Стихи

8

Печально бело нынче ложе мое, Тоскующе-холодно стен забытье. Кто нынче спокойным остаться бы смог? Проснувшись, дрожит в эту ночь потолок. Все ли я сделал? Да или нет? Считаю я строй холостых моих лет. Я их, как рубашки, считаю опять, Которые надо заштопать отдать. Вот уже скоро… сейчас… — Обожди! Есть еще день, еще ночь впереди! Очаг не сужден мне ни мой и ни чей. О, спелость моих холостяцких ночей! Созревшие ночи и сочные дни… Как груши с деревьев свисают они. Кто радостно рвать их сегодня придет? Их соком, как хлебом, насытится тот. Ну, так придет? Сок бродит в ночах… Когда бы имел я дом и очаг! Не пять прошло и не десять лет, — А все очага у бездомного нет! Печально бело нынче ложе мое, Тоскующе-холодно стен забытье.

9

Шагов твоих стежка ложится на снег. Бегу за тобой я — и легок мой бег. Просыпала вьюга миллион лепестков… Я слышу напев торопливых шагов. На стрелки ресниц снежинка легла — Как этот напев создать ты смогла? Долго не тает снежинка… И пусть! В напрасный я, верно, отправился путь. Шагов твоих стежка ложится на снег. Настигну тебя? Догоню или нет? Тебя догоню я. Настигну… Скажи, Зачем поколенье мое так спешит? Торопится век мой в боях и в пути, Не смеет дыханья он перевести. С рожденья взяв небывалый разбег, Не знает покоя стремительный век… Не тают снежинки, белей лепестков… Влечет меня песнь торопливых шагов. В бою никаком, ни в какой из стран, Ты не касалась бинтом моих ран. Ушли, отгремели эти бои… Но так же певучи колени твои… Шагов твоих стежка ложится на снег. Бегу за тобой я — и легок мой бег.

10

Я сердце свое наколол на крючок. О, спелых ночей моих приторный сок! Чтоб птицы смелей прилетали в наш сад, Я зерен тугих им насыпать был рад. Клюйте же, птицы, из чашки простой! На пользу послужит вам хлеб золотой. Чтоб птичьи птенцы набирается сил, Я в блюдце росы серебристой налил. Чтоб ты не исчезла в пучине дорог, Я сердце тебе выношу на порог. К порогу приблизишься ты моему. Молча… Но я ведь и так все пойму! Неси свое сердце за мной по пятам! И я понесу… Никому не отдам… Пойду за тобой и найду твой дом: — Вот оно, сердце! Что делать потом? Олень где-то чащу во мгле пересек, Радость дорог на рогах он несет, Радость дорог на ветвистых рогах, И вечера привкус на мягких губах. Деревья, земля… Милый мир голубой!.. Вечер… И я возвращаюсь домой.

11

Будит она меня вдруг: — Оглянись! Путь твой так долог был. Слышишь? Проснись! Руками угасшими я отвечал: Я видел и счастье, и гнев, и печаль… — Ну, оглянись же! — Велит мне она, — Что значат на лбу у тебя письмена? Я отвечаю ей из пустоты: — Тебе показалось. Ошиблась ты. Тихо и душно. И на весы Ночи прошедшей ложатся часы. Снова будит: — Проснись, живей! Иней лежит на твоей голове. Сонно я ей бормочу в ответ: — Это не иней, а жизни след. — Дай твою руку, — шепчет, — ну, дай! Чего-то боишься ты… Смерти, да? Я говорю, покачав головой: — Не знаю чего, сам не знаю чего. Свалены годы и ночи в углу, Как рваное, в дырах, белье на полу… День на дворе. И солнце и свет. А мой день ушел. Моего дня нет! Нет дня моего. Нет! Не найти! Но мне ведь идти по другому пути…

12

Вишни она принесла на заре. Молча. Без слов… Пустота на дворе. Вишни. К постели. Не раздави! Кровавое ложе, ложе в крови! Где эта ветвь родилась, где росла? Босая и тихая их принесла. По две и по три. И рядом листки. Вишни — как розовые соски. Провод и крыша в открытом окне. Песня грачей прилетает ко мне. Вишен горящих не раздави! — Кровавое ложе, ложе в крови! Грачи улетают в зеленый рассвет. — Где мы теперь? — Но ответа нет. День начинается. Птицы в полет! Песня вернется, песня придет! Синий свет ночи зачах, зачах! Горят, расцветают вишни в лучах. По две и — по три. И рядом — листок. День у твоих опускается ног! Где же ты? Где? Отвечай, не таи! Еще мне любимей руки твои!.. Вишни она принесла на заре. Молча. Без слов. Пустота на дворе…

1929–1930

Мое поколение (1930–1937)

