Стихотворения

IX.

«Вперед — до полного!» Как будто оторвалось Все хмурое от сердца, и его Захолохнула нежная усталость… Отхлынула — и стало так светло, Просторно, сказочно и радостно! Быть может, Так было лишь с Петром? Но почему Вон тот купец, который смачно гложет Кожурку колбасы (давно претит ему, Должно быть, Нижний и реки раздолье. Но и его разобрало приволье), Снял котелок и, утерев усы, Вздохнул, сложив на животе персты.

X.

В каюте наскоро устроились, помылись И бросились на палубу скорей. Уж караваны барж от дали задымились И пятнами домов, садов, Кремля, церквей Маячил Нижний пестрой панорамой. Уж миновал Печёрский монастырь, Зеленым берегом охваченный, как рамой,- Над ним, под ним и сизый блеск и ширь… И потянулись отмели и тальник, И, мирных мест молельник и печальник, То там, то здесь над мутною волной Склонилась ива грустной кривизной.

XI.

Макарьев, Толга, Решма и Бабаев- Четыре грани Волжского кольца! От кашинских и кимрских краснобаев До астраханского надменного дельца, От узких берегов со старыми церквами И мшистыми кремлями городов До шири меж безлюдными полями, Меж сумрачных таинственных песков! Макарьев — волжская суровость, Толга — древность, Бабаев — красота, а Решма — та напевность, Та ласки полная и тихая печаль, Которую в разлуке с Волгой жаль.

XII.

Как будто четырьмя монастырями Благословляема, в пути ты вновь и вновь И молишься под старыми церквами… Они звонят: «Плыви, не прекословь! Учась, учи заветному терпенью! Но если Бог тебe велел бы вновь, Быть вновь путем народному смятенью, Могилы братские на дне своем готовь! Угодники твою глухую правду видят — В одеждах ангельских они из облак снидят И огненным пылающим щитом Благоволенье разольют кругом.

XIII.

«И будешь ты не сирой и печальной К селеньям рабским льнуть своей волной И изнывать в тоске весь путь свой дальний И кутаться туманной пеленой! По берегам не пьяное разгулье, Полно отчаянья, забредит до зари — Ты потонешь в свободном шумном улье Под песни мира и любви!» Так говорят они, а ты не веришь, Волга! Ты мучилась, тоскуя, слишком долго, И эти грезы светлые давно Ты схоронила в илистое дно.

XIV.

Быть может, вновь, насуплена сурово, В пожарищах, в неистовой резне, И от кровавых тел и от огней багрова, Ты будешь ждать, тесня волну к волне, Ждать, чт`o окончит вдруг глухую бойню,- Уже предчувствуя и кандалы и плеть (Убийств и мщения уродливую двойню), И виселиц скрестившуюся сеть… Ты, мудрая, не нашею тоскою Полонена, и нет тебе покою, И кажешься ты нам печальной потому, Что мы с тобою мыкаем тоску.

XV.

Причалил от Макарьева к Исадам Широким полукругом пароход. Как кукла кустарей, с пугливым взглядом, Городовой пролез уже вперед. Такой он невнушительный, линючий, Как вывески в провинции, такой Для всех давно знакомый, не минучий, Пропитанный бесправьем и тоской. Его теснят, толкают, он отходит К корме и шашку за спину отводит И, на амбар облокотясь спиной, Стоит, и добродушный и смешной.

XVI.

По сходням хлынули за почтой бабы, дети, С мешками, топорами мужики; И попик, пишущий от старости мыслете, В подряснике из грязной чесунчи; И барыня в пенснэ, с седой собачкой; И юноша в плаще и с кодаком; И землекоп с лопатами и тачкой; И инвалид с коротким рукавом… В потертых шляпках прошлогодней моды, С мужскими лицами, познавшими невзгоды, И с флёр-д-амур по лбу и по вискам,- Учительницы входят по мосткам.

XVII.

Казань. Татары. Шарфы, апельсины И деревянные игрушки кустарей, Лимоны, туфли, бусы, мандарины И вобла с колбасой и связки кренделей. Из гнутых проволок корзинки и повозки, И зайчики из красного сукна; Чулки и щипчики, наперстки и расчески; И ящиков клейменая стена. Крик, толкотня; расхлябанные доски; Рой крючников, волнистый и громоздкий; И ресторан, похожий на сарай; И двухэтажный, с зонтиком, трамвай.

XVIII.

А город далеко — за дымными песками, За чередой гниющих, пьяных луж - С Сюмбекою, с Державиным, с садами, Тосклив и неуютно-неуклюж. Забитые голодные татары, Угрюмо-скучные названия газет, Песчаного смерча размерные удары И неба мутный, желто-серый цвет. «Крафт-Эбинг», «Пазухин» у книгоноши; В окно кают заглядывают рожи, И в рубке чередует пития Казанцев круглоносая семья.

XIX.

Все шире Волга к Каме за Казанью, Унылее, отложе берега, И чаще пароходы. Песней, бранью Четвертый класс шумит из глубока. Туристы, в смокингах и куртках, монотонно Слоняются от носа до кормы; Едят селянку в первом классе сонно, Читают «Тартарена» и «Власть тьмы»… И спорят во втором с насупленным соседом, Как голод, прошлый раз обманутый обедом, Удешевить к сегодняшнему дню — По-порционно или по меню.