Стихи

33

Кого еще ты хочешь взять с собой? Еще что принести ко мне желала б? Возьми с собой прибрежье и прибой… Я жду тебя… Душа болит от жалоб! Уснула моря голубая гладь, Мигающие звезды отражая, И ветру удалось туман убрать, Чтоб я тебя увидел, дорогая. Я слышу рокот мерный и густой. Я сплю, но разбудить меня не трудно. Волна зовет меня на мол пустой: «Вставай скорей. Проходит мимо судно!» Бегу. Не поспевает тень за мной. Открытый мол недалеко от дома. Но судно проплывает стороной, Касаясь парусами окоема.

34

Прошло и скрылось судно. Тишина. Я так спешил и опоздал, конечно. Негромко с галькой говорит волна, И слушать их могу я бесконечно. Быть может, там, где звездный полукруг, Ты бросишь якорь — море там глубоко. Пора! Нам надо встретиться, мой друг, Мне трудно без тебя и одиноко. Чутье такое есть у легких птиц: Летят друг к другу над водой и в поле, Не знают и не ведают границ И, вольные, встречаются на воле. Но, думается, и они грустят, Когда в лесу берется за работу Веснушчатый и рыжий листопад, Когда они готовятся к отлету.

35

Погашен свет. За окнами гроза. И в темноте твои белеют руки. Я целомудренно закрыл глаза. Я не желаю этой сладкой муки. Мне кажется — я на гору иду, Глаза закрыты, но светло на диво. Я взял с тобой такую высоту, Что никогда не убоюсь обрыва. Напоминает мне мой каждый шаг, Что мы навеки отданы друг другу. Пусть между нами горы, море, мрак, — Тропа, как, друг, мне протянула руку. Не оступлюсь. Не ринусь с высоты. Напрасно бездна мне готовит место… Скажи мне, перед кем сегодня ты Танцуешь, ненаглядная невеста? ……………

37

Мне утешенья больше не нужны! Ты платье подвенечное надела И спрятала, как острый меч в ножны, В атлас шуршащий трепетное тело. Сегодня удивится сам Казбек И не поймет за много лет впервые, Кружит ли у его подножья снег, Цветы ли опадают полевые? А ты на гору даже не глядишь, Исчерпанная мукой и любовью, И новый мир, в котором ты не спишь, Дары тебе приносит к изголовью. И я не сплю на берегу морском. Я камешками развлекаю горе, И жду письма, и прочитаю в нем: «Прости, я занята…» Уснуло море.

38

Ты — золотая пава. Грусть и тень Отныне задевать тебя не вправе. Шафраном пахнет добрый летний день, Заря зашла в волос твоих оправе. Я к заговорам древним прибегу; В силок, как птице, положу приманку; Настигну на лету и на бегу, Но от скитаний отучу беглянку. Не клетку смастерю, как повелось, — Совью гнездо из звуков, зацелую. В густой червонный лес твоих волос Я сам попал, как в клетку золотую. Защебетали на ветвях птенцы. Заря взошла и подожгла дубраву. Я жду. Летите птицы, как гонцы, И приведите золотую паву.

39

Спокойно море, и прозрачны дни. Блуждает белый парус на просторе. Не ты ли это? На берег взгляни И поверни сюда — спокойно море. Оставит парус ветер озорной И, расставаясь, скажет: «До свиданья! Пусти здесь корни. Расцветай весной. Забудь свое изгнанье и скитанье! Здесь человеку предана земля, Здесь всех целит голубизна сквозная, Здесь дружбу предлагают тополя, Здесь каждая песчинка — мать родная». Ночное море отдает вином. Я предаюсь моим мечтам и думам… Нас ждет здесь, друг мой, детство с миндалем И с самым сладким на земле изюмом…

1940

За народ и Родину (1941–1945)

