Я твой и телом и душой,Страна родная,Кого любить, как не тебя!Люблю тебя я!Моя душа – высокий храм!Но даже душу Тебе, отчизна, я отдам И храм разрушу.Пусть из руин моей груди Летит моленье:«Дай, боже, родине моей Благословенье!»Не буду громко повторять Молитвы эти -Что ты дороже мне всего На белом свете.Вслед за тобой я – тайный друг -Иду не тенью:Иду всегда – и в ясный день,И в черный день я!Он меркнет, день; все гуще тень И мгла ночная.И по тебе растет печаль,Страна родная.Иду к приверженцам твоим…Там, за бокалом,Мы молимся, чтоб вновь заря Твоя сверкала.Я пью вино.
Горчит оно, Но пью до дна я,-Мои в нем слезы о тебе, Страна родная!
Дебрецен, январь – февраль 1844 г.
ПЕСНЯ
Не спит дитя, кричит, кричит дитя В ночную тьму,И нянька, чтоб ребенок задремал, Поет ему.Кричит во мне, по-детски плачет боль, Меня гнетет.Я песни ей слагаю и пою,-Пускай уснет.
Дебрецен, январь – февраль 1844 г.
ДВОРЯНИН
Его привязывают к лавке,Спина до плеч заголена.Он вор, грабитель – слов достойных Не сыщешь, что за сатана!А он артачится, и – в голос: «Плетями? За какой провин?Не прикасаться к благородным!Я дворянин! Я дворянин!»Слыхали, как он льет помои На вас, отцы его отца?Да ведь за это высечь мало!На виселицу молодца!
Дебрецен, январь – февраль 1844 г.
РАЗМЫШЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА, СТРАДАЮЩЕГО ОТ ЖАЖДЫ
В голове раскаты грома!Все в кабак я снес из дома. Ну и пусть -И без этого напьюсь!Рот мой сух, как дно колодца, Где вода не остается.Он – в огне,И спасенье лишь в вине.Вот бы хлынул вдруг из тучи Винный дождь! Чего бы лучше! До чего жВинный дождичек хорош!Виноградником владел я – Надоело это дело:Весь доходВылил в глотку через рот.А меня корчмарша знает И давно не уважает -Все стыдит:Мол, закрыт тебе кредит!Полно! Вот что вам скажу я: Я не беден. Заложу я НаконецЖенушки моей чепец!Но ведь женушка в могиле! Вместе с ней похоронили Чепчик тот!Он давно в гробу гниет!О, зачем же, дорогая,О тебе я вспоминаю?Вспомню я -Слезы льются в три ручья!Боже праведный! Нельзя ли Сделать так, чтоб слезы стали Вдруг вином?Я б утешился на том!
Дебрецен, январь – февраль 1844 г.
КОТОРЫЙ СТАКАН?
Да неужто это… пятый Был стакан?Ты сегодня рановато,Братец, пьян.Вдвое больше ты стаканов выпивал,А не помнится, чтоб пьяным ты бывал.И язык во рту с похмелья Уж не тот.Фермопильское ущелье,А не рот!Что-то стал я выражаться мудрено. Виновато в этом, братцы, не вино.Выпить бочку я сумею Всю до дна --И, ей-богу, не пьянею От вина.Я служил в полку когда-то, да, в полку, И носил палаш солдата на боку.Тесноват мундир казенный,Но блестящ -Отвороты, кант зеленый,Сверху плащ.Был солдатом я завзятым, боевым,Вот те крест, я был солдатом рядовым.В первый год мне ранец новый Был тяжел.Но до чина рядового Я дошел.И по той простой причине снял мундир, Чтоб меня не снизил в чине командир.Где нельзя найти виновных,Там солдатПо уставу безусловноВиноват.И поплатится тем паче рядовой,Если он рожден с горячей головой.Ваш совет прощать обиду -Не приму.Мне псалмы царя Давида Ни к чему.Брать меня за кончик носа я не дам,Знает каждый, что он косит,- знает сам…Впрочем, много я болтаю Во хмелю.Словно мельница пустая,Я мелю.Но без влаги не вертятся жернова…Дайте мне стаканчик, братцы, или два,-Чтоб лилось струей веселой В рот вино И тоску перемололо,Как зерно.Целый час болтал я с вами… А про что? Про колеса с жерновами? Нет, не то…Перепутала дремота Все слова,И кружится отчего-то Голова.Надо встать, а встать нет мочи. Время спать. Ну, друзья, спокойной ночи… Марш в кровать!
Дебрецен, январь – февраль 1844 г.
НУ, НЕ ЗНАЮ, ЧТО МНЕ НЫНЧЕ ДЕЛАТЬ?
