Стихотворения

КРЕСТЬЯНСКИЙ ПРАЗДНИК {*}

Горшки не боги обжигают, Не всё пьют пиво богачи: Пусть, Муза! нас хоть осуждают, Но ты днесь в кобас пробренчи И, всшед на холм высокий, званский, Прогаркни праздник сей крестьянский, Который господа дают, — Где все молодки с молодцами, Под балалайками, гудками, С парнями, с девками поют. Поют под пляской в песнях сельских, Что можно и крестьянам быть По упражненьях деревенских Счастливым, радостным — и пить. Раздайтесь же, круги, пошире, И на преславном этом пире Гуляй, удала голова! Ничто теперь уже не диво: Коль есть в глазах вино и пиво, Всё, братцы, в свете трын-трава. Гуляйте, бороды с усами, Купайтесь по уши в чанах, И вы, повойники с чепцами, Не оставайтесь на дрожжах; Но кто что хочет, то тяните, Проказьте, вздорьте, курамшите; Тут нет вины, где пир горой; Но, в домы вшед, питьем не лейтесь; С женой муж яицами бейтесь Или скачите чехардой. Но только, встав поутру рано, Перекрестите шумный лоб, Умыв водой лицо багряно; С похмелья чару водки троп — Уж не влекитесь больше к пьянству, Здоровью вредну, христианству И разорительну всем вам; А в руки взяв серп, соху, косу, Пребудьте, не поднявши носу, Любезны богу, господам. Не зря на ветреных французов, Что мнили ровны быть царям, И, не подняв их вздорных грузов, Спустилися в навоз к скотам, И днесь, как звери, с ревом, с воем Пьют кровь немецкую разбоем, Мечтав, и Русь что мишура; Но вы не трусы ведь, ребята, Штыками ваша грудь рогата; В милицьи гаркнете: ура! Ура, российские крестьяне, В труде и в бое молодцы! Когда вы в сердце христиане, Не вероломцы, не страмцы, То всех пред вами див явленье, Бесов французских наважденье Пред ветром убежит, как прах. Вы всё на свете в грязь попрете, Вселенну кулаком тряхнете, Жить славой будете в веках. Лето 1807

