. Хотя он вполне может обойтись своими силами – у него теперь много людей, и христиан, и турок, которые душу ему отдадут. Валент сумел добиться такого же поклонения и страха, какие вызывали к себе лучшие македонские полководцы, с избытком наделенные умом, страстью и удачливостью: любимцы богов. Впрочем, ты знаешь, что наш отец таков и есть.

Ты можешь не отвечать на это письмо, я все пойму. Но если захочешь, знай, что от меня к тебе приехал верный человек.

Он узнавал для меня, как живет семья вашего Никиты, - у них все благополучно. Я молюсь за всех твоих тавроскифов – в Айя-Софии я молюсь так, как молился бы в старом храме. Может быть, кто-то из врагов это и видит; но мне нет дела.

Помни, что я живу вашей жизнью и счастлив вашим счастьем, тем законом, который еще горит в ваших сердцах.

Дарий, сдавшийся на милость”

Микитка нашел своего друга скорчившимся в углу спальни над распечатанным письмом; Мардоний всхлипывал, согнувшись, как будто его мучила боль в животе.

Когда московит подошел, очень встревоженный, Мардоний молча сунул ему свиток. Микитка присел рядом и быстро и сосредоточенно прочитал послание.

Потом со вздохом положил свиток и обнял друга за плечи; Мардоний прижался к нему, вцепившись в его одежду, и долго молчал, перемогаясь и вздыхая. Потом встал, не глядя на евнуха.

– Я сейчас отвечу ему.

Мардоний быстро куда-то ушел, и Микитка не последовал за ним. Он сидел и думал, каким братом Бог благословил его друга, - и как Дарий Аммоний, должно быть, осчастливил свою молодую жену. Уж наверняка больше, чем Фома Нотарас – свою! Та тоже привыкла гоняться за миражами, как и Валент… и Леонард!

Мардоний пришел спустя долгое время. Он сжимал в кулаке свиток и прятал глаза.

– Пойду отдам письмо посланнику.

– Постой, - тут Микитка встал, забеспокоившись. – Ты уверен, что не написал лишнего?

Мардоний взглянул на него своими черными глазами и тут же потупился опять.

– Уверен.

Микитка же вовсе не был в этом уверен – но сделать, конечно, ничего не мог. Мардоний снова скрылся; а спустя небольшое время ветер донес в окно стук копыт. Гонец уехал.

Мардония никто не учил дипломатии – но никто и не мог вмешиваться в его переговоры с братом… даже дядя, который приехал на переговоры к Фоме Нотарасу!

Уж конечно, Дарий лучше знал, какую помощь может им предложить, - они, сидя в имении, ничего не могли от него требовать! Да ничего еще и не решилось.

Дионисий, Феофано, патрикий Нотарас и его жена спорят целыми днями – и как будто только мешают, а не помогают один другому думать. “Вот так, наверное, заседал сенат… и римский, и византийский, который был еще бестолковей, - думал Микитка. – Каждый в свою сторону тянул. От большого ума и сладкой жизни… которым тяжело жить, те не рассуждают, где еще слаще!”

И комес Флатанелос, герой и спаситель, только поддал жару! Он замыслил самое злое дело – он как враг, попавший в их стан!

Может быть, он и не уведет Феодору, - но патрикию Нотарасу никогда не будет мира, пока комес рядом с его женой…

Но как может Микитка осуждать их – когда живет их милостями? И сколько еще таких добрых милостников, которых кормят хищники? Вот вам Рим, вот город на костях человеческих… И хоть Римом его назови, хоть Константинополем, хоть Стамбулом, хоть Вавилоном – он все таков же. Вечный город!

Тут Микитка вздрогнул, заметив в углу фигуру друга: Мардоний уже вернулся и некоторое время молча наблюдал за ним. Юный македонец печально улыбнулся, встретив взгляд московита.

Он подошел к нему и обнял одной рукой за шею.

– Ты сейчас опять думал, как бы тебе от нас уйти, - прошептал вдруг Мардоний. Микитка никогда не делился с ним такими мыслями и удивленно посмотрел на друга.

– Ничего я не думал!

Мардоний медленно покачал головой – а потом, приблизив к себе голову евнуха, тихо поцеловал его в губы. Микитка не сопротивлялся.

Русский евнух стоял, будто понимая про себя что-то; а Мардоний все еще обнимал его за шею, горячо дыша в щеку. Он прошептал:

– Ничего не выйдет, мой любимый друг… Мы никуда не денемся один от другого! И чувствую, что даже там, за порогом смерти, мы будем вместе.