Клятва на могиле замученного красноармейца Пер. Л. Руст

Ты боль свою, как славу, гордо нес, Как саблю, выхваченную из ножен. Слезами сон твой мы не потревожим, Мы честью поклялись красноармейских звезд У праха твоего, — где б ни лежал твой прах, Каким песком его б ни заносило время, Мы будем мстить, сжимая меч в руках, Пока твоих убийц не уничтожим племя. Покрылась пеплом скорбная земля, Покрылись дали траурною сеткой. Ты шел на смерть — была тверда нога твоя, На муки шел ты, как идут в разведку. Ты был от мук своих отчизной отделен, С отчизною в груди ты миг последний прожил, Пред сворой палачей стоял ты обнажен, С презрением глядел на мерзостные рожи. Привязан к дереву, как Прометей к скале, Стоял ты, взорами грядущее читая, Но не орел клевал тебя в полночной мгле, А черных воронов тебя когтила стая. Ты на костер взошел, последний сделав шаг. Пред пыткою такой померкнут пытки ада, Но голос родины звенел в твоих ушах, Нет, ты не зарыдал и не молил пощады. Рыдали за тебя и ветер и леса, Текли, как воины, отряды рек ревучих, Из недр высоких гор гудели голоса, И солнце спряталось в густых, ненастных тучах. Сквозь ветви, пробиваясь, звуки шли, И песнь лилась, как буря, нарастая. Смятенная земля скорбела. А вдали Простерла руки мать седая, С тобой страдания предсмертные деля, На подвиг младшего благословляла сына: — Сияньем солнечным клянется вся земля, Клянется родина, могуча и едина. Клянется битвою последнею своей Боец, принявший смерть с презреньем небывалым, Что будет мрак твоих проколотых очей Могильной пропастью фашистским каннибалам!.. Где камни на земле, чтобы сохранять твой прах? Где приняла тебя земля отверстым лоном? Потомки пронесут тебя в своих сердцах, Они тебя найдут, они придут с поклоном. Свободные пройдут свободною землей. Они тебя найдут, ты можешь быть спокоен. Они придут к тебе сквозь холод, ветер, зной, Замученный врагом, бессмертный воин! Мы нашу боль должны достойно перенесть, Но сталью мы сверкнем, мы пламенем взметнемся! Великой будет месть и грозной будет месть, Красноармеец! Мы не плачем, мы клянемся!

1941

Мать-столица Пер. Р. Моран

Пусть заметет нам снег дорогу вспять! Пусть звезды под нога камнями ночь подложит! Не отсылай меня, столица-мать, Я пригожусь тебе еще, быть может. Лишь ты одна теперь владеешь мной, В годину бед, когда пираты рядом. Твои огни потушены войной, — Так яблоки гроза сбивает градом. Что делать с сердцем, если бороздят Стервятники твой небосвод высокий Горит в груди раздавленный гранат, И в яд я превращу его живые соки. Я камни отточу твои, дабы им стать Оружием, что мощь твою умножит. Не отсылай меня, столица-мать, Я пригожусь тебе еще, быть может.

1941

Нетерпение Пер. Р. Моран

Подобно капелькам, что ветер сдул с ветвей, К вагону брызнули с нагой ветлы пичуги. С вокзала хмурого, из Пензы, все ясней Уже видать тебя, Москва, сквозь дымку вьюги. Шум площадей твоих уже коснулся нас, И хлеба твоего отсюда запах слышен. На улицах твоих гремит: «В Последний час», И люди головы приподнимают выше! И телеграфные столбы всю ночь, весь день Колдуют, душу жгут одним предназначеньем: — К тебе! — сквозь ропот рощ и дрему деревень По снежным, до небес поднявшимся ступеням. Мы к ночи думаем уже в Рязани быть, От позывных твоих проснуться в час рассветный… Уже невмоготу мне песий впрок копить, Нет сил тебя так жаждать безответно!

1942

Во сне я видел мать Пер. А. Ревич

Светает за окном… Доехать бы скорее! Мне слышен стук колес… Уже не задремать. Во сне я видел мать, и на душе светлее, Мне так легко всегда, когда приснится мать. Шлагбаум за окном. А строй гусей гогочет, Нетерпеливо ждет, пока пройдет состав. Бежит локомотив и тянет дыма клочья, Дремоту гонит прочь, протяжно засвистав. О, сколько сотен верст в дороге я измерил, О, сколько долгих дней она меня трясла! Приснилась мне Москва. Входила мама в двери, Горячие коржи в переднике несла… Ни слова не сказав, в глаза взглянула прямо, — Должно быть, поняла: совсем другим я стал… И оборвался сон… Ответь мне: где ты, мама? Все тише стук колес. В окне плывет вокзал.

1942

Доброй недели, мать! Пер. В. Потапова

1

Кричали они: — От костра зажжешь ты субботний светильник! — Чего же еще ожидать от лютых своих палачей? Неужто ей станет желать «счастливой субботы» насильник? Потупившись, женщина шла и не подымала очей. Суббота, как тень, в городок задворками кралась уныло. Веселая россыпь огней её не встречала теперь. Но женщина свечи зажгла и веки руками прикрыла. И в это мгновенье враги прикладами вышибли дверь. Глазами закрытыми путь она увидала свой тяжкий Бесстрастные дула врагов угрюмо глядели сквозь мглу. И красноармейской звездой с отцовской забытой фуражки. Беспечно и звонко смеясь, ребенок играл на полу. К священному лону тогда фашисты дитя привязали. По улицам узким во тьме зловеще гремели шаги. По улицам этим ее когда-то к венцу провожали. — Моленье твое у костра свершится, — сказали враги.