Стихотворения

«Улюсь, Улюсь, лесная речка…»

Улюсь, Улюсь, лесная речка, Ты увела меня в леса С одной веревочной уздечкой, С луконцем звонкого овса. Вчера коня ловил-ловил я: Хотел с полос возить снопы — И вот набрал по чернобылью На невозвратные тропы. Меж кочек шуркнули дорожки. И я один и не боюсь. Ой, сколько пьяники, морошки По мху разбросила Улюсь. И словно манит тонкой кистью Черемухи росяный куст, И слышится мне шорох листьев И шепот человечьих уст: Останься здесь, сбери бруснику, Малину в сумку собери Да помолись златому лику Неугасающей зари. Здесь на тебя былые предки Глядят, склонивши седины, И в думы их вплелися ветки И в быль несгаданные сны. Здесь до зари у тихой речки Горит всю ночь звезда-огонь, А для твоей простой уздечки Пасется золотистый конь. Здесь сквозь туман синеют села, Пылает призрачная Русь. Останься ж здесь в плену веселом, В лесу у голубой Улюсь. <1922>

«Земная светлая моя отрада…»

Земная светлая моя отрада, О птица золотая — песнь, Мне ничего, уж ничего не надо, Не надо и того, что есть. Мне лишь бы петь да жить, любя и веря, Лелея в сердце грусть и дрожь, Что с птицы облетевшие жар-перья Ты не поднимешь, не найдешь. И что с тоской ты побредешь к другому Искать обманчивый удел, А мне бы лишь на горький след у дома С полнеба месяц голубел: Ведь так же будут плыть туманы за ограду, А яблонные платья цвесть, — Ах, милый друг, мне ничего не надо, Не надо и того, что есть… <1922–1923>

«Устать в заботе каждодневной…»

Устать в заботе каждодневной И все ж не знать, как завтра быть, Трудней все и труднее жить, Уехать бы назад, в деревню… Никак тут не привыкнешь к людям А рад привыкнуть, рад бы, рад… А хлеб уж как-нибудь добудем: Живут же вон отец и брат! Привыкнешь тут без горя плакать, Без неудач искать крючок. Вот только жив ли рог, собака Да есть ли за трубой сверчок… В люд я х, а стал сам нелюдимый И непохожий на себя… Идешь, — и все проходят мимо Так: без любви и не любя… Иной вдруг обернется гневно И так тебе посмотрит вслед, Что помнить будешь много лет: Уехать бы назад в деревню!.. <1922>

«Мне говорила мать, что в розовой сорочке…»

Мне говорила мать, что в розовой сорочке Багряною зарей родился я на свет, А я живу лишь от строки до строчки, И радости иной мне в этой жизни нет… И часто я брожу один тревожной тенью, И счастлив я отдать все за единый звук, — Люблю я трепетное, светлое сплетенье Незримых и неуловимых рук… Не верь же, друг, не верь ты мне, не верь мне, Хотя я без тебя и дня не проживу: Струится жизнь, как на заре вечерней С земли туман струится в синеву! Но верь мне: не обман в заплечном узелочке — Чудесный талисман от злых невзгод и бед: Ведь говорила мать, что в розовой сорочке Багряною зарей родился я на свет. <1922>

«В тумане хижина моя…»

В тумане хижина моя, И смотрят звезды строго, И рдеет тонкая ладья У моего порога. Ах, что уносишь ты — беду Иль юность веешь дымкой? Уж не с того ли я бреду На людях невидимкой? И может было, может нет, Я ждать и плакать бросил, И сладок мне вечерний свет И след от тихих весел, — Вечерний свет, туманный круг, И парус твой рыбачий — Чудесный гость, безвестный друг, Недуг любви ребячьей!.. <1921>

«Ты умирать сбираешься так скоро…»

Ты умирать сбираешься так скоро, И я с тревогой слушаю тебя. Страшусь я смерти, как ночного вора, Во всех, во всем златую жизнь любя. И жду я, — вот в ночи придет громила С отмычкою от тела и души, И смеркнет облик дорогой и милый, И я остануся один в тиши. Меж тем, глянь, утром против на погосте, Как в молоке, в цвету плывут кусты, И гонят из-за них лихую гостью Руками распростертыми кресты. <1922>

«Родился я и жил поэтом…»

