Стезя

О шубе

Срывая бас, Метель гудит по роще, И соловьи ушли за окоем. Но в стужу я сжимаюсь Только жестче, Чтоб испытанье Выдержать огнем. Сибирский я, Отмеченный, Кондовый. Я в землю врос Корнями кедрача. На мне и сталь Кольчуги ермаковой Под шубою – Не с царского плеча, А под мужичьей! Что по стати сшита, Что не берут Метельные штыки, Под той, что перед миром Знамениты, Когда в них шли Сибирские полки. 1974

Звенел апрель

Звенел апрель, шагая тропкой вешней, Косым лучом месил в сугробе снег. В селе развесил белые скворечни Апрельский день – хороший человек. Еще сугроб корявый, темнолицый, У кромки леса плакал, чуть живой, Он уходил, вернувшимся синицам Зеленою кивая головой. 1974

Хельсинки за окошком

Блеском реклам затоплен, Город всю ночь кружит: Мчится то «Форд», то «Оппель», То полицейский «джип». Дышит в окно простудой Северная весна. Музыка «Барракуды» [1] Стихла. Но нету сна. Вспомнился – в лунном свете Сельский пейзаж простой, Наш участковый Петя С кобурою пустой, Неторопливой речки Шелковый говорок, Домик отца, крылечко С выбоинкой от ног. Сколько б ни жил на свете, Знаю – душа чиста – Чудится, будут эти Ласковые места: Галки над крышей храма, Лошади вдалеке И у калитки мама В майском своем платке. 1974

1

«Барракуды» – название ресторана

В заграничном отеле

1

Чего он хочет, голос странный – В два тридцать ночи, черт возьми! – За телефонною мембраной, Как бы за темными дверьми? Всю душу вытянул по нитке, Я как привязан к проводам. И не выдерживаю пытки: – Ну что не спится вам, мадам? Распахнул окно пошире: Дождит нерусская весна. А может там, в полночном мире, Любовь, пожар или война? Гуляет поздняя пирушка Под сенью вымокших аллей. Вот так и вспомнишь: где же кружка, С которой сердцу веселей?

2

Настойчиво, гортанно Звонят мне без конца И снова за мембраной Не разглядеть лица. Теперь мне в ухо дышит Таинственно и зло. Заочно ненавижу «Клиента» моего. Ну что он в самом деле, Хоть трубку на куски! Ворочаюсь в постели, Зверею от тоски. Гляжу остекленело, Но думаю пока: «Хорошенькое дело – Незнанье языка!» Всю ночь в окошке узком Качается звезда... Послать его по-русски, Пусть думает – куда? 1973-1979

В королевском замке

Грозны башни древнего колосса, Но за узким таинством дверей Пыль веков собрали пылесосом, Полумрак сбежал от фонарей. Гид ведет направо да налево, Непростые зрелища суля: – В этом зале – ложе королевы, Этот зал – покои короля... Сам король – с картины Смотрит строго: Безупречны локоны и стать, Молодой, наверно, равный богу, Так и ждешь – начнет повелевать! Голубая лента, эполеты! ... Я ж, признаться, думаю о том, Как он ночью шел на ложе это Мимо сонной стражи босиком. 1974

Разговор

Как не приветить гостя: все ж сосед, Одним плетнем граничат огороды, Одной тропой бегут здесь наши годы – Его – в закат, мои еще в рассвет. Опять прознать все надо старику: – Со службой как? Не видно было что-то? – Был в отпуске... – А, понял, – в отпуску... – И это надо, коли заработал... Мы говорим, как будто ни о чем, Коль понимать не сердцем, а рассудком. А он – ладони в рупор над плечом – Мои слова улавливает чутко: – Да вот поездил, был в чужой стране, Да без забот пожил себе у моря... – Оно и мне случалось... на войне. И вдруг всерьез: – Что там о нас гуторят? – Да разное... – Киваю головой. – Так, так оно... – – Махру вдыхает злую, И узловатой жилистой рукой Оглаживает бороду седую. 1974

