Стихотворения

193. КОНИ {*}

Гнедые, грузные, по зелени сырой весенней пажити, под тусклыми дубами, они чуть двигались и мягкими губами вбирали сочные былинки, и зарей, вечернею зарей полнеба розовело. И показалось мне, что время обмертвело, что вечно предо мной стояли эти три чудовищных коня; и медные отливы на гривах медлили, и были молчаливы дубы священные под крыльями зари. 26 мая 1921; Грэнчестер

194. ЗЕРКАЛО

Ясное, гладкое зеркало, утром, по улице длинной, будто святыню, везли. Туча белелась на миг в синем глубоком стекле, и по сини порою мелькала ласточка черной стрелой… Было так чисто оно, так чисто, что самые звуки, казалось, могли отразиться. Мимо меня провезли этот осколок живой вешнего неба, и там, на изгибе улицы дальнем, солнце нырнуло в него: видел я огненный всплеск. О, мое сердце прозрачное, так ведь и ты отражало в дивные, давние дни солнце и тучи и птиц! Зеркало ныне висит в сенях гостиницы пестрой; люди проходят, спешат, смотрятся мельком в него.

195. НОЧЬ {*}

Как только лунные протянутся лучи, всплывает музыка в аллее… О, серебристая, катись и рокочи, всё вдохновенней, всё полнее!.. Порхает до зари незримая рука по клавишам теней и света и замедляется, ленива и легка… Последний звук, — и ночь допета… 2 июня 1921; Кембридж

196. LA BELLE DAME SANS MERCI [6] {*}

(Из John Keats)

«Ах, что мучит тебя, горемыка, что ты, бледный, скитаешься тут? Озерная поблекла осока, и птицы давно не поют. Ах, что мучит тебя, горемыка, какою тоской ты сожжен? Запаслась уже на зиму белка и по житницам хлеб развезен. На челе твоем млеет лилея, томима росой огневой; на щеке твоей вижу я розу, розу бледную, цвет не живой…» Шла полем Прекрасная Дама, чародейки неведомой дочь: змеи — локоны, легкая поступь, а в очах — одинокая ночь. На коня моего незнакомку посадил я, и, день заслоня, она с чародейною песней ко мне наклонялась с коня. Я сплел ей запястья и пояс и венок из цветов полевых, и ласкалась она, и стонала так нежно в объятьях моих. Находила мне сладкие зелья, мед пчелиный и мед на цветке, и, казалось, в любви уверяла на странном своем языке. И, вздыхая, меня увлекала в свой приют между сказочных скал, и там ее скорбные очи поцелуями я закрывал. И мы рядом на мху засыпали, и мне сон померещился там… Горе, горе! С тех пор я бессонно брожу по холодным холмам; королевичей, витязей бледных я увидел, и, вечно скорбя, все кричали: Прекрасная Дама без любви залучила тебя. И алканье они предрекали, и зияли уста их во тьме, и я, содрогаясь, очнулся на этом холодном холме. Потому-то, унылый и бледный, одиноко скитаюсь я тут, хоть поблекла сырая осока и птицы давно не поют. 1 июня 1921; Кембридж

6

Прекрасная дама, не знающая жалости (фр.). — Ред.

197. ПЬЯНЫЙ РЫЦАРЬ {*}

С тонким псом и смуглым кубком жарко-рдяного вина, ночью лунной, в замке деда я загрезил у окна. В длинном платье изумрудном, вдоль дубравы, на коне в серых яблоках, ты плавно проскакала при луне. Встал я, гончую окликнул, вывел лучшего коня, рыскал, рыскал по дубраве, спотыкаясь и звеня; и всего-то только видел, что под трефовой листвой жемчуговые подковы, оброненные луной… 4 июня 1921; Кембридж

198. «Я думаю о ней, о девочке, о дальней…» {*}

Я думаю о ней, о девочке, о дальней, и вижу белую кувшинку на реке, и реющих стрижей, и в сломанной купальне стрекозку на доске. Там, там встречались мы и весело оттуда пускались странствовать по шепчущим лесам, где луч в зеленой мгле являл за чудом чудо, блистая по листам. Мы шарили во всех сокровищницах Божьих; мы в ивовом кусте отыскивали с ней то лаковых жучков, то гусениц, похожих на шахматных коней. И ведали мы все тропинки дорогие, и всем березанькам давали имена, и младшую из них мы назвали: Мария святая Белизна. О Боже! Я готов за вечными стенами неисчислимые страданья восприять, но дай нам, дай нам вновь под теми деревцами хоть миг, да постоять. 4 июня 1921; Кембридж

199. ПЕРО {*}

Зелененьким юрким внучатам наказывал леший в бору: «По черным ветвям, по зубчатым, жар-птица порхнет ввечеру; поймайте ее, лешенёчки, и клетку из лунных лучей возьмите у ключницы-ночки, да так, чтоб не видел Кащей. Далече от чащи брусничной умчите добычу свою; найдете вы домик кирпичный в заморском, туманном краю. Оставьте ее на пороге: там кроткий изгнанник живет. Любил он лесные дороги и вольный зеленый народ». Так дедушка-леший на ели шушукал, и вот, ввечеру, как струны, стволы зазвенели, и что-то мелькнуло в бору. Маячило, билось, блестело, заохал, нахохлился дед… Родимые, знать, улетела жар-птица из тонких тенет. Но утром, как пламя живое, на пыльном пороге моем лежало перо огневое с цветным удлиненным глазком. Ну что ж, и за этот подарок спасибо, лесные друзья. Я беден, и день мой неярок, и как же обрадован я. 6 июня 1921; Кембридж

200. «Мы столпились в туманной церковеньке…» {*}

Мы столпились в туманной церковеньке; вспоминали, молились и плакали, как нечаянно двери бесшумные распахнулись, и тенью лазоревой ты вошла, о весна милосердная! Разогнулись колена покорные, прояснились глаза углубленные… Что за чудо свершилось отрадное! Заливаются птицы на клиросе, плещут воды живые под сводами, вдоль по ризам колеблются радуги, и не свечи мы держим, а ландыши, влажной зеленью веет, не ладаном, и, расставя ладони лучистые, окруженная сумраком сладостным, на иконе Весна улыбается. <29 июля 1921>

201. «Людям ты скажешь: настало…» {*}

Посв<ящается> матери

Людям ты скажешь: настало. Завтра я в путь соберусь. (Голуби. Двор постоялый. Ржавая вывеска: Русь.) Скажешь ты Богу: я дома. (Кладбище. Мост. Поворот.) Будет старик незнакомый Вместо дубка у ворот. 3 мая 1920; Кембридж

202. РУСЬ {*}

Пока в тумане странных дней еще грядущего не видно, пока здесь говорят о ней красноречиво и обидно, — сторонкой, молча, проберусь и, уповая неизменно, мою неведомую Русь пойду отыскивать смиренно — по черным сказочным лесам, вдоль рек, да по болотам сонным, по темным пашням, к небесам бесплодной грудью обращенным. Так побываю я везде, в деревню каждую войду я… Где ж цель заветная, о, где, непостижимую, — найду я? В лесу ли — сумраком глухим сырого ельника сокрытой, — нагой, разбойником лихим поруганною и убитой? Иль поутру, в селе пустом, — о жданная! — пройдешь ты мимо, с улыбкой на лице простом задумчиво-неуловимой? Или старушкой встанешь ты и, в голубой струе кадильной, кладя дрожащие кресты, к иконе припадешь бессильно? Где ж просияет берег мой? В чем угадаю лик любимый? Русь! иль во мне, в душе самой уж расцветаешь ты незримо? <1921>

203. ЖИЗНЬ

Шла мимо Жизнь; но ни лохмотий, ни ран ее, ни пыльных ног не видел я… Как бы в дремоте, как бы сквозь душу звездной ночи, — одно я только видеть мог: ее ликующие очи и губы, шепчущие: Бог!

ИЗ СБОРНИКА «ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧОРБА. РАССКАЗЫ И СТИХИ» {*}

204. ОТ СЧАСТИЯ ВЛЮБЛЕННОМУ НЕ СПИТСЯ {*}

От счастия влюбленному не спится; стучат часы; купцу седому снится в червонном небе вычерченный кран, спускающийся медленно над трюмом; мерещится изгнанникам угрюмым в цвет юности окрашенный туман. В волненье повседневности прекрасной, где б ни был я, одним я обуян, одно зовет и мучит ежечасно: на освещенном острове стола граненый мрак чернильницы открытой, и белый лист, и лампы свет забытый под куполом зеленого стекла. И поперек листа полупустого мое перо, как черная стрела, и недописанное слово. 18 мая 1928; Берлин