Стихотворения и поэмы

* * *

Как во нашей во деревне, Возмужалый от побед, В голубом поповском доме Заседает сельсовет. Возгласы идут: — Допустим! — Предположим, что… — Да-да… Протокол ведет Капустин — Сокращенно, как всегда. Слушали: «Матвей Никитин Безусловно и давно Обвиняет в волоките И в разрыве районо». Порешили: «Да, оторван Районо. Считать виной. Выяснить, откуда тормоз, Поручаем Фоминой». Снова возгласы: — Допустим! — Предположим, что… — Да-да… Протокол ведет Капустин — Точно. Ясно. Как всегда.

* * *

Как во нашей во деревне Да на каменном мосту, На высоком, на счастливом, Девки водят хоровод. Ударяют классно в камень — И чем звонче, тем верней Машут белыми платками И зовут к себе парней. При безветренной погоде Парни им несут покор. Очень быстро к ним подходят И заводят разговор. Самый верный и уместный, Чтобы деву покорить: «Ах, какие вы прелестны,— Начинают говорить. — Не встречали вас милее Ни в долинах, ни в домах…» Девушки, красу лелея, Отвечают: «Что вы, ах! Ах, проверим вас на факте, Ваш обычай и обряд. Ой, да бросьте, ах, оставьте, Не лукавьте», — говорят.

* * *

Я стучу условным стуком, Называю имена… Здравствуй, радость и разлука. Дорогая сторона! 1933

98. «Василий Орлов перед смертью своей…»

Василий Орлов перед смертью своей Квадратных, как печи, созвал сыновей. За фунт самосада и двадцать копеек Десятский прошелся печальным послом. Десятский протяжно кричал у дворов: «Совсем помирает родитель Орлов». Как ступят — так яма, пройдут — колея, — К Василью Орлову пришли сыновья. Сквозь краски рассвета, сквозь синюю мглу Все видят родителя в красном углу. Лежит, безучастный к делам и словам, Громадные руки раскинув по швам. Садятся на лавки широкого свойства, И в кровь постепенно вошло недовольство. И старший зубами на мелкие части Рвет связки предлогов и деепричастий! И вновь тишина. И, ее распоров, Сказал: «Умираю, — Василий Орлов. — Походкой железа, огня и воды Земля достает до моей бороды. Смерть встала на горло холодной ногой, Ударила в спину железной клюкой; Уже рассыпается кровь, что крупа. Умру — схороните меня без попа. Чтоб сделаны были по воле моей Могила просторней и гроб посветлей! Чтоб гроб до могилы несли на руках, На трех полотенцах моих в петухах! Чтоб стал как карета мой гроб именной, Чтоб музыка шла и гремела за мной!» 1933

99. СВАДЬБА

В кисее и в белой вате Спит невеста на кровати. Спит и видит сон заветный. Рядом с нею, к славе глух, Младший брат сидел и веткой Прогонял с невесты мух. Он, не видевший науки, Свято чтит завет отца, Что летающие мухи Очень портят цвет лица.

* * *

Вдруг невеста встала бойко, Села, не умыв чела. Младший брат оправил койку, Дева плакать начала. Причитает: «Ах, не мучьте, Ах, не делайте надсад, Потому что очень скучно Покидать цветущий сад».

^{Тут она срывает со стены фотографию жениха, опять садится на стул и причитает:}

«Ах, да ты злодей и соглядатай, Кто тебя нашел в лесу, Умоляю, ах, не сватай Нашу девичью красу. Ах, да ты зачем крутился белкой И нанес красе урон?» Слезы капают в тарелку Очередью с двух сторон.

* * *

Вся родня сидит в запое Вкруг соснового стола. Мать неслышною стопою К юной деве подошла. И ведет, как на картине, Дочку в горницу она, И невеста в середине Всей родней окружена. Тут отец грохочет басом Той невесте умной: «Думно ли идти за Власа?» Отвечает: «Думно!»

* * *

Поздний вечер брови хмурит. Лунный свет в окно проник, И тогда в грозе и в буре Появляется жених. Входит каменным надгробьем — Целой волости краса, Деревянным и коровьим Маслом пахнут волоса. Он качается, как идол, На раздолье черных волн, И к нему, страдая видом, Подбегает женский пол. И ему несут второе, Пирогов горит гора. Все приветствуют героя И кричат ему: «Ура!» А невеста снова плачет: «Ах, не делайте надсад, Вы не знаете, что значит Покидать цветущий сад!» Ей в ответ, от водки бурый, Сват пятидесяти лет: «Замолчи скорее, дура. Никаких садов тут нет. Ни увядших, ни цветущих, Прожил век, не видел сам, Кроме чертом сбитых в кучи Волчьих ягод по лесам».

* * *

Ночь цветет своим моментом, Всё затихло там и тут, Только вениками в лентах Девки улицы метут. 1933

100. ПРОВОДЫ В КРАСНУЮ АРМИЮ

Ночью темной и нездешней В обстановке мирных зон Молодой вдове Надежде Вдруг приснился вещий сон. Что ж, не знающей нагрузок И заброшенной в постель, Снилось гражданке Союза Суверенных областей? Ей приснились: день осенний, Клочья дыма и огней, Что в распахнутые сени Входят пятеро парней. На ремнях сидит одежда, По-армейски стали в ряд. «Ну, прощай, вдова Надежда, Будьте счастливы, как прежде», — Ты и вы ей говорят. Две гармоники заныли Про порядок боевой. Кони черные, шальные Понеслись по столбовой… Тут она проснулась. Видит — Перебежкой за плетень В праздничном, нарядном виде Наступал белесый день.