Страда

Тук-тук-тук – проснулся первый молоточек, Заиграл-запел над лезвиями кос! Тук-тук-тук – упало эхо на лужочек, Распрямись, трава! В деревне сенокос! Над оградами, домами, гаражами Звук старинный прокатился за версту. Как я вовремя приехал, горожанин, Нынче руки у деревни на счету. Ты отбей, Василь Ермилович, мне косу, Оселком поправлю, будет хоть куда! Я-то знаю, все вселенские вопросы Отступили перед временем – Страда! Вот идет она, На зорьке пламенея, Синевою умывая и бодря, Даже наш медовый месяц, не жалея, Приказала отложить до сентября. 1974

Случай

Старый конь провалился под лед, Не бывал он в такой передряге. Не поспей на подмогу народ, Не вернуться бы с речки коняге. А потом он дрожал у плетня. – Хорошо бы под теплую крышу! – И под звонкие крики мальчишек В крайний дом затолкали коня. Сокрушаясь, хозяин нагреб Полведерка овса из сусека: – Это видано ль, граждане, чтоб... Чтоб скотину – в жилье человека! Грустно старый коняга заржал, Ржанью вьюги откликнулся тонко, Может быть, он в тот миг вспоминал Вольный луг и себя жеребенком... 1974

* * *

Дымя соляркой и бензином, Рядком шли тракторы, звеня... Негородская та картина Опять встревожила меня. Я вспомнил час побудки сонной, Рев «пускача» и стан ночной, Где спал, не сняв комбинезона, В обнимку с рыжею травой. Ведь там как раз, в зените лета, Набрав подоблачный предел, В лучах июльского рассвета Счастливый жаворонок пел. 1974

Друзьям

Схоронить, как всех трудящихся...

Из распоряжения обкомовского начальника

...А умру, вы в обком не ходите, Оградите от лишних помех, В чистом поле меня схороните, Где хоронят трудящихся всех. Там и лягу в глухой обороне, Там додумаю думу свою – Ту, что я на земле проворонил, А порою топил во хмелю. А подступят бесовские хари, С ними я разочтусь как-нибудь. В одиночку, вслепую нашарю В небеса предназначенный путь. Снова будут дороги крутые. И в конце, как простой пилигрим, Постучусь во врата золотые: «Слава Богу, добрался к своим...» 1975

Подражание Лорке

В долине теней вечерних, Где пела беспечно птаха, Я взял ее двадцать весен, Она отдала без страха. Восторженно и поспешно Слова дошептали губы. И якорь на медной пряжке Увлек нас на травы грубо. Еще, трепеща и ластясь, Шуршали ее наряды. И жарко теснились груди, Нетвердо прося пощады. Долину сокрыло мраком, Отбой протрубили в части. Как флаг пораженья, тело Белело огнем и страстью. Я должен был в ноль двенадцать Быть в роте пред командиром, Но все позабыл в восторгах – Уставы и честь мундира. Прошла морская пехота На стрельбы ночные звонко. И снова метались бедра. Как два – взаперти! – тигренка. Не скоро освобождение Мы стихли, как два пожара. Ее заждались уж дома, Меня – гауптвахта, нары. Пока, отгорев, лежала Она в полутьме покорно, Раздавленную клубнику Ножом соскребал я с формы. 1975

Кино 1945 года

Памяти киномеханика М. С. Фадеева

Ни припевок, ни баб у колодца. Кроме клуба, в домах – ни огня. Там Фадеева Мишку, сдается, Осаждает опять ребятня. Нынче Мишка в себе не уверен, Но мальчишки-то знают давно: Он костьми может лечь возле двери, Но без денег не пустит в кино! Мишка курит, как водится, возле Тех дверей. И порядок блюдет. Он и сам уступил бы, но после В сельсовете ему попадет. Мишке не удержаться на месте: Напирают на дверь пацаны. Каждый слышал хорошие вести – Те, что ждали четыре весны. – Да ведь наши подходят к Берлину, Гитлер-идол спасется навряд! Мишка плюнул: – Идите в картину, Он за все и расплатится – гад! 1976