Ну, не знаю, что мне нынче делать? Что за жажда мною овладела! Выпил бы вино во всей стране я И еще возжаждал бы сильнее.Чудо сотвори, господь, такое: Сделай
Тису винною рекою,-Я в Дунай тогда бы превратился, Чтоб влилась в меня вся эта Тиса!
Токай, февраль 1844 г.
НЕУДАВШИЙСЯ ЗАМЫСЕЛ
Всю дорогу к дому думал: «Что скажу я маме?Ведь ее, мою родную,Не видал годами.И какое слово дружбы Вымолвлю сначала -Ей, которая мне люльку По ночам качала?»Сколько выдумок отличных В голове сменялось!И казалось – время медлит, Хоть телега мчалась.Я вошел. Навстречу мама! Не сказав ни слова,Я повис, как плод на ветке Дерева родного.
Дуна-Вече, апрель 1844 г.
ПОБЫВКА У СВОИХ
С отцом мы выпивали,В ударе был отец.Храпи его и дале,Как до сих пор, творец!За много лет скитаний Я не видал родни.Отца, сверх ожиданий, Скрутили эти дни.Поговорили вволю,Пред тем как спать залечь,И об актерской доле Зашла при этом речь.Бельмо в глазу отцовом Такое ремесло,-Мне с ним под отчим кровом Опять не повезло.«Житье ль в бродячей труппе На должности шута?»Я слушал, лоб насупя,Не открывая рта.«Смотри, как щеки впали.И будет хуже впредь.Твои сальто-мортале Не прочь я посмотреть».С улыбкою любезной Внимая знатоку,Я знал, что бесполезно Перечить старику.Потом, чтоб кончить споры, Стихи я произнес.Твердя мне: «Вот умора!» – Он хохотал до слез.Старик не в восхищенье, Что сын поэт. Добряк Невыгодного мненья О племени писак.Я на него не злился.Не надо забывать:Он в жизни лишь учился Скотину свежевать.Когда вино во фляге Понизилось до дна,Я бросился к бумаге,А он в объятья сна.Тогда вопросов кучу Мне предложила мать.Я понял, что не случай Мне в эту ночь писать.Носил печать заботы Предмет ее бесед.Я ей с большой охотой На все давал ответ.И, сидя перед нею,Я видел – нет нежней И любящих сильнее На свете матерей.
Дуна-Вече, апрель 1844 г.
СТРАШНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Душа рыдает… Почему?Внимает горю моему!Ведь вам же не понять,- о нет! – Что должен испытать поэт,Коль говорят: «Он – виршеплет,К нему признанье не придет!»Мне это выслушать пришлось -И сердце не разорвалось.И вот что главное: за вас Расплачиваюсь я сейчас,О вы, застольные мои,Вы, песни вольные мои!А я-то думал… верил я,Что всем любезна песнь моя И рукоплещут мне уже Михай Витез и Беранже,А с ними и Анакреон С галерки славы… Даже он В восторге вскакивает там И, песни, рукоплещет вам.И с фееричной высоты Вы сверзились, мои мечты.Аминь! Попал я в западню!На грудь я голову склоню И, коль судьбой так решено,- Не буду воспевать вино,Не буду я его хвалить,А буду прямо в глотку лить!
Пешт, апрель 1844 г.
ТО НЕ В МОРЕ – В НЕБЕ МЕСЯЦ ПЛЫЛ…
То не в море – в небе месяц плыл блестящий, То разбойник плакал, схоронившись в чаще. То на темных травах не роса густая,-То большие слезы падали, сияя.Он твердил, склонившись к топору стальному. «Для чего я делу предался дурному?Мать моя родная мне добра желала,-Что ж ее советам сердце не внимало?Я ее покинул и попал к бродягам И шатался с ними по глухим оврагам.И с тех пор поныне я живу позорно – Путников безвинных граблю ночью черной.И под кров родимый я бы возвратился,Да нельзя вернуться: дом наш развалился, Мать давно в могиле; и стоит высоко Виселица в небе, видная далеко».
Пешт, апрель 1844 г.
ЗАРИЛАСЬ ШИНКАРКА НА БЕТЯРА…
Зарилась шинкарка на бетяра,Да была она ему не пара,-Доченьку приемную шинкарки,Вот кого бы взял бетяр в бетярки!Тут шинкарку ревность одолела: Девочку она не пожалела,Выгнала раздетой и разутой,А зима была жестокой, лютой!Много ль сил у бедной сиротинки? Побрела, замерзла на тропинке.А бетяр узнал все после срока.…И казнил шинкарку он жестоко.Был и он повешен палачами,Помирал он вовсе без печали,- Жизнь ему без девушки-красотки Табаку не стоила щепотки!