ЕВГЕНИЮ. ЖИЗНЬ ЗВАНСКАЯ {*}

Блажен, кто менее зависит от людей, Свободен от долгов и от хлопот приказных, Не ищет при дворе ни злата, ни честей И чужд сует разнообразных! Зачем же в Петрополь на вольну ехать страсть, С пространства в тесноту, с свободы за затворы, Под бремя роскоши, богатств, сирен под власть И пред вельможей пышны взоры? Возможно ли сравнять что с вольностью златой, С уединением и тишиной на Званке? Довольство, здравие, согласие с женой, Покой мне нужен — дней в останке. Восстав от сна, взвожу на небо скромный взор; Мой утреннюет дух правителю вселенной; Благодарю, что вновь чудес, красот позор Открыл мне в жизни толь блаженной. Пройдя минувшую и не нашедши в ней, Чтоб черная змия мне сердце угрызала, О! коль доволен я, оставил что людей И честолюбия избег от жала! Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос, Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще, Ищу красивых мест между лилей и роз, Средь сада храм жезлом чертяще. Иль, накормя моих пшеницей голубей, Смотрю над чашей вод, как вьют под небом круги; На разноперых птиц, поющих средь сетей, На кроющих, как снегом, луги. Пастушьего вблизи внимаю рога зов, Вдали тетеревей глухое токованье, Барашков в воздухе, в кустах свист соловьев, Рев крав, гром жолн и коней ржанье. На кровле ж зазвенит как ласточка, и пар Повеет с дома мне манжурской иль левантской, Иду за круглый стол: и тут-то раздобар О снах, молве градской, крестьянской; О славных подвигах великих тех мужей, Чьи в рамах по стенам златых блистают лицы Для вспоминанья их деяний, славных дней, И для прикрас моей светлицы, В которой поутру иль ввечеру порой Дивлюся в Вестнике, в газетах иль журналах Россиян храбрости, как всяк из них герой, Где есть Суворов в генералах! В которой к госпоже, для похвалы гостей, Приносят разные полотна, сукна, ткани, Узорны, образцы салфеток, скатертей, Ковров и кружев, и вязани. Где с скотен, пчельников и с птичников, прудов То в масле, то в сотах зрю злато под ветвями, То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов, Сребро, трепещуще лещами. В которой, обозрев больных в больнице, врач Приходит доносить о их вреде, здоровье, Прося на пищу им: тем с поливкой калач, А тем лекарствица, в подспорье. Где также иногда по палкам, по костям Усатый староста иль скопидом брюхатый Дают отчет казне, и хлебу, и вещам, С улыбкой часто плутоватой. И где, случается, художники млады Работы кажут их на древе, на холстине, И получают в дар подачи за труды, А в час и денег по полтине. И где до ужина, чтобы прогнать как сон, В задоре иногда, в игры зело горячи, Играем в карты мы, в ерошки, в фараон, По грошу в долг и без отдачи. Оттуда прихожу в святилище я муз, И с Флакком, Пиндаром, богов восседши в пире, К царям, к друзьям моим, иль к небу возношусь, Иль славлю сельску жизнь на лире. Иль в зеркало времен, качая головой, На страсти, на дела зрю древних, новых веков, Не видя ничего, кроме любви одной К себе и драки человеков. Всё суета сует! я, воздыхая, мню, Но, бросив взор на блеск светила полудневна, О, коль прекрасен мир! Что ж дух мой бременю? Творцом содержится вселенна. Да будет на земли и в небесах его Единого во всем вседействующа воля! Он видит глубину всю сердца моего, И строится моя им доля. Дворовых между тем, крестьянских рой детей Сбираются ко мне не для какой науки, А взять по нескольку баранок, кренделей, Чтобы во мне не зрели буки. Письмоводитель мой тут должен на моих Бумагах мараных, пастух как на овечках, Репейник вычищать, — хоть мыслей нет больших, Блестят и жучки в епанечках. Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут; Идет за трапезу гостей хозяйка с хором. Я озреваю стол — и вижу разных блюд Цветник, поставленный узором. Багряна ветчина, зелены щи с желтком, Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны, Что смоль, янтарь — икра, и с голубым пером Там щука пестрая: прекрасны! Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус; Но не обилием иль чуждых стран приправой, А что опрятно всё и представляет Русь: Припас домашний, свежий, здравый. Когда же мы донских и крымских кубки вин, И липца, воронка и чернопенна пива Запустим несколько в румяный лоб хмелин, — Беседа за сластьми шутлива. Но молча вдруг встаем: бьет, искрами горя, Древ русских сладкий сок до подвенечных бревен; За здравье с громом пьем любезного царя, Цариц, царевичей, царевен. Тут кофе два глотка; схрапну минут пяток; Там в шахматы, в шары иль из лука стрелами, Пернатый к потолку лаптой мечу леток И тешусь разными играми. Иль из кристальных вод, купален, между древ, От солнца, от людей под скромным осененьем, Там внемлю юношей, а здесь плесканье дев, С душевным неким восхищеньем. Иль в стекла оптики картинные места Смотрю моих усадьб; на свитках грады, царства, Моря, леса, — лежит вся мира красота В глазах, искусств через коварства. Иль в мрачном фонаре любуюсь, звезды зря Бегущи в тишине