Стихотворения

ЛИХО

Как странник, ходит Лихо человечье, И как его не пустишь ночевать: Войдет оно и прикурнет за печью Или мешком забьется под кровать… И будет вечер долог и недужен, За печкой заглотается сверчок, Остынет печь, в печи прокиснет ужин, И накоптит у лампы язычок… И дело ли шататься по соседям?.. Вдвойне не прок, коли зайдет сосед: Сидит, молчит, и ты глядишь медведем, Пока в избе сам не погаснет свет… Погаснет свет, а ночь черна, как копоть, И страшно на окошки поглядеть… …И всю-то ночь тревожно будет хлопать Петух крылом и не во время петь… …И не поймешь: тревога в сердце, в небе ль Такая темень от осенних туч… …И только в полночь, словно хилый стебель, На подоконнике согнется луч… А поутру жена поставит чашку, В тягучий квас накрошит мелко лук… …И сядет Лихо в образе монашка За хлеб и соль хозяйскую сам-друг!.. Оглянет всех уныло и устало: Так долго шел и вот идти опять… И подойдет себе и детям малым Жена благословение принять… Привстанет он и полу приоткинет, Ножом слегка надрежет в ряске шов… И, как из мглы, из черной рясы вынет С головкой сургучовой полуштоф… Пригубит сам из синего стакашка И хмурому хозяину мигнет… …Хозяин сядет около монашка, И гость ему большой стакан нальет… Разломит жизнь, как хлебную краюху, Большой лом о ть за окна бросит псу, И пес залает и завоет глухо, Как бы напав на волчий след в лесу. Завоет глухо, словно в голодуху. Душистый хлеб страшней, чем мерзлый ком. …Глядь: не монах в углу, а молодуха Расчесывает косы гребешком… Сидит она и весело смеется И весело оглядывает всех… И серый глаз светлей воды с колодца, И смех свежей, чем первый белый снег… Жена заплачет, и заплачут дети, Все кувырком и встанет на дыбы… И сам тогда все проклянешь на свете, И доведешь весь дом до худобы… И если кто случится о ту пору, С дороги ль дальней навернется сват, Не загостит, а соберется скоро, Увидя под иконами ушат. И ни с того нахлестывая лошадь Большим кнутом во впалые бока, В пути он будет луг и лес полошить И не заметит сзади седока! Не прячь беду от свата и соседа И не скрывай ошибку иль вину — Как гончая на жировом гону, В следах людских беда собьется с следу! <1926–1927>

ОЧАЖНЫЙ БЕС

Сидит он днем под рукомойником, Где паутина, словно лес, На рожках с клетчатым повойником, Как будто баба, а не бес… Повойник в клетку после бабушки Достался матери моей, Чтобы когда печет калабушки, Была проворней и милей… Чтоб все в руках у ней спор и лося, Водились снохи и зятья, Чтоб брага вовремя варилася, Во вр е мя парилась кутья. Чтоб ладились блины и пакулы, Чтоб зря отец не колупал… И долго матушка проплакала, Когда повойничек пропал… Сидит в нем бес под рукомойником И только глянет: глазки врозь — И молоко уж из подойника В углу с залавка полилось… Не видит мать, в глазах — что марево, Отец с похмелья — только тронь… Шипит-бежит в опечье варево, И шею вытянул огонь… Беда, страда, и с роду п о роду В углу один и тот же лик… И как заснул, расправя бороду, В руке отрепанный голик… От чаши ль с горькою отравою, От слез ли все в глазах мутит… А в печке красный лебедь плавает, И красный пух в трубу летит. А возле печки, словно староста, Пыхтит пузатый самовар И, задыхался от ярости. Курчавый выбивает пар… Сцепилась клюшка с сковородником И ни туда, и ни сюда — И вот на лавку под угодником Летит с блином сковорода… С похмелья долгого и тяжкого Отец зевнул и с лавки слез, — Ему под мышкой за рубашкою Лучинкою щекочет бес… Глядит отец, что ночь ненастная, И в лоб, как в дверь, стучит ладонь — И на плечах рубаха красная, Как на ветру в костре огонь… И стол гремит пред ним посудою, И встала на дыбы скамья — Все в груду валится — под грудою Лежит и ежится семья. И кажется он нам разбойником, Не борода — дремучий лес… И кружит с бабкиным повойником, И теребит порчину бес… Так целый день, и только к вечеру, Когда заря уйдет в овраг, На стол поставит матка печево, И теплотой дыхнет очаг… Отец вздохнет, водой окатится И даст — не в первый раз — зарок. От щей с бараниной под матицу Завьется голубой парок. От плошки с гречневою кашею Дух по избе, как с борозды,— И снова над избенкой нашею Зажгутся две больших звезды. И вылезут на дух кузнечики И застрекочут на светец, И, больно мне сжимая плечики, Ко мне подвинется отец… Приляжет рядом и забулькает, Заходит грудь, как жернова… В углу у матери над люлькою В дремоте сникнет голова… И снятся мне всю ночь покойники, И видится сквозь сон всю ночь, Что вон висит на рукомойнике Повойник бабушкин: точь-в-точь!.. <1925>

