Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Я никогда не стану такой, как она, - сказала наложница.
В ответ господин только крепче обнял ее.
Потом они успели переговорить о многом – но главное обсудили еще дома. Метаксия примкнула к партии доместика схол, Никифора Флатанелоса, рвавшегося к власти уже давно. Он же дал ей и покровительство. То, что у Иоанна было еще два брата, законных наследника, - считая еще и Димитрия Палеолога, - не смущало мятежников: в Городе царили такие настроения, что возвести на престол могли любого, кто явится в счастливый час.
– Мой народ… простой народ, да и знать, сейчас
– Точно ли оно закончилось? – тихо спросила Феодора. – Может, это вы его закончили?
Фома сжал губы – а потом перекрестился. Он нечасто это делал.
– Не кощунствуй, - сказал он. – Господь… видит, сколько стоять земным царствам. Мы, лучшие и умнейшие люди империи, сознаем, что гибель близка; а народу нужны иллюзии. Пусть. Главное теперь… чем все это обернется для нас, тонущих в пучине.
– Я не пойму, - сказала вдруг Феодора. – Ведь император старый и мудрый человек, и я видела этого… Флатанелоса подле него не раз! Разве Иоанн не разглядел, что пригрел на груди змею?
Фома засмеялся.
– О моя дорогая, - проговорил он, качая головой. – Ты счастлива, потому что ты не политик и не император! А быть мудрым императором еще тяжелее. Такой властитель понимает, сколько гнили в тех, на кого он опирается, - и не может показать этого никогда и никому! Впрочем, Флатанелос действительно был верным слугой престола… и, быть может, сошел с ума только в эти дни.
Феодора вдруг засмеялась.
– Он ведь тоже моложе Метаксии?
Фома кивнул.
– Но здесь не то, что ты думаешь, - сурово сказал он.
Помедлил. На лице его теперь читались другие заботы – ему было не до нравственности сестры.
– Скверно то, Феодора, что император теперь почти беспомощен… и Город ныне отдан в руки всех, у кого есть горячность… или безумие, - сказал патрикий. – А еще я опасаюсь, что Иоанн едва ли доживет до следующего года. Метаксия сделала свое дело.
Отвращение на миг исказило его красивые черты.
Феодора склонилась к нему и взяла его руки в свои. Погладила его пальцы, крупный янтарь на перстне.
– Но так ли это плохо? – тихо спросила она. – Ведь империи сейчас нужен человек, способный ее удержать? Ты рассказывал, какой Константин храбрый и мужественный властитель; и ведь он уже восходил на трон.*
Фома кивнул.
– Я говорил, это правда… Будем надеяться…
Тут снаружи послышался шум. Повозка затряслась, накренилась… Встала!
Они услышали какие-то крики.
– Враги! – воскликнул Фома. Он вскочил с места с расширенными глазами и выхватил короткий меч; бросился к двери с криком:
– Оставайся здесь!..
Патрикий выскочил наружу прежде, чем Феодора успела опомниться. Она, очертя голову, бросилась к двери, потом к окну… Выпрыгнуть из повозки не посмела, но отдернула занавеску и припала к окну лицом.
Она вскрикнула. Снаружи их воины с кем-то дрались! Феодора впервые видела, как мужчины бьются насмерть, и это зрелище заледенило ей кровь. Ей показалось, что среди сражающихся мелькнула светлая голова патрикия, но она не успевала разобрать ничего, слишком было страшно. Вдруг прямо перед ней оказалось чье-то орущее бородатое лицо; тут же незнакомец
замолчал и застыл, заметив женщину… и Феодора поняла, что от него отвлеклись, ее защитники дерутся в другом месте. Потом разбойник протянул к ней в окно свою волосатую руку.Прежде, чем он успел сграбастать ее, Феодора схватила эту руку и что было сил впилась в нее зубами. Солоноватый отвратительный вкус заполнил рот; злодей с воплем и неразборчивой бранью вырвал у нее свою руку. Потом его лицо пропало, и Феодора поняла, что он сейчас вломится в повозку. Она неловко нащупала в рукаве кинжал; выдернула его, кажется, разорвав рубашку. Все равно. Славянка стояла, сжимая оружие в руке и тяжело дыша.
Дверь дрогнула…
Феодора отпрянула и с криком взмахнула кинжалом. Дверь распахнулась. Феодора закричала снова, от удивления и неожиданности: перед ней был ее господин.
Он шагнул вперед, пошатнулся… Феодора поняла, что он споткнулся о труп. В руке у Фомы Нотараса был его собственный меч, обагренный кровью. Кровь медленно стекала на алый плащ патрикия и турецкий ковер, устилавший пол повозки. Мягкий дорогой ворс впитывал ее, как изначальный свой узор.
– Ты жив! – сказала Феодора.
– И даже не ранен, - хрипло сказал патрикий.
Фома ногою отбросил труп, потом поднялся к ней и сгреб в объятия. За спиной наложницы выронил меч, с глухим стуком упавший на ковер.
– Кто это был?.. – спросила Феодора.
Только теперь ее начало трясти по-настоящему, на глазах появились слезы. Она всхлипнула, и патрикий обнял ее крепче.
– Это были турки, - прошептал он. – Скорее всего, люди турецкого принца Урхана, который сейчас живет в Константинополе. Он тоже притязает на наш трон…
– О господи, - сказала Феодора. – И вы их всех убили.
– Тех, кто не бежал, - сказал ромей.
Он высвободился из ее объятий, потом наклонился, подобрал меч и вытер своим плащом с меча загустевающую кровь; потом расстегнул и брезгливо вышвырнул алый шитый золотом плащ на дорогу. Тот остался трепетать на ней под легким ветром, как кровавый знак сопротивления.
– Так поступают благородные люди, - сказал Фома Нотарас.
* В 1437-1439 гг.
========== Глава 20 ==========
Среди их воинов оказались двое убитых – и раненые. Феодора вытащила из возка свою служанку, ехавшую отдельно и сейчас полуживую от страха; они вдвоем обошли и осмотрели нуждавшихся в помощи.
Феодору саму подташнивало от страха и кровавого зрелища; вид мертвецов заставлял ее бледнеть. Одному из турок смертельным ударом разворотило живот, и она старалась не смотреть в ту сторону, где он лежал. Но не отказалась от своей обязанности милосердия.
Благодарные и довольные собой греки охотно подставляли красивой русской госпоже свои раненые тела для осмотра и перевязки. Фома даже начал ревновать, глядя, как его подруга беседует с охраной, улыбается ей, а получив помощь, воины целуют ей руку и кланяются.
– Ни одного живого турка, - сказала Феодора, покончив с лечением. Она подошла к своему покровителю, вытирая кровь с пальцев белоснежным полотенцем. Фома улыбнулся, скрывая свои чувства.
– Слава ромейской доблести, - ответил он. Привлек наложницу к себе и заключил в кольцо своих рук.