Родился я и жил поэтом, А жизнь поэта — страх и боль,— Любовь и боль, но и не в этом Поэзии и жизни соль… Пройдет все это и — в сторонку… Но вот уж мне за тридцать лет — Под кровлей: новый голос, звонкий, Такой же, как и я — поэт — Тепло укрытый и одетый, Немного неуклюж, раскос, И столько в нем разлито света И светлых беспричинных слез! Светец и зыбка, и чрезмерный Горластый, непосильный плач, — Залог единственный и верный Тревог, удач и неудач. И милы желтые пеленки, Баюканье и звонкий крик: В них, как и в рукописи тонкой, Заложен новой жизни лик. <1923>

«В багровом полыме осины…»

В багровом полыме осины, Березы в золотом зною… Но стороны своей лосиной Я первый раз не узнаю… Деревня прежняя: Дубровки, Отцовский хутор, палисад, За палисадом, как в обновки, Под осень вырядился сад… Отец и мать за хлопотнею, Всегда нехваток, недосуг… И виснет вышивкой цветною В окне околица и луг… В лугу, как на рубашке проймы, Река-бочажница вдали… В трубу серебряную с поймы По зорям трубят журавли… Идет, как прежде, все по чину, Как заведено много лет… Лишь вместо лампы и лучины Пылает небывалый свет. У окон столб, с него на провод Струится яблочкин огонь… …И кажется: к столбу за повод Изба привязана, как конь!.. Солома — грива… жерди — сбруя. Все тот же мерин… тот же воз… Вот только в сторону другую У коновязи след колес… <1925>

«Осень! Осень! Стынет роща зябко…»

Осень! Осень! Стынет роща зябко. Как кудель, с реки пушится пар. И закинул чучельную шапку — Серый облак ветер на стожар. Спряталось за ним златое солнце, И в полях бредет сугорбый день, И в деревне с злого самогонца Виснет злая ругань на плетень. И с утра кого-то жалко-жалко… Кто ль погиб, кого ль собрали в гроб? Плачет мать; отец шугает палкой Галок с копен, хмуря жутко лоб. Встретит, и улыбка не забрезжит — Стать ли улыбаться мужику? Он с улыбкой лишь скотину режет Да порой подходит к кабаку. Да еще, когда храпят полати (То ль во сне, а может, с пьяных глаз), Разойдутся стены в тесной хате, Брызнет светом тараканий паз, Всхлопнут крылья обветшалой крыши, Уносясь в неведомый полет… А к утру заноет сердце лише, И падет на речку первый лед. <1924>

«Юность — питье солодовое…»

Юность — питье солодовое, Без опохмелки — дурман. Поле, калитка садовая… Месяц да белый туман… Только узнаешь по времени, — Горек и короток век — Выпадет проседь на темени, Вывалит по полю снег. Годы, как воды с околицы, Дни, как с горы полоза, Щеки щетиною колются, Лезет щетина в глаза. И не смекнешь, как под ношею К осени сгорбится сад, Как из гнезда пред порошею Выведешь в поле лисят. Только узнаешь по времени, — Горек и короток век. Не разгадаешь: зачем они, Реки, стекают из рек, — Воды сбегают с околицы, Ходят подоконьем дни, Теплит заря-богомолица В вечери, в утре огни? Только узнаешь по осени, — Был ты и есть ты, как тут! Были друзья, да небось они В белесь да темь не пойдут. Скрипнет вот вечер калиткою, Шукнет вот ночь у ворот,— Выбежишь: облак каликою По полю, сгорбясь, идет. Выпьешь тут ковшик до донышка, Стукнешь тут в донышко раз, И не покажет уж глаз Месяц — цыганское солнышко. <1923,1927>

«Стих ветер, заря уж погасла…»

Стих ветер, заря уж погасла, В туман завернулся курень, И месяц закинул за прясла Твою уходящую тень. Уйдешь ты, слез ы не уронишь, А вспомнишь — не дрогнет и бровь, Страшней, когда из дому гонишь Сам — мачеху злую — любовь!.. Не все ли равно теперь — снова Чьи руки протянут кольцо: Без боли не вымолвить слова, Без муки не глянуть в лицо! Стих ветер, а может случиться, Вернется… как прежде… к утру… Да кто же теперь достучится, Кому же я дверь отопру! Так часто глядишь и не веришь: Над кровлей как будто дымок, Как будто живут еще — с двери ж Чернеет тяжелый замок… <1923,1927>