по синю волн стремленью: Так солнцы в воздухе, я мню, текут горя, Премудрости ко прославленью. Иль смотрим, как вода с плотины с ревом льет И, движа машину, древа на доски делит; Как сквозь чугунных пар столпов на воздух бьет Клокоча огнь, толчет и мелет. Иль любопытны, как бумажны руны волн В лотки сквозь игл, колес, подобно снегу, льются В пушистых локонах, и тьмы вдруг веретен Марииной рукой прядутся. Иль как на лен, на шелк цвет, пестрота и лоск, Все прелести, красы берутся с поль царицы; Сталь жесткая, глядим, как мягкий, алый воск, Куется в бердыши милицы. И сельски ратники как, царства став щитом, Бегут с стремленьем в строй во рыцарском убранстве, «За веру, за царя мы, — говорят, — помрем, Чем у французов быть в подданстве». Иль в лодке вдоль реки, по брегу пеш, верхом, Качусь на дрожках я соседей с вереницей; То рыбу удами, то дичь громим свинцом, То зайцев ловим псов станицей. Иль стоя внемлем шум зеленых, черных волн, Как дерн бугрит соха, злак трав падет косами, Серпами злато нив, — и, ароматов полн, Порхает ветр меж нимф рядами. Иль смотрим, как бежит под черной тучей тень По копнам, по снопам, коврам желто-зеленым, И сходит солнышко на нижнюю степень К холмам и рощам сине-темным. Иль, утомись, идем скирдов, дубов под сень; На бреге Волхова разводим огнь дымистый; Глядим, как на воду ложится красный день, И пьем под небом чай душистый. Забавно! в тьме челнов с сетьми как рыбаки, Ленивым строем плыв, страшат тварь влаги стуком; Как парусы суда и лямкой бурлаки Влекут одним под песнью духом. Прекрасно! тихие, отлогие брега И редки холмики, селений мелких полны, Как, полосаты их клоня поля, луга, Стоят над током струй безмолвны. Приятно! как вдали сверкает луч с косы И эхо за лесом под мглой гамит народа, Жнецов поющих, жниц полк идет с полосы, Когда мы едем из похода. Стекл заревом горит мой храмовидный дом, На гору желтый всход меж роз осиявая, Где встречу водомет шумит лучей дождем, Звучит музыка духовая. Из жерл чугунных гром по праздникам ревет; Под звездной молнией, под светлыми древами Толпа крестьян, их жен вино и пиво пьет, Поет и пляшет под гудками. Но скучит как сия забава сельска нам, Внутрь дома тешимся столиц увеселеньем; Велим талантами родных своих детям Блистать: музыкой, пляской, пеньем. Амурчиков, харит плетень, иль хоровод, Заняв у Талии игру и Терпсихоры, Цветочные венки пастух пастушке вьет, А мы на них и пялим взоры. Там с арфы звучныя порывный в души гром, Здесь тихогрома с струн смягченны, плавны тоны Бегут, — ив естестве согласия во всем Дают нам чувствовать законы. Но нет как праздника, и в будни я один, На возвышении сидя столпов перильных, При гуслях под вечер, челом моих седин Склонясь, ношусь в мечтах умильных; Чего в мой дремлющий тогда не входит ум? Мимолетящи суть все времени мечтаньи: Проходят годы, дни, рев морь и бурей шум, И всех зефиров повеваньи. Ах! где ж, ищу я вкруг, минувший красный день? Победы слава где, лучи Екатерины? Где Павловы дела? Сокрылось солнце, — тень!. Кто весть и впредь полет орлиный? Вид лета красного нам Александров век: Он сердцем нежных лир удобен двигать струны; Блаженствовал под ним в спокойстве человек, Но мещет днесь и он перуны. Умолкнут ли они? — Сие лишь знает тот, Который к одному концу все правит сферы; Он перстом их своим, как строй какой ведет, Ко благу общему склоняя меры. Он корни помыслов, он зрит полет всех мечт И поглумляется безумству человеков: Тех освещает мрак, тех помрачает свет И днешних и грядущих веков. Грудь россов утвердил, как стену, он в отпор Темиру новому под Пультуском, Прейсш-лау; Младых вождей расцвел победами там взор И скрыл орла седого славу. Так самых светлых звезд блеск меркнет от нощей. Что жизнь ничтожная? Моя скудельна лира! Увы! и даже прах спахнет моих костей Сатурн крылами с тленна мира. Разрушится сей дом, засохнет бор и сад, Не воспомянется нигде и имя Званки; Но сов, сычей из дупл огнезеленый взгляд И разве дым сверкнет с землянки. Иль нет, Евгений! ты, быв некогда моих Свидетель песен здесь, взойдешь на холм тот страшный. Который тощих недр и сводов внутрь своих Вождя, волхва гроб кроет мрачный, От коего, как гром катается над ним, С булатных ржавых врат и збруи медной гулы Так слышны под землей, как грохотом глухим, В лесах трясясь, звучат стрел тулы. Так, разве ты, отец! святым своим жезлом Ударив об доски, заросши мхом, железны, И свитых вкруг моей могилы змей гнездом Прогонишь — бледну зависть — в бездны. Не зря на колесо веселых, мрачных дней, На возвышение, на пониженье счастья, Единой правдою меня в умах людей Чрез Клии воскресишь согласья Так, в мраке вечности она своей трубой Удобна лишь явить то место, где отзывы От лиры моея шумящею рекой Неслись чрез холмы, долы, нивы. Ты слышал их, и ты, будя твоим пером Потомков ото сна, близ севера столицы, Шепнешь в слух страннику, в дали как тихий гром: «Здесь бога жил певец, — Фелицы». Май—июль 1807

