Степан Разин. 2

Но на Дону скопилось гораздо больше казаков, чем приходило царского довольствия. Оттого у меня и получилось «оттянуть» на себя войско, численностью более двадцати тысяч казаков. Да по тому, что из царской казны приходило всего двести тонн хлеба. Разделив на всех, мы бы получили, едва ли, по десять килограмм зерна на человека на год. Сорока килограммов на год тоже катастрофически не хватало, и потому казаки промышляли набегами на ногайцев и калмыков, и грабежами некоторых русских поселений, представляясь теми же калмыками и ногайцами.

Так было и на Запорожье, где казаки просили Польского короля и гетмана содержать их, как войско, и на других окраинах Руси, но такой огромной армии на постоянном содержании не могло позволить себе ни одно государство «современности». Однако все правители понимали «требования момента» и стремились организовать «своё хозяйство» оптимально.

Просто, русский царь двигался вперёд в развитии государственности согласно советам и рекомендациям не очень сведущих «доброжелателей», а я — строго, как учила экономическая наука: теоретическая[1] и практическая[2] экономики: выбор метода использования ресурсов и правильное их распределение.

Даже мои казаки из числа воспитанных мной руководителей умели считать свои ресурсы и сводить дебет с кредитом. Я видел в глазах своих кошевых работу мысли и расчётливость, вот главное, что я добился за эти двадцать лет своего упорного труда по воспитанию кадров.

А паразит Васька Ус, мной с детства опекаемый, так и вырос в того Ваську Уса, про которого я читал в исторической литературе: взбалмошного и своенравного гордеца, который и взбаламутил «того» Стеньку Разина на восстание против царской власти. А сейчас я стоял перед выбором, выручать Уса из под нависающей над ним угрозы, или наступить на товарищество и подавить зреющее на Дону восстание, так не нужное мне сейчас по причине несвоевременности.

— Ведь этот паразит, вероятно, ограбил схрон с кладом, — думал я, — раз теперь собирает вокруг себя казаков в Черкасах. Иначе, на какие шиши?

Весной шестьдесят шестого года из-за неурожаев в некоторых уездах на Дону начался голод. Вот Васька и воспользовался этим, приехал на Дон и казаки, жившие по Хопру и Иловле, выбрали Василия Уса своим атаманом на Дону. Заручившись их поддержкой он изготовил челобитную — благо писал отменно — и поехал вверх по реке. В Воронеже на переговорах с воеводой Василием Уваровым притворно-смиренно просил пропустить к царю в Москву депутацию из шести своих людей. Уваров пропустил.

Прибыв в Москву, казацкая станица двадцать второго июня подала царскому правительству челобитье с просьбой послать казаков на войну с поляками и выдать им жалованье. Однако русско-польская война уже оканчивалась, и пополнения в армии более не требовались. Царское правительство предписало отряду Василия Уса немедленно вернуться на Дон и по пути не сманивать за собой служилых людей.

Не дождавшись челобитчиков двадцать шестого июня казацкий отряд Василия Уса выступил из-под Воронежа и продолжил своё движение на север. По пути к ним примкнули беглые солдаты, крестьяне и холопы с юга страны. Мятежное движение стало быстро разрастаться, охватив не только Скопинский, Дедиловский, Крапивенский, Каширский, Серпуховской и Соловской уезды.

Василий Ус разбил лагерь в окрестностях Тулы, на Упской гати. Число людей в лагере Василия Уса постоянно росло благодаря постоянному притоку крестьян. Василий Ус рассылал повсюду агентов, распространявших слухи, что всем пришедшим к нему будет выдаваться десять рублей деньгами, оружие и конь. В середине июля войско Василия Уса насчитывало полторы тысячи человек, а к концу месяца — уже восемь тысяч.