«От старых пастухов, бросавших города…» Пер. Б. Колычев и С. Левман

От старых пастухов, бросавших города, Вдыхавших средь пещер пергаментную плесень, Я унаследовал большой и сладкий дар — Великолепное вооруженье песен! И — знак, преемственности — древний алфавит О грандиознейший точильный камень века Я должен наточить, — пусть голос мой звучит Величественной правдой человека. Упорный труд и подвиг вдохновенный Мыслителей, поэтов и борцов Достались правнуку, как грамота веков — В мечте о справедливости священной. Иди вперед, мой век, во весь огромный рост! Греми, гроза, в которой гнев и радость! Весь мир изрезан поездами звезд, Высокими шлагбаумами радуг. Раскрыты пред тобой сверкающие шири, Твой путь в пыланье молний голубых, — И радостно в тебе клокочет сердце мира, И совесть века — в подвигах твоих. Я жажду истины в скитаниях сберег — Бессмертное сокровище народов, И путь ее — на запад и восток В огне освободительных походов!

1932

Воплощение Пер. Л. Руст

И камню, может статься, не легко, Когда его резец жестокий режет… Быть может, отзвуком на стон его, на скрежет, На срезах изрубцованных его Исторгнется из тьмы и выявится в свете Слепая клинопись тысячелетий… Быть может, болью скрытою своей Исходит дерево, когда, влекомы к сини, Под натиском весны бушуют в древесине И раздирают ствол зародыши ветвей. Но только нам, владыкам из владык, Наследникам времен и поколений, Дано постичь материи язык И мудрые законы воплощений. Быть может, плачет глина в тишине, Пока ваятель бьется над замесом И плоть аморфную то сплющивает прессом, То на медлительном калит огне… Но только нам, единственным из всех, Питомцам бурь и песнопевцам штормов, Дано осмыслить боль, и сдвиги ветхих вех, И выплеск вещества сквозь косный панцирь формы. Не мерим чисел мы и времени не числим, Как счета им стрела в полете не ведет. Как ей на тетиву закрыт обратный лет, Так нам возврат к исходным дням немыслим. Уж даль распахнута. И, ею окрылясь, Нам стелют вихри путь по судьбам, по годинам… Мы смотрим в прошлое лишь в помысле едином: Не для того, чтоб с ним свою упрочить связь, А чтоб в грядущее стремительней войти нам. Да, может быть, и камень терпит боль, Когда его резец жестокий режет… И только нам доверено судьбой, И только мы единственные в силе На стыке тьмы и светоносных зорь Прославить и осмыслить скорбь И в воплях, в скрежете, в стенаньях укоризны Расслышать первый вскрик рождающейся жизни.

1932

Красная Армия Пер. Л. Руст

1

Священная клятва проста и строга: «Где б враг ни таился, разведай врага! Разведай, почуй, уничтожь, размети, Из нор его выбей, срази на пути!» И старцы и дети бросали дома, Был зной нипочем, не помеха — зима, Был ветер им братом в суровые дни, Не хлебом, а гневом питались они. К земле приникала несжатая рожь, Сердца говорили: «Врага уничтожь!» И ринулись все на врага, как один, От Черного моря до северных льдин. Ленты да пули, на пулях — литье: «Ройте могилу себе, воронье!» Преданьем овеян и кровью скреплен, Пылает твой подвиг в анналах времен. Потомкам слагает сказитель народ Былины про твой легендарный поход.

2

От солнца до солнца с винтовкой в руках Красноармейцы стоят на постах. Взоры буравят студеную тьму, Боец насторожен, и мнится ему Отзвуком гулким промчавшихся дней Топот буденновских жарких коней. Песня, и топот, и посвист, и звон — Молниеносный летит эскадрон. Головы в тучах, и знамя горит Ярче степной кумачовой зари. В солнечном радостном шуме лесном Дали кричат бойцам о былом. Горы гремят, высоки и крепки: Красные по полю мчатся полки.

3

Играют на солнце, сверкают штыки, Движутся по полю наши полки. Сразиться, схватиться вплотную с врагом. Дали огнем полыхают кругом. Пылают от скорби и гнева сердца — Огня горячей, тяжелее свинца. Наказ и команда: «Смотри, карауль!» Песня сливается с посвистом пуль. Лихие матросы летят впереди, С такими хоть в самые жерла иди. Присяга ветров и винтовок — одна: «Ты будешь свободной, родная страна!»

4

Несется Чапаев, как вихрь, на коне, Глаза на при деле, рука на ремне. И снова разбужены скоком лихим, Леса и просторы несутся за ним. Летят на врага под обстрел, под огонь. Такому ли вражьих бояться погонь? Он оторопь сеет во вражьих рядах, Столбами дорожный взвивается прах. Он в полночь глухую и в светлый рассвет С бойцом пограничным ложится в секрет. Ни шашка, взвиваясь, ни пуля, звеня, Не сбросили всадника в битве с коня. И всюду, где должно разить и стеречь, Он перед бойцами, как знамя, как меч.