ПОХВАЛА КОМАРУ {*}

Пиндар воспевал орла, Митрофанов — сокола, А Гомер, хоть для игрушек, Прославлял в грязи лягушек; Попе — женских клок власов, И Вольтер, я мню, в издевку Величал простую девку, Ломоносов — честь усов. Я, в деревне, для забавы, В подражание их славы, Проворчу тара-бара. Стройся, лира восхищенна, Слышь Виргилья вновь, вселенна: Я пою днесь Комара! Блаты, лес, луга, моря, Комаров летящих зря, Как гудят повсюду гулом, Иль как стрел с гремящим тулом Марс несется на войну, — Так с комарьей похвалою На Пегасе вскачь трубою Я колеблю тишину. Стихотворцы! став парадом, С лирами, с свирельми, рядом, Честь воздайте Комару, И согласным восклицаньем, Звоном, грохотом, бряцаньем, В бубны бейте: туру-ру. Мгла упала тлена с глаз: Мне предстал Микромегас, Головой небес касаясь, Через море нагибаясь, Как чрез чашу молока, И ужасною рукою Ловит, горстию одною, Корабли сквозь облака. Так с метлою я гайдука, Великанов древних внука, Комаров от барских яств Прочь гонящего, взираю; Я с гигантом рок равняю, С комарами — силы царств. Глас народа мне вещал: С дуба-де комар упал. Се по лесу звук раздался, Холм и дол восколебался, Океан встал из брегов. Не на быль ли баснь похожа, Что упал какой вельможа Из высоких вниз чинов? Встав из дрязгу теплым летом, Под блестящим солнца светом, Счастья плыл он на крылах. Комара, мудрец, паденьем Возгреми нравоученьем: Суета, скажи, всё — ах! Мужик корень вырвет древ; Комары, оттоль взлетев, Его роем окружают, Жалят всюду и пронзают: Не подобным ли война Из бездн ада, Люцифером, Излетела нам примером? Небо ей, земля полна: Ей Гомеры и Мароны, Воздавали честь Мильтоны, Чтили брань в людях, в духах. Для чего ж полки комарны, Буйством столь же быстропарны, Не воспеть мне на стихах? Насекома мелка тварь, Хоть ничтожный прах Комар; Но по подвигах толиких, На крылах своих великих, Не преславен ли войной? Не равняется ли чванством, Своим бранным шарлатанством С первым вождем сей герой? Так, не храбрых воев свойством И не личным он геройством Города, страны берет; Но лишь издали пужаньем, Вводит в скуку, в страх жужжаньем И врасплох всех кровь пиет. Неисчетна тьма врагов, Как татар и калмыков, Саранчи рои, летая, Древле с визгом окружая, Ужас тщились навести; Из луков дождь стрел пущали, Остры копья простирали. Русских мнили погребсти; Мы от орд сих в защишенье Тактики ввели ученье И воздвигли города. Так от жал комарьих ныне, От носов их, жив в пустыне, Много вышло нам труда. Терпят взоры наши, нос, Что там верес, там навоз Жгут от войск сих в защищенье; Пологов там расширенье Доставляет сладкий сон; Для прохлады там в окошки Ставят из кисей рогожки; Но нельзя как выйти вон Без ограды из покоев, То, как лучший вождь героев, Бить чтоб турок, ввел каре, — Так боярыни средь Званки, С стеклом капор из серпянки Сшив, гуляют в фонаре. Так, друзья, мой слыша зов, Вы не бойтесь комаров! Комары не бесполезны, Могут быть еще любезны: Вялых двигают недвиг, Искусств служат к обретенью, Дают случай к дерзновенью Гордых щелкать в нос и шлык, У красавицы спесивой Сметь с улыбкою учтивой С нежной их согнать руки, И своим они мученьем Нрав мягчат нам сожаленьем, Как грызут их пауки. Что за туча на крылах Синим дымом на полях Поднималась, расширялась, Вдруг на землю опускалась? Затемнился солнца свет, Зачернелись небеса, Затопилися леса, Затруднился бег планет, Затуманились народы, Закипели мухой воды, Застенал и сам Нептун; На египетски границы Гнев небесной лег десницы, И Комар — ее перун! Столп из пламени был дан Весть юдеев в Ханаан. Пред грядущею весною В вечер, тихою зарею, Столп толчется комаров: Служит знаком селянину В поле гнать свою скотину И впрягать в плуга