* * *

По кустам, по перелогам Вьется дальняя дорога, Вьется, крутит, и по пей Ходят пятеро парней. Пятеро больших, дородных Ходят чинно, благородно. Пять гармоник на плечах, Как цветы на кирпичах! Загремела медна мера, Заревела тетя Вера. Мы сказали тете Вере: «Тетя Вера, не реви!»

* * *

Избы с выморочной дранью Видели восход веков. Впереди всего собранья Шли отцы призывников. Сзади матери в обновах Расцветали и росли, Перед ними все Смирновы Лампы «молния» несли. Сели, возгласу покорны, Скопом лет, бород, седин, Шесть ораторов отборных Выступали, как один. Им ответил мимолетно, От волнения устав, Е. Доронин, шедший в летный Красной Армии состав. «Матери, — сказал он, — милые, Продолжайте славно жить, Будем мы родному миру Так работать и служить, Так поставим наше дело, Обрубив постромки зла, Чтоб земля в цветах летела И садами заросла!»

* * *

Через час на перегоне Знала родина моя, Что откормленные кони Мчались в дальние края. И на площади покатой Ветер, черный как смола, Перевертывал плакатов Красноликие тела. 1933

101. ПО ДОРОГЕ ВЕТЕР ВОЛЬНЫЙ…

По дороге ветер вольный, а тропы левей На пригорке сидит девка молодых кровей. Оренбургский плат повязан по-девичьему, Кашемировое платье всё на пуговках. Косоплетка голубая шириной с ладонь. Лишь один изъян у девки, что нога боса. Подходил такой-сякой убогий странничек: «У тебя, должно быть, краля, не скупы братья. Берегут тебя, жалеют, по всему видать. Попроси ты их еще раз сапоги купить». Отвечала красна девка на такой вопрос: «По всему видать, что мастер ты отгадывать. Кашемировое платье дал мне старший брат, Оренбургский плат мне выдал младший брат. Одарили, не жалели, и спасибо им. Полсапожки обещал мне выдать средний брат. Старший брат-большак в рыбаках слывет, А меньшой братенник любит плотничать. Ну, а средний брат — Всё парад несет, Всё парад несет, Всё ружьем трясет. Думу-думушку Про себя таит, Часто пишет мне: На часах стоит. Как от этих от часов Отодвинут мрак, В середину циферблата Вторнут красный флаг. Он горит великой кровью Из открытых ран, И показывают стрелки Ровно на пять стран. К тем часам идут подчаски, Часовые вслед, И часы, старик, заводят Один раз в сто лет! Гири спущены Во сыру землю, Бой от этих часов По всему миру». 1933

102. МАТРОС В ОКТЯБРЕ

Плещет лента голубая — Балтики холодной весть. Он идет, как подобает, Весь в патронах, в бомбах весь! Молодой и новый. Нате! Так до ленты молодой Он идет, и на гранате Гордая его ладонь. Справа маузер и слева, И, победу в мир неся, Пальцев страшная система Врезалась в железо вся! Всё готово к нападенью, К бою насмерть… И углом Он вторгается в Литейный, На Литейном ходит гром. И развернутою лавой На отлогих берегах Потрясенные, как слава, Ходят молнии в венках! Он вторгается, как мастер. Лозунг выбран, словно щит: «Именем Советской власти!» — В этот грохот он кричит. «Именем…» И, прям и светел, С бомбой падает в века. Мир ломается. И ветер Давят два броневика. 1933

103. ВЕЧЕР («Уже вечерело…»)

Уже вечерело. Горело и гасло В лампадках простых деревянное масло. Туман поднимался от мертвых болот. Седая старуха сидит у ворот. Она — представителем всей старины. И красные губы ее сожжены — Дыханием солнца и летней страды, Дыханьем великой и малой воды. Да здравствует вечер! Без всяких приманок Уселись у ног голубые туманы. Старуха сидит с голубыми гостями, Старуха своими живет новостями. И щурится левым, готовым ослепнуть, И рот раскрывает великолепный. И падает слово, как дерево, глухо. Какую запевку заводишь, старуха, Былину какую вечерней порой? «…Мой сын — Громов Павел — великий герой. Всемирная песня поется о нем, Как шел он, лютуя мечом и огнем! Он (плечи — что двери!) гремел на Дону, И пыль от похода затмила луну! Железный нагрудник — радетель отваг, Папаха — вся в звездах, и конь — аргамак! Конь гнется, что ива, в четыре дуги… „Где Громов?“ — истошно кричали враги. Светящейся саблей, булатной, кривой, Ответил им Пашка — орел боевой. „Эй, дьяволы, — крикнул, пришпорив коня, Вы знаете притчи получше меня. Известно ль дроздовцам, что лед не сластит Блоха не глаголет и рак не свистит?“ Бойцы подивились тогда… Голова! И приняли бой, повторяя слова: „Известно ли белым, что лед не сластит, Блоха не глаголет и рак не свистит?“ И врезались в бой человеческой гущей, И кровь завертелась сильнее бегущих. И падали люди, как падают камни. …Где нынче идет он, далекий и давний, С блестящим наганом и плеткой витою?..» Старуха встает надмогильной плитою. Туманы и тучи идут наравне, И стелется песня по красной стране. 1933