Ставрос. Падение Константинополя

Она усмехнулась ярким ртом.

– Ты знаешь, что нынешний валашский князь Дракула… да, Влад, у которого ваше славянское имя… недавно потребовал себе в помощь у султана турецкую армию, чтобы отвоевать свой престол у соперника-венгра? Князь жил у султана в плену, ну, или воспитывался с детских лет, турки учили его в своей школе… а заняв трон, Дракула продолжил воевать с османами с прежней свирепостью.

– Не может быть, - сказала изумленная московитка.

Хотя почему же не может? Это византийский… ромейский – римский образец правления, который переняли уже и русские люди; и, конечно, этот образец давно переняли те, кто взял у греков Христа, подобно русам. И сами турки многому научились у греков.

Вернувшись домой, Феодора направилась туда, где началась галерея фамильных портретов… она и Леонард, и рядом Вард, которого Беллини успел написать перед тем, как хозяин дома вновь предался власти Посейдона.

Московитка несколько раз перевела взгляд с изображения прекрасного критянина на портрет сына: Вард казался родным сыном комеса. Она опустилась на колени, глядя в проникновенные карие глаза могучего человека, который столько дал ей и столько обещал.

– Пожалуйста, вернись… хотя бы ради Варда, - прошептала рабыня Желань.

Скоро до Рима докатились слухи, что под стенами Стамбула стала итальянская армия. Градоначальник был застигнут врасплох… Сфорца долго вел с пашой переговоры, но чего добился – в Италии не узнали; потом к туркам подошло подкрепление, и итальянцы отступили. Что делалось западнее и глубже в турецких владениях, в Эдирне, было совершенно неизвестно.

Через восемь месяцев после того, как армия Сфорца выступила в поход, греки, оставленные в Венеции для безопасности еще Леонардом, увидели, что на горизонте показалась итальянская флотилия.

========== Глава 163 ==========

Спрыгнувшего на берег Сфорца, в черном бархатном плаще, в отделанной куньим мехом шапке, узнали сразу. Когда герцог поднял руку, чтобы откинуть с лица прилипшие темные волосы, блеснул рыцарский доспех – наручи, отделанные золотом.

– Герцог! Вы живы, слава богу! – воскликнул один из встречающих. Сфорца быстро повернулся, нахмурил брови… и узнал грека. Целая толпа греков высыпала, чтобы встречать его: людей довольно потрепанного вида.

Могущественный итальянец улыбнулся, посмотрев поверх их голов. Потом опять взглянул на того грека, который первым обратился к нему.

– Да, я жив, - сказал он. – А кто ты такой? Я тебя знаю?

Грек отступил и поклонился; вместе с почтительностью в нем проявилось нетерпение и достоинство, скрытое до поры до времени.

– Я служу Леонарду Флатанелосу, и мой господин оставил меня здесь для наблюдения за морем, - сказал он. – Должны ли мы понимать… что вы вернулись с победой? И где наш комес?

Сфорца вздохнул и положил греку на плечо свою руку воина; и вдруг тот понял, что итальянец едва жив от усталости. Как и те, кто приплыл с ним.

– Комеса с нами нет, - проговорил герцог: у него уже не было сил улыбаться и едва хватало сил отвечать. – Мы нашли Леонарда Флатанелоса, и он плыл с нами домой… но в пути нас разделила буря. Мы потеряли несколько кораблей, часть была отнесена далеко… это было у греческих берегов, где осенью очень неспокойно.

Грек отступил. Он ошеломленно взглянул на товарищей, и потом они все вместе снова воззрились на Сфорца, не решаясь спрашивать дальше – и не зная, что спрашивать. Леонардовы греки видели, как итальянцы сходят на берег, – их было много, корабли были полны и даже переполнены; но, без сомнений, в эту роковую для Мистры и всей Византии весну уплыло на восток гораздо больше.

– Но где же наши? Где все критяне… где македонцы? – спросили наконец герцога.

Сфорца взглянул на греков и отвернулся.

– Многие остались там, в Турции и в Византии, - сказал он. – Мы потеряли больше половины солдат.

Казалось, Сфорца не делает различия между своими и греками.

Тут герцогу подвели его коня, которого только что спустили по сходням; ему помогли сесть на лошадь. Казалось, герцогу уже все безразлично – высокая особа думала только о еде и постели, каких бы то ни было.

Сфорца уехал, а греки так и остались, охваченные скорбью, ужасом… и возмущением. Им сейчас казалось, что их сородичей итальянцы затерли, бросили и предали; тем более, что никто из воинов и моряков, которые сейчас разгружались, шумели, разговаривали, уже не обращал внимания на ромеев. И греков среди итальянцев не было видно.

Тот, кто первым заговорил с герцогом, опять пробился вперед.

– Где наши? – воскликнул он.

И тут наконец появился человек, при виде которого у грека вырвался радостный крик. Он растолкал измученных дорогой людей, не обращая внимания на их оружие, и подбежал к тому, которого узнал.

– Господин! – воскликнул он.

Дионисий Аммоний, потрепанный и постаревший, уцелевший в неведомых бурях и сражениях, повернулся к критянину. Македонец улыбнулся так же белозубо, как раньше, улыбка очень украсила его… потом перестал улыбаться и сделался очень усталым и безразличным, подобно Сфорца.

– Я - Ангел, - ударив себя в грудь, торопливо проговорил Леонардов грек: как будто, назвав свое святое имя, он мог получить долгожданный отклик. – Где комес Флатанелос, наш господин?

– Мы не знаем, - сказал Дионисий. – Он был с нами, но буря разнесла наши корабли восемнадцать дней назад.

Тут Ангел понял, что добиться ответов от этих людей можно, только дав им еду и отдых.

– Здесь есть еще греки? Идемте с нами, - громко позвал он, махнув рукой: не разбирая чинов и заслуг прибывших греческих воинов. – Идемте, мы о вас позаботимся!

Тут Дионисию, как и герцогу, подвели лошадь; и Ангел немедленно оказался рядом. Он ухватился за стремя старого военачальника, наполовину страшась, наполовину гордясь своей ролью проводника.

Дионисий не возражал; обернувшись, он позвал своих, и венецианские греки наконец увидели, сколько их сородичей вернулось из похода. Дионисия было далеко видно на лошади, и его в этом войске привыкли слушаться беспрекословно; шагая рядом с конем македонца, Ангел повел гостей вперед.

Он вел их к тому дому, который давным-давно снимал Леонард; места и еды всем хватит – Ангел уже видел это. Из греков уезжало на битву немного, а вернулось гораздо меньше. Теперь, конечно, в этот дом заселились другие арендаторы; но добиться того, чтобы македонцев и их товарищей пустили на постой, нетрудно. Пусть эти люди истощены, но все они при оружии и прошли с этим оружием через смерть.