волов; Рыбакам метать сеть в воды, Идти девам в хороводы, Воспевать любви их жар, Жаворонкам вверх взвиваться, Соловьям вдаль раздаваться... И предтеча всем — Комар. Но ужели огнь мой весь К пенью комаров исчез? Мысль за мыслию стремится, Бездна бездн чудес их зрится: Булдыхана зрю я трон! Мандарины вкруг с усами, С черными сидят косами, С лысым, блещущим челом. Им рабы их на коленях Подают там на ступенях С насекомыми тьмы блюд. Лица радостны их, взоры; Сребро, злато и фарфоры С комарами им несут. Иль китайцам лишь Комар Дан природой в сладкий дар? Сколько птичек сладкопевных И козявок разноперных! Как китов, их чукчи ждут; Напротив того, и сами Комары сколь их носами Земнородных крови льют! Пролезают в узки щелки, Как пьянчуги для горелки, Где бы было что попить, И подьячий с их примеру В петлю рад хоть через веру И чрез совесть пощечить. Ах! на то ли мир создан, Чтоб был жертва и тиран? Вижу, в пышной колеснице, Уподобяся деннице, Выезжает исполин! Перстом делит он Европу, Угрожает ефиопу; Над ягненком зев там львин Уж разверзт, его хватает, Но Комар как вихрь влетает Алчущих тиранов в нос; Они чхают, упадают, Жертв в покое оставляют. Философам тут вопрос: Силен ли над нами рок? Комар агнца, мир сберег. Есть ли звезд определенье? Есть ли вышнее правленье? О, велик и ты, Комар! Общей цепи всех твореньев Не последний ты из звеньев. Не напрасно ль я мой дар В похвалу одних великих, Блеском тщетным отменитых, Приносил всегда людей? Между звезд и преисподней Кто суть пользой благородней? Дайте, дайте мне судей. Но найду ль я мыслей, слов, Чтоб прославить комаров? Слабы струны моей лиры. Окружает и порфиры Рой их, трон и алтари; И наушников бояться, Над зоилом издеваться, Брать их могут в цель цари, А геройства звуку, грому, Славы тщетныя содому Точный образ есть Комар: Зефир порхнет — к небу вьется; Борей дунет — и свернется: Он чудовище и пар. В микроскопе он, поверь, На ходулях дивий зверь; Хоботом — слону подобен; По крылам — дракон всем злобен; О шести ногах кулик; Тощ и мал, а льва тревожит; В конях, в тиграх ярость множит, Буйвол им ревет и бык, А Цербер с досады воет, Что, кусая, беспокоит Столь его живая грязь; Он по лёту — дух небесный! Алчбой крови — вождь известный, По усам — ордынский князь. Больше ж ты, Комар, во всем Схож с военным кораблем: Ты на парусах летаешь, Страшны громы испущаешь, Жжешь свирепо и язвишь; Ты снабжен кормой и носом И с предлинным тож насосом Часто на мелях сидишь, Грязнув в патоке, в сметане, И на зимнем твоем стане Замерзаешь тож, как он; А тепло лишь дхнет весною, Ты попутною порою Сам средь моря фараон! Но большую коль с меньшой Сравним вещь между собой, То поэзии пареньем Нам нельзя ль воображеньем Комаров равнять душам, Кои в вечности витают, Мириадами летают По полям и по лесам; В плоти светлой и прозрачной Воспевая век свой злачный, Не кусают, — нет там жал. О! когда бы я, в восторге Песни в райском пев чертоге, Комаром небесным стал! Здесь же в мире что, любя, Прославлял я столь тебя, То прошу теперь послушать И живьем меня не кушать, Не лезть в очи, не дуть в слух; Здесь жилище не небесно, Часто тварям в оном тесно, — Мы поссоримся, мой друг. Там духов одна порода, Братство, равенство, свобода; Пифагорцы можем быть, Ввек ничем не разделяться, Друг все другом насыщаться, Царь и раб друзьями жить. О Комар! колико свойств, Разных доблестей, геройств Тебя в свете отличают! Все народы величают Во свою тебя чреду. Ты лесник, травник и тундрик, Пикинер, трубач, цырульник, Мастер петь, пускать руду. Сколь мужей было великих Между нас и между диких! Всех была, прошла пора; Но тебя не позабудут: Мои песни вечно будут Эхом звучным Комара. 1807