«Забота — счастье! Отдых — труд…»

Забота — счастье! Отдых — труд! Пустить бы все напропалую: Что в наше время берегут? Нет, пусть уж дни мои бегут От жалкой ссоры к поцелую! Хотя беречь — не сбережешь. И нищему подать бы проще Судьбы полуистертый грош, Когда от счастья только мощи, А от любви осталась ложь! Пойти б, как зверю — наугад! Но разве лосю удалось бы Забыть лосиху и лосят? Нет, лучше слезы, ласки, просьбы, Очаг — тепло и едкий чад! <1927>

«Сегодня в ночь взошла луна…»

Сегодня в ночь взошла луна, К земле склонившись, как к надгробью, Точь-в-точь как ты, моя жена, Когда ты смотришь исподлобья!.. Поля ж, как рукопись, лежат, А лес, как юноша, вздыхает… Чужие люди и не хают… А тут свои не дорожат… Ах, можно все простить, забыть: Коварство, горечь и измену… Любовь, как море, может быть, А нету берега без пены! А все же в берегах цветут, Как косы в ласке, водоросли… Все — ради счастья! — все ведь лгут И каются все после, после! Все можно, все забыть, простить, И счастье даже лучше с тенью, Когда нет верного решенья Скакать козлом или грустить! Но смерть, коль верная жена В постели рядом даже снится, Как эта скверная луна, Которая всегда косится! <1927>

«Если б жил я теперь не за Пресней…»

Если б жил я теперь не за Пресней, Где труба заслонилась трубой, Ах, вот если… еще бы раз если… За ворота я вышел бы с песней И расстался бы нежно с тобой! Я ушел бы в туман на поляну И легко перенес бы обман… И подплыла б луна, как беляна… И вспылала б звезда-талисман! А теперь эти дни как оглобли! Словно скрип от колес — эта жизнь! Не навек ли тогда, не по гроб ли Мы, не ведая слез, поклялись? Кто же думал, что клятва — проклятье? Кто же знал, что так лживы слова? Что от нежного белого платья На заплатки пойдут рукава? Юность, юность! Залетная птица! Аль уж бороду мне отпустить? Аль уйти и ни с кем не проститься, Оглянуться с пути и простить? И страшусь я и жду сам развязки… И беглец я, и… скорый гонец! Так, у самой затейливой сказки Нехороший бывает конец… И когда я в глаза тебе гляну, Не поймешь уж теперь… не поймешь, Что луна на ущербе — беляна, Аль из сердца исторгнутый нож?.. Ну и что ж? — Плакать тут, на народе, Душу черпая с самого дна? Всякий скажет: «Чудак или… вроде… Видно, кость ему ломит к погоде, И виски бередит седина!» <1927>

«Да, разные пытки бывают…»

Да, разные пытки бывают! Испанские, например, сапоги, Которые сами слезают И кожу с мясом сдирают с ноги. Костры также в средневековье… И все же вот бичеванье тоской, Обманом и лживой любовью, Страшной медлительностью колдовской! Уж то ли бы русская плаха, Молодцеватый палач и топор! А, кажется, я бы без страха Ему в глаза загляделся в упор! Не дрогнул бы, кажется, бровью, Под дыбою не исказил бы лица… И все же вот пытки любовью Не дотерпел, не пронес до конца! Теперь ты, как прежде, украдкой Не выглянешь, не пройдешь из угла… Навеки суровая складка, Судьбы расписка — на лбу пролегла! Не сникнешь, как встарь, к изголовью, А я не гляну в глаза, не дыша! Сгорела на пытке любовью В костре седая колдунья — душа! <1927>

«У нас в округе все подряд…»

У нас в окр у ге все подряд, Зубами расправляя кожу, Цветные туфли мастерят Для легких и лукавых ножек… У туфель золотой обрез И, словно в танце, узкий носик… Кругом болото, топь да лес, Таких у нас самих не носят! Ни в поле бы работать в них, Ни выйти прогуляться в праздник… И верно, что придумал их Какой-то влюбчивый проказник… Чтоб только вывесть напоказ Сударушку в такой обутке… Не шутки только тут, у нас Не день работают, а сутки! А кто подумал бы узнать, На липочке себя угробив, Где проживает эта знать, Кому нужна такая обувь?.. Не все ль равно, за ремеслом Здесь каждый умирает с честью… И вслед им сердцем, как веслом, Гребу и я в страну безвестья! В том сказочном ином краю, Как сон, огнем пылают зданья, Туда и сам я продаю Счастливое мое страданье! Там феи в туфельках цветных (У туфель, словно в танце, носик Быть может, не читая их, Под мышкой книги мои носят! Там мудрецов не перечесть, До буквы все рассмотрят в лупу. И только то, что было здесь, Там будет выдумкою глупой… <1927>

