Стихотворения

XII.

По красным насыпям бежали — с розоватым, Неясным отблеском на окнах — поезда, И трубы дым несли голубоватый С собой, над крышами, неведомо куда. Расплылось кладбище через кусты по лугу Буграми плоскими отверженных могил, Могил неведомых ни матери ни другу; С Ходынской ямою… Мир вам! Я к вам ходил По скользкой глине узенькой тропинкой, Срывал с кустов седые паутинки. И, может быть, они в отравленные дни Спокойствие холодное вплели!

XIII.

Мир вам! Любить меня вы научили Глухую родину, над вами я узнал Ее томительно-нерадостные были И песни мирные проклятьем запятнал. Мир вам! И мне не увидать свободы, И к вам снесут меня, как вас, рабы, И злые, мятежом разметанные, годы Пройдут поникшими на эшафот судьбы. Когда бы мог, народ, тебе свою свободу Я завещать!… Нашептанную воду Не примет, покорясь, безбрежный океан, И с волею моей ты изойдешь от ран!

XIV.

Стояли черными, заброшенными дачи… С балконных крыш тянулись нитки струй, Выдалбливая на песке воронки. Грачий Сонливый крик был странен в купах туй. В отворенных поломанных калитках Уж были новые глубокие следы; Склонившись с клумб, легли на красных плитках Измятые зимой осенние цветы. Вдоль по платформочке, у мокрых рельс, скучая, Старик городовой ходил, ружьем качая, И вдруг, остановясь над ручейком, Откидывал сучок запруживший штыком.

XV.

На тихий свет предутра, на избушку Скворца на иве, в полу-мглу террас, Откинувшись дремотно на подушку, Улыбкой широко открытых глаз Глядела Кадя, нечета и чёта Искала в номерах, придумывала сны О живших здесь когда-то… И зевота Извозчика так прибавляла глубины И важности и сумеркам, и думам!… И сквозь дремоту, по неясным шумам В вершинах лип, узнала, что места Чужие, и спросила: «мы куда?»

XVI.

И снова отрешилась в созерцаньи От скучного «куда», ненужного «зачем»… И, если б в бесконечное скитанье Увлек их тайный кто-то, — ах, ко всем, Ко всем краям, родным и чуждо-дальным, Улыбкой светлою своих широких глаз В весеннем утре, свежем и кристальном, С глубокой радостью она бы отдалась. Нестись вперед, встречаться с тополями, С ручьями звонкими, с серьезными полями, С ним рядом, с ним. Он тих, он не грустит, Он только хорошо и ласково молчит.

XVII.

У старой дачи Петр велел остановиться И Кадю удивленную повел К крыльцу, готовому вздохнуть и обвалиться, По сенцам темным, где так плакал пол. Вложил в замок уверенно неслышный Английский ключ; дверь, зашуршав сукном, Громоздко подалась… Тяжелым и давнишним Пахнуло… Кадя вскрикнула, плечом Испуганно к стене прижалась черной - Вдруг стало жутко, сказочно-просторно! И Петр — не Петр, и уж избитый пол В крови и опрокинут гулкий стол.

XVIII.

И кровь, густая будет, скользкая… Поднимут Ее и понесут… И голова в дверях Ударится… И платье после снимут Неловко, разрывая… И в серьгах Оставят уши… И глаза забудут Еще закрыть, блестящие белки На солнце стыть слюдой горящей будут, И губы будут сжаты и тонки… И будет от нестрашного, простого Так страшно! Кто-то тихо скажет слово — Одно, другое… И скорей заговорят Bce, все… И заспешат, и заспешат.

XIX.

И было, точно закружила вьюга Унылым холодом могильно-белых риз… И долго Петр, не ожидав испуга, Твердил, что это — маленький сюрприз. Хотелось вместе провести хоть утро, Совсем по-своему, совсем, совсем одним… Все было взвешено старательно и мудро, И что ж тут страшного, когда она здесь с ним? Она ушла на шаткое крылечко И, тихо вздрагивая, плакала, колечко Прижав к губам… И делалось легко, И что-то радостное билось глубоко.

XX.

Вошла так медленно и на пороге, Схватясь за косяки, остановилась. Там Горели свечи, выхоленно-строги Из узких ваз цветы сияли по столам. Пол покоробленный голубовато-серым Сукном был застлан; маленький диван, Два креслица, буфет и по портьерам Мечтательный фисташковый тюльпан. «А», крикнул Петр: «Как был концерт? Удачен? Я заждался и был ужасно мрачен… Помилуй — пять часов! Ведь это что ж такой! Noblesse oblige-пораньше быть домой!»

XXI.

И Кадя, весело разбрасывая вещи, Смеялась: «Ах, прости — ты знаешь, Пьер, Граф был так добр, а в парке так зловеще. Он проводить взялся, как кавалер…» И байроновски-долгим поцелуем Она оборвала шутливо-нежный вздор. Зачем на голубей мы томных негодуем,- Мы также томны и, наперекор Сантиментальным «пра», сантиментальны! Век кринолинов помнит стол овальный, И так же мы жеманны, как и вы, Поэты Бедных Лиз, Карамзины!…

XXII.

Bсe эти крошечные пустяки, причуды Затейливой, кокетливой любви — Размолвки, хитрости, обманы, пересуды — Давно-прошедшего живые двойники. Есть и у вас свои предначертанья, Свой сладкий ритуал и милые грехи; Для первых встреч уже накоплены признанья И нежные традиции любви! И, если б выведать у Дафниса и Хлои Их сокровенных дней прибои и отбои, То, может быть, они сказали б нам Все, что молчит у нас по тайникам.