НА ПРОГУЛКУ В ГР У ЗИНСКОМ САДУ {*}

О, как пленительно, умно там, мило всё! Где естества красы художеством сугубы И сеннолистны где Ижорска князя дубы В ветр шепчут, преклонясь, про счастья колесо! 1807

ПРИЗНАНИЕ {*}

Не умел я притворяться, На святого походить, Важным саном надуваться И философа брать вид; Я любил чистосердечье, Думал нравиться лишь им, Ум и сердце человечье Были гением моим. Если я блистал восторгом, С струн моих огонь летел, Не собой блистал я — богом; Вне себя я бога пел. Если звуки посвящались Лиры моея царям, — Добродетельми казались Мне они равны богам. Если за победы громки Я венцы сплетал вождям, — Думал перелить в потомки Души их и их детям. Если где вельможам властным Смел я правду брякнуть в слух, — Мнил быть сердцем беспристрастным Им, царю, отчизне друг. Если ж я и суетою Сам был света обольщен, — Признаюся, красотою Быв плененным, пел и жен. Словом: жег любви коль пламень, Падал я, вставал в мой век. Брось, мудрец! на гроб мой камень, Если ты не человек. 1807

ЗАДУМЧИВОСТЬ {*}

Задумчиво, один, широкими шагами Хожу, и меряю пустых пространство мест; Очами мрачными смотрю перед ногами, Не зрится ль на песке где человечий след. Увы! я помощи себе между людями Не вижу, не ищу, как лишь оставить свет; Веселье коль прошло, грусть обладает нами, Зол внутренних печать на взорах всякий чтет. И мнится мне, кричат долины, реки, холмы, Каким огнем мой дух и чувствия жегомы И от дражайших глаз что взор скрывает мой. Но нет пустынь таких, ни дебрей мрачных, дальных, Куда любовь моя в мечтах моих печальных Не приходила бы беседовать со мной. 1807(?)

ВОДОМЕТ {*}

Луч шумящий, водометный, Свыше сыплюща роса! Где в тени в день знойный, летний Совершенная краса, Раскидав по дерну члены И сквозясь меж струй, ветвей, Сном объята в виде пены, Взгляд влекла души моей; Где на зыблющу склонялись Лилии блестящу грудь, Зарьных розы уст касались И желали к ним прильнуть; Воздух свежестью своею Ей спешил благоухать; Травки, смятые под нею, Не хотели восставать; Где я очи голубые Небесам подобно зрел, С коих стрелы огневые В грудь бросал мне злобный Лель. О места, места священны! Хоть лишен я вас судьбой, Но прелестны вы, волшебны И столь милы мне собой, Что поднесь о вас вздыхаю И забыть никак не мог, С жалобой напоминаю: Мой последний слышьте вздох. 1807(?)