До меня эти вести дошли только в августе, когда я прибыл в Астрахань из поездки по Каспию, где искали место для постройки иной, кроме Терского городка, крепости. Однако ничего кроме на Каспии не нашли. Зато наконец-то смогли убедить хана кумыков, что граница с Кабардой идёт по центру русла реки и левый берег Сулака принадлежит не ему. Пять лет убеждали. Убедили. Воду, конечно, давно уже набирали, а вот селиться на берегу не смели. Хотя кумыки свои поселения с левого берега Сулака убрали давно. Теперь же я просто «в наглую» привёз почти две тысячи крестьян, готовых биться за «свою» землю насмерть. Эта земля всегда была спорной и граница с Шемахой раньше проходила по Тереку, но терек год от года смещался и смещался в сторону своего левого берега, а потому князья Большой Кабарды согласились с моим предложением, перенести Терскую крепость на Сулак.

И вот мне, довольному дипломатической победой, по прибытии в Астрахань сообщают, что в «моём королевстве» бунт. И на хрена скажите я «воспитывал» этого Ваську Уса? Двадцать лет он у меня под боком сидел и вроде как проникнуться был должен моими идеями, ан нет, зараза, как случай выдался, ушёл в сторону, как налим с крючка. Уж какие я только наживки не пробовал, оказалось, что зря. Сколько волка не корми, а он всё равно в лес смотрит.

Сообщил мне про Ваську Уса сотенный атаман Мишка Харитонов. Он же, ожидая моего прибытия, собрал и других казачьих атаманов: Ваську Фёдорова, Мишку Чирка, Лёшку Шилова.

— Вы-то хоть, понимаете, что рано бучу поднял Ус? — спросил я.

— Понимаем, — очень серьёзным голосом произнёс Харитонов. — И верим теперь тебе, Степан Тимофеевич. Верим, что есть в тебе сила колдовская. Не даром ты такой везучий.

— Какая сила? — удивился я. — Опять вы про колдовство?! Нет тут никакого колдовства!

Я постучал по голове.

— Думать! Думать надо лучше! Вот и всё колдовство!

— Как хочешь говори, а без ворошбы заглянуть вперёд на столько лет не можно. Ты ведь сознайся, что знал о грядущем?! Мы ведь готовились. Ты нас готовил. Мы тут две седьмицы сидим и обо всём переговорили. Ведун ты, Степан Тимофеевич! Мы же знаем, что в твоих закромах схоронено и оружье, и зелье, на великую рать. Не для этого ли дня? Отчего говоришь, что рано? Поругана вера отцов. Стонут и плачут людишки, что от Москвы идут.

— Оттого и говорю, что рано, — буркнул я, — что мало тех людишек, чтобы на Москву идти. Да и нужно ли? Оружье мы копили, чтобы оборониться было чем, а не напасть. Вот Васька Ус восстал сейчас и под Тулой торчит. Зачем? Ну, пусть тысяча у него человек. Чего он хочет добиться?

— Не стерпела душа его, — молвил Мишка Черко. — Где ж оно видано, чтобы анафемой весь люд поругать? Сказывают, на соборе московском патриархи греческие всех нас анафеме за двуперстие предали. Как жить то после этого?

— И патриарху Никону по шапке дали, — вставил своё Шилов. — Доходят служи, что против он теперича того, что сам учудил. Молит о прощении, что иконы рубил. Де — бес попутал.

— Да, — подтвердил Харитонов. — Прислал Никон своего человека. На Ахтубу просится.

— Нечего ему на Ахтубе делать. Как ему хвост прижали, так он сразу… Пусть грехи отмаливает. На Ахтубе нам тишь нужна. Как там?

— Тишь да гладь, — кивнул головой Харитонов.

— Казаки, надеюсь, не галдят от Усовской затеи?

— Не-е-е, атаман. Патрулируют, как ты назначил. Отгоняют чужих калмыков. С Черкасской станицы приходили тебя спрашивали. Тут теперича тебя ждут.

— Что хотят? — спросил я.

— Спрашивают, что с Усом делать, ежели он к ним вернётся?

— Да-а-а… Что с Усом делать? Вопрос! Хотел и вас о том спросить?

— Да, мы-то откуда знаем, что с ним делать? — нахмурился Фёдоров. — Он то наш казак, спору нет, но он ведь под Тулой! Не идти же нам под Тулу?

— Тебе надо ехать, Степан Тимофеевич. Выручать его надо. Может не успел Васька ещё кровь пустить боярскую. Хотя слышно было, что грабили они там кого-то и жгли.