Ставрос. Падение Константинополя

– Мы не дошли до Эдирне – сил не хватило, и стало слишком опасно пробиваться, - закончил Дионисий. – Мы вернулись назад, потеряв еще много воинов; часто останавливались, пережидая вражеские засады… долго рассказывать, да и не стоит.

Он улыбнулся жене.

– Сколько нас уцелело, сели на корабли, которые наши флотоводцы увели на запад, следуя за нами. Мы добыли немало, но потеряли больше.

Кассандра встала с места и, взяв голову мужа в ладони, поцеловала его в лоб.

– Иди отдыхай… иди, - сказала она со слезами.

Дионисий встал и, склонившись к жене, поцеловал ее в губы, не встречаясь с ней взглядом. Потом молча ушел наверх, отдыхать.

Когда кончился декабрь, Леонарда уже причислили к мертвым – и Феодора сидела со своими детьми за рождественским столом, точно на поминках. Услышав, что македонцы нашли комеса и снова потеряли, она едва не возненавидела их; московитка и подумать не могла, что так больно будет пережить потерю, с которой она смирилась еще до возвращения итальянского войска.

Лишиться комеса Флатанелоса для них всех было как потерять самую дорогую мечту – ту самую мечту, которая наполняет смыслом и счастьем повседневную жизнь и житейские страдания.

Они прожили в таком горе весь январь и февраль нового года.

А пятого марта 1461 года Леонардовы греки, для которых Венеция давно стала домом, увидели, как приближается одинокая хеландия – старое, но еще крепкое судно, сделанное из северного дуба…

Это греческое судно показалось наблюдателям знакомым – а когда прочитали его название, “Клеопатра”, трое греков сразу вспомнили корабль и в возбуждении напомнили остальным. В Венецию вернулся патрикий Нотарас, который все эти годы пропадал неизвестно где и по котором мало кто скучал!

Несмотря ни на что, греки были немало изумлены, когда этот совсем не героический человек сошел на берег, улыбнувшись им и приветственно подняв руку: точно император в цирке перед народом.

Но не это было самым удивительным.

Вслед за патрикием Нотарасом на берег с борта “Клеопатры” спустился Леонард Флатанелос.

========== Глава 164 ==========

Греки не верили своим глазам: будто им явился выходец с того света. Кое-кто так и подумал и начал креститься при виде прославленного флотоводца, щипать себя за руку; но комес не исчез.

Стоя у сходней, он оглядывал Венецию, точно мираж – фата-моргану, которая только грезится ему.

– Господин!

Тут к нему наконец бросились его люди и верные матросы, не выходившие море с тех пор, как потеряли своего комеса; но все остановились, не решаясь подойти к спасенному близко. Его рассматривали восторженно, испуганно, протягивали руки к его одежде – и не смели коснуться.

– Комес, это и вправду ты? – наконец спросил Ангел: он и здесь оказался в первых рядах, хотя, казалось бы, после рассказа Дионисия и герцога Сфорца должен был бы потерять всякую надежду.

Проникновенные карие глаза обратились на него.

– Да, это я, мой друг, - сказал Леонард. – Я не призрак, не бойся.

И он впервые улыбнулся.

И тут все закричали, засвистели, захлопали в ладоши; матросы бросали в воздух шапки, а те, кто был ближе всего, хватали комеса за плащ, за руки и плечи, ощупывая их. Леонард Флатанелос, несомненно, исхудал, но мускулы героя были, как и прежде, стальными.

Фома Нотарас стоял в стороне: он убрался в сторону, как только началась суета вокруг комеса, и о нем так никто и не вспомнил. Белокурый патрикий щурил глаза не то от солнца, не то в многозначительной и неприятной задумчивости; скрестив руки на груди, он поигрывал бледными пальцами, лежавшими в складках алого с золотом плаща. Сына Александра с ним не было.

Наконец Леонарда позвали в дом, отдохнуть и подкрепиться – его засыпали вопросами, но едва ли дали сказать хотя бы слово в ответ; теперь Ангел, спохватившись, спросил, есть ли у комеса лошадь.

Леонард покачал головой.

– У меня есть, - Фома Нотарас впервые открыл рот.

Все повернулись к нему, и спасенный также. Фома Нотарас выглядел таким же усталым, как Леонард; но близость к комесу и понимание своей роли не то зло, не то радостно бодрила патрикия, будто игристое вино вливалось в жилы.

– Комес, ведь вы не откажетесь проехать со мной по городу? – спросил патрикий, улыбаясь.

Матросы замерли, по рядам прошелестел шепоток… даже самые простодушные среди них давно понимали, какая собака пробежала между этими двоими благородными господами. Много больше того, что они не поделили жену.

– Вы согласны? – повторил Фома Нотарас: думая, может быть, что комес не услышал или притворился.

– Конечно, я согласен, - сказал комес. – Поедемте.

Патрикий перестал улыбаться, как будто не ожидал этого. Но потом так же любезно кивнул своему сопернику и должнику. Повернувшись к кому-то на борту, сказал несколько слов и небрежно махнул рукой.

На доски причала свели красивого белого коня – никто не знал, тот ли это конь, который был раньше у Фомы Нотараса, или уже другой; но греки вспомнили, что патрикий всегда предпочитал белых, заметных лошадей.

Патрикий первым вскочил на лошадь; протянул руку комесу. Ангел подсадил своего господина снизу – тот качался, и по морской привычке, и от усталости. Леонард сел впереди патрикия, как тяжелораненый.

Греки сопроводили Леонарда и его спасителя в тот же дом у моря, стоявший в апельсиновом саду, который в этом году еще не зацвел. Неизвестно, надеялся ли патрикий на то, что их увидят на улицах, - или сам себе не мог сказать, чего хочет; но всадников увидели. На них показывали пальцами, выкрикивали приветствия и просто шумели от изумления, толкаясь и разевая рты. Простой люд был не слишком воспитан, но всегда жаден до зрелищ… и Леонарда до сих пор помнили в Венеции не хуже, чем в его собственной семье.

Наверное, не один венецианец сейчас спросил себя: кто это везет героя на своем коне. Фома Нотарас должен был бы радоваться; но он, поприветствовав людей на пристани, опять словно бы сделался безразличным к их суждению и восхищению. Римский патрикий ехал, будто бы погрузившись в свои мысли, - только иногда посматривая по сторонам, чтобы не задавить кого-нибудь из зевак, которому вдруг взбредет в голову сунуться под копыта. Хотя Леонардовы греки следили за дорогой куда внимательнее обоих господ.

Леонард, вначале тоже безразличный, напротив, приободрился по дороге к дому; его карие глаза оглядывали улицы с беспокойством вождя, долго бывшего в чужих краях. Тут он вдруг почувствовал, как патрикий тронул его за локоть, и обернулся.

– Они забрасывали бы нас цветами, если бы успели приготовиться, - сказал Фома Нотарас, улыбаясь.

Леонард посмотрел на патрикия с каким-то горьким недоумением: казалось, за время пути он успел узнать своего спасителя лучше и не ожидал таких слов.