ПРИВРАТНИКУ {*}

Един есть бог, един Державин, Я в глупой гордости мечтал; Одна мне рифма — древний Навин, Что солнца бег остановлял. Теперь другой Державин зрится, И рифма та ж ему годится; Но тот Державин — поп, не я: На мне парик, на нем скуфья. Итак, чтоб врат моих приставу В Державиных различье знать, Пакетов, чести по уставу, Чужих мне в дом не принимать, Не брать от имреков пасквилей, Цидул, листов — не быть впредь филей, Даю сей вратнику приказ Не выпускать сего из глаз: На имя кто б мое пакеты Какие, письма ни принес, Вопросы должен на ответы Тотчас он дать, бумаг тех в вес, Сказать: отколь, к кому писанья? И те все произнесть признанья Свободным, без запинок, ртом; Подметны сплетни жги огнем. А чтоб Державина со мною Другого различал ты сам, — Вот знак: тот млад, но с бородою, Я стар — юн духом по грехам. Он в рясе длинной и широкой; Мой фрак кургуз и полубокой. Он в волосах, я гол главой; Я подлинник — он список мой. Он пел молебны, панихиды, И их поныне всё поет; Слуга был Марса я, Фемиды, А ныне — отставной поэт; Он пастырь, чад отец духовный, А я правитель был народный. Он обер-поп, я ктитор муз, И днесь пресвитер их зовусь. Кропит водой, курит кадилом, Он тянет руку дам к устам; За честь я чту тянуться с рылом И целовать их ручки сам. Он молит небеса о мире, Героев славлю я на лире; Он тайны сердца исповесть, Скрывать я шашни чту за честь. Различен также и делами: Он ест кутью, а я салму; Он громок многими псалмами, Я в день шепчу по одному. Державин род с потопа влекся; Он в семинарьи им нарекся Лиш сходством рифм моих и стон. Мой дед мурза, его дед поп. И словом, он со мной не сходен Ни видом, ростом, ни лицом; Душой, быть может, благороден, Но гербом не Державин он! В моем звезда рукой держима, А им клюка иль трость носима. Он может четки взнесть в печать, Я лирою златой блистать. А потому почталионов, Его носящих письма мне, Отправя множеством поклонов, Ни средь обедов, ни во сне Не рушь ты моего покою; Но позлащенной булавою С двора их с честью провожай; Державу с митрой различай, Январь 1808

АСПАЗИИ {*}

Блещет Аттика женами, Всех Аспазия милей: Черными очей огнями, Грудью пенною своей. Удивляючи Афины, Превосходит всех собой; Взоры орли, души львины Жжет, как солнце, красотой. Резвятся вокруг утехи, Улыбается любовь, Неги, радости и смехи Плетеницы из цветов На героев налагают И влекут сердца к ней в плен; Мудрецы по ней вздыхают, И Перикл в нее влюблен. Угождают ей науки, Дань художества дают, Мусикийски сладки звуки В взгляды томность ей лиют. Она чувствует, вздыхает, Нежная видна душа, И сама того не знает, Чем всех больше хороша. Зависть с злобой, содружася, Смотрят косо на нее, С черной клеветой свияся, Уподобяся змее, Тонкие кидают жалы И винят в хуле богов, — Уж Перикла силы малы Быть щитом ей от врагов. Уж ведется всенародно Пред судей она на суд, Злы молвы о ней свободно Уж не шепчут — вопиют; Уж собранье заседало, Уж архонты все в очках; Но сняла лишь покрывало — Пал пред ней Ареопаг! 24 апреля 1809

СИНИЧКА {*}

Синичка весення! Тиликать престань: Во время осенне Зяблику дань Ты платишь, и таешь, Вздыхаешь, вздыхаешь, вздыхаешь. Любить всем в природе Судьбой суждено, Но в птичьем народе, Ах! нужно одно, Что если пылаешь, Вздыхаешь, вздыхаешь, вздыхаешь, То помни, что лето Тотчас протечет; Что сердце, нагрето Лишь страстью, поет; Но хлад как встречаешь, Вздыхаешь, вздыхаешь, вздыхаешь. Так выбери ж птичку Такую себе, И в осень синичку Чтоб жала к себе И хладу не знала, Вздыхала, вздыхала, вздыхала. 15 июля 1809

НЕЗАБУДОЧКА {*}

Милый незабудка-цветик, Видишь, друг мой, я, стеня, Еду от тебя, мой светик: Не забудь меня. Встретишься ль где с розой нежной, Иль лилеей взор пленя, В самой страсти неизбежной Не забудь меня. Ручейком ли где журчащим Зной омоешь летня дня, И в жемчуге вод шумящих Не забудь меня. Ветерок ли где порханьем Кликнет, в тень тебя маня, И под уст его дыханьем Не забудь меня. 22 июля 1809

ОКОВЫ {*}

Лиза голову чесала Скромно гребнем золотым; Взявши волос, привязала К красотам меня своим. Быв окован цепью нежной, Я шутил — прервать хотел; Попытался — и железной Тверже цепь сию нашел. С самой той поры я в скуке, В тяжком плене нахожусь: Не могу уж быть в разлуке, Волоском за ней влекусь. И лишь тем я облегчаюсь, Успокоиваю грусть, Что к ней ближе прививаюсь И касаюсь сладких уст. 1809