«Нерадостная муза…»

Нерадостная муза — Неверная жена. Чья ласка как обуза, Улыбка как вина! Бедно и неуютно В избе и пред избой, А ты как гость минутный, Дарованный судьбой… И, знать, уж так решила Судьба мне на беду, Чтоб ты всегда спешила, Целуя на ходу… С изломанною бровью Стояла у крыльца, С отхлынувшею кровью Румяного лица… Не говоришь, а рубишь И чаще хмуришь бровь… А знаю — меня любишь, Быть может: за любовь! И как-нибудь под вечер, Когда в окне огонь, Войдешь и вдруг на плечи Положишь мне ладонь… И шепчешь, напевая. Смеясь и строя нос… А я не поспеваю От радости и слез… Дрожит в руках бумага, Скользят карандаши, И слов, и рифм ватага Бежит со дна души… И карандаш ненужный Тогда, как смертный грех, Забуду ли жемчужный Твой лепет и твой смех?.. Запомню все до слова И будто бы без Слов, Пока не крикнут совы, Не шукнется засов… Не скрипнет половицей Подгнившее крыльцо, И день зеленолицый Не глянет мне в лицо! Тогда, согнувши плечи, Прилягу в уголок И горестно замечу, Что снова одинок… Что ты ушла из дому К другому, кто милей… И вспомню лишь изломы Твоих крутых бровей. Закинутую косу И под глазами тень… И снова, как колеса, За днем тяжелый день. И снова бросят люди Недоуменный взгляд… И тяжек бред мой будет, И человечий ад! Но, знать, судьба решила На счастье иль беду, Чтоб ты всегда спешила С улыбкою: «Приду!» <1927>

«Я мир любил да и люблю…»

Я мир любил да и люблю Душой теперь уже неполной, Мне люди были, словно волны В безвестном море кораблю! Прекрасна среди волн гроза, Бездумна тишина морская! Одно запомнили глаза: Немое дно и птичьи стаи! Не жаль мне было корабля, И сердце трепетало в крике, Когда качалася земля, Вдали взнося щиты и пики! Вот в непреложный, в вещий срок Свершится сон золотоглавый! И кто открыть тогда бы мог Судьбу с улыбкою лукавой? Что может быть и так, и сяк… Но где тут понять издевку, Когда полощет кровь в костяк, Как флаг, без надписи по древку! Прошли года и вот: земля И счастье горестней напасти! Давно сошел я с корабля И на чердак запрятал снасти… Болит уже к погоде кость, И в сердце столько недоверья, Когда зайдет случайный гость И тихо постучит за дверью… Привет тебе, закатный свет! Но кто же, вспоминая, тужит, Когда сынишка-непосед Пускает корабли по луже?.. В кудряшках лучик от зари… А хорошо теперь и мне бы Подуть на лужьи пузыри И опрокинутое небо?!. И вот, когда к окну прильну, Следя за ним, иль так прилягу, Черчу я лодку на бумагу И уплываю на луну!.. <1927>

«Среди людей мне страшно жить…»

Среди людей мне страшно жить, Мне, как ребенку среди ночи, Так хочется порой смежить Души наплаканные очи. Как на покойницу убор, Легла на землю тень от плахи. — Ты слышишь, что бормочет бор? — Скажи ж, о чем щебечут птахи?. На всех, на всем я чую кровь, В крови уста, цветы, ресницы. О, где ты, мать людей, — Любовь? Иль детям о тебе лишь снится? Спаси, помилуй, пожалей, И не для казни и расплаты Сойди и свет среди полей Пролей на пажити и хаты. Родимый край угрюм и пуст, Не видно рыбаря над брегом. И лишь улыбка чистых уст Плывет спасительным ковчегом. <1922>

«В слезах ненужных и невзгодах…»

В слезах ненужных и невзгодах Промчался бирюзовый век, И, словно страннику ночлег, Мне грезится чудесный отдых На берегу лазурных рек. От дикой ненавистной злобы Укрыться б в голубую сень, Где от креста синеет тень, Но не истлеть под кровлей гроба, А в новый народиться день. Чтобы уста, как птицы, пели О светлой радости земли, Чтоб два крыла мои цвели, Что лишь незримо шелестели, В дорожной волочась пыли… <1922>