Стихи-Я Пушкина

Заступилась за него

И впустила в царство вечно

Паладина своего.

Дело не только в русском языке, ибо сам Пушкин говорил:

– Проза требует мысли и мысли, - а не только его интересуют рифмы на своем, так сказать:

– Конце.

Приводится простота пушкинского отрывка, который нашел Брюсов. Что, мол, в этом дело, прибавить к речи в конце рифму.

Тогда еще лучше другой пример, как вы его объясните, его привел Иосиф Бродский:

– Я купил итальянскую пишущую машинку Оливетти только для того, чтобы она сама писала мне стихи, и знаете почему? нет, не благодаря ея большому уму, а:

– Великолепному шрифту!

Говорится - приводится в пример Лотман - что в Евгении Онегине нет в конце хеппи-энда, и даже более того, Пушкин боролся с такими романными штампами.

Я в это не верю, придется еще раз поднапрячься и найти эту свадьбу-женитьбу в Евгении Онегине. Ибо, да:

– Боролся-то боролся, но делал свадьбу, как в Метели: фактически Воскресением, союзом с богом.

По крайней мере, как Крещение.

Хеппи-Энд этот продемонстрирован во всех Повестях Белкина, вопреки его формальности, банальности - Человек Живет.

Хорошо написано:

– Поэтому Онегин и воспринимается, как лишний: если нет свадьбы, то герой-любовник поистине лишний.

Недавно я хотел что-то найти, надо еще попробовать. Конечно, здесь вряд ли получится, что тот, кто:

Кто там в малиновом берете

С послом испанским говорит? - может быть каким-то образом Онегиным, точнее, это Татьяна в малиновом берете с ним говорит, а здесь вряд ли возможна и другая заморочка:

– Смеялся Лидин их сосед

Помещик двадцати трех лет, - в том смысле, что далее написано:

– Так ты женат! не знал я ране!

Давно ли?
– Около двух лет.
– На ком?
– На Лариной.
– Татьяне!

– Ты ей знаком?
– Я им сосед.

Тут автоматически слушатель может подумать - задумавшись в сторону - что:

– Или-или: Онегин - это Лидин, сосед - из Графа Нулина - который смеется над всеми мужами - большими любителя охоты, ибо женам их тогда больше нечего делать, как лазить через забор к этим Лидиным, - или:

– Это Онегин и спрашивает:

– Ты с ней знаком?

– Я им сосед, - отвечает князь.

И, следовательно, Лидин - это князь, а разъезжий по полям за зайцами муж - получится:

– Евгений Онегин.
– Значит, он уже на ней женат, Онегин на Татьяне Лариной.

Как Фигаро, сделав это вместо Графа. Ибо только это и может рассеять пустую думу, что счастье было так близко, - а:

– По глупости упустил его, - оказывается, я как будущий полковник Бурмин - в Метели:

– Уже когда-то обручился с ней в деревенской церкви!

Но в любом случае, это должен быть такой же Театр, как устойчивое - но не попадающее в прямую логику романа Капитанская Дочка чувство, что Пугачев - это и есть настоящий царь, чтобы ужас узнавания об этом катастрофическом известии в конце, или даже через время после чтения - был реальным.

Свадьба должна быть!

Будем искать. Ибо такими лишними, как Онегин, были все счастливые люди, как тот, кто уже истлел в могиле, или буквально по Пиковой Даме:

– По этой самой лестнице, думал он, может быть, лет шестьдесят назад, в эту самую спальню, с такой же час, в шитом кафтане, причесанный a l'oiseau royal, прижимая к сердцу треугольную свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно истлевший в могиле, а сердце престарелой его любовницы сегодня перестало биться...

Борис Парамонов и Иван Толстой докатились в этой передаче до уровня телепередачи Аншлаг в его сегодняшней интерпретации - осто-ло дальше некуда. Уж таких штампов поискать, а точнее, как раз наоборот.

Но к концу постепенно, кажется, раскаялись, но исправились ли окончательно - маловероятно.

Не только русским людям, но и даже самому Пушкину до сих пор запрещается:

– Дранк нах Вест, - и вообще, даже Хеппи-Энд, как можно делать всему Голливуду, не боясь формального штампа счастья.

Примерно, как в фильме Свадьба Павла Лунгина:

– Хочу в Москву, хочу в Москву-у!
– но над ним иронизируют:

– Как Три Сестры Чехова?
– но он отвечает, уже поняв, что счастья в жизни нет, так как и вообще не бывает:

– А что, Росуголь запрещает?!
– здесь имеется в виду, что запрещает и запрещает Пушкину не только покорить Запад, но и даже:

– Царство Небесное, - как победителю, не как Потрясающему Копьем, а как Листу, сворачивающемуся в Трубу для пересечения границы у реки в место под названием:

– Поля, я предан вам душой

Всегда я рад заметить разность

Между Онегиным и мной.

Вот именно в этой Разности, а точнее, в Связи между Автором и Героем, Пушкиным и Онегиным надо искать Хеппи-Энд, он должен быть. Ибо трафарет не тот, как думал Лотман, что все и везде подряд женятся, как будто им делать больше нечего, а именно в имеющемся сейчас окончании Евгения Онегина:

– Эх, раз, еще раз - ничего не вышло.
– Ну, в России, мол, всегда так:

– Лучше вообще ничего не делать, а то будет хуже.

Тем более, роман этот назван:

– Свободным, - что значит, переход Шекспира:

– Быть или не быть, - между Текстом и Полями установлен, как фундамент произведения.

Но пока этого Контакта у меня, к сожалению, не было. Как было в Капитанской Дочке, Пиковой Даме, Повестях Белкина.

Можно еще заметить, что читать, как сказал Борис Парамонов про Бориса Годунова, лучше, чем смотреть спектакль в театре, именно потому, что пьеса внутри Пьесы в любом случае играет потихоньку, даже если не заметны конкретные факты, объясняющие противоречия, как, например, непонимания, возникшие неожиданно для Ромео и Джульетты у Шекспира, которые - они, Джульетта и Ромео - думали, что предусмотрели, когда по